считал, но так знал и Петр! - визит в Иерусалим. А что знал Петр? Только то,
что планировал сам, что успел выстроить и еще успеет достроить, а вот что точно
задумал Иешуа - сие никому не ведомо. В общих словах - это да, это хоть каждый
день: Царство Божье, разрушить ненавистный Храм, возвести Храм Веры в душе
каждого, кто достоин войти в Царство, etc., продолжать можно долго. Но что на
деле будет происходить в Иерусалиме, Иешуа никому не сообщал, держал в полной
тайне, будто режиссер, готовящий некое шоу и страшащийся, что подробности
раньше срока выведают и используют конкуренты.
города. Причем взорвались все.
путешествовал в столицу - через Вифанию, естественно, не пропуская вечерние
беседы с Марфой, - и встречался там с Кайафой от имени эллина Доментиуса.
Кайафа, в принципе не очень-то веря в реальность опасности, исходящей от
галилейского Машиаха, все-таки не веря до конца, ибо вера в подобное должна
была серьезно поколебать устойчивое равновесие, в коем находилась жизнь
первосвященника, а он этого боялся и не хотел, - так вот, Кайафа, даже
сомневаясь, все делал правильно, словно любимым или, точнее, послушным учеником
был он, а не его и Петра связник. Он практически сумел поговорить с третью
состава Синедриона и уверил Доментиуса - через "ученика", - что "малый состав",
то есть двадцать пять человек, при крайней необходимости он соберет. Это его
слова были: "крайняя необходимость", он, кажется, все еще втайне надеялся, что
опасность как-нибудь сама рассосется.
степенью точности знать, созрел ли уненик, пойдут ли они на Песах в столицу, он
мог только надеяться на собственный анализ их домашней, галилейской, ситуации,
который подсказывал ему, что Иешуа не должен бы тянуть время дальше,
откладывать финал своего воцарствования еще на год, он, как считал Петр, все
для себя внутренне подготовил. Впрочем, внешне тоже... Но уж столько отклонений
от Канона произошло - еще один ничего не поколебал бы: Иешуа мог собраться в
Иерусалим не на Песах, а на Пятидесятницу, к примеру... Или на Суккот... Что
ему до грядущих евангелистов, которым "подправлять"!.. Да и собственный анализ
уже не раз обманывал Петра, поскольку, применимый к кому и чему угодно, он
абсолютно не годился для оценки поведения Иешуа. Не анализировался тот - ну
хоть ты разорвись!
наставлению, в последний приход переданному Кайафе "Любимым учеником",
первосвященник попросил прокуратора Иудеи и Самарии всадника Понтия Пилата
привести на Песах в столицу из Кесарии Иродовой хотя бы средних размеров отряд
римских воинов, как он писал прокуратору, "на случай ожидаемых возмущений
населения".
столицу по-своему и каждый надеялся на свое. Кто-то мечтал об очередном чуде,
которое окажется масштабнее предыдущего, это явно Фома и Левий Матфей, уже
изготовившиеся, по мнению Петра, к грядущему литературному творчеству, хотя
судьба оного у каждого из них, как известно, окажется разной. Кто-то
бесхитростно верил Иешуа, не задумываясь о возможных действиях и их
последствиях - Андрей, например, так и оставшийся самым наивным из всех,
восторженным ребенком, объектом постоянных добрых шуток и розыгрышей. Кто-то
алкал активных действий, даже мечом обзавелся - Симон-зилот, когда-то бывший
наемником в сборном римском легионе на восточной окраине земли Персис и поэтому
имевший право официально носить оружие.
надеялся на грядущие битвы, он часто присутствовал на встречах Иешуа и Вараввы,
которые, правда, совсем прекратились с начала года. Варавва куда-то исчез и
знать о себе не давал. Для Петра это было большим облегчением, с Вараввой
добрых отношений у него не возникло, вообще никаких не возникло, уже при первом
знакомстве зилот почувствовал неприязнь к себе со стороны Петра, а главное,
мощную скрытую силу, куда большую, чем у него самого. Зилот не любил серьезных
соперников и с тех пор сторонился Петра. Но по большому счету Петра его
отношение не волновало, Петра волновала дурацкая активность Иуды, которому, как
общеизвестно, отводилась серьезная роль в финале драмы, и Петр не склонен был
менять исполнителя. Но как сохранить его? Иуда - не Кайафа, для него просто не
существует каких-либо логических аргументов, вся его логика - встать грудью на
защиту Машиаха и его дела. И встанет. А не должен бы...
пальцев на руках и ногах не хватит, чтобы их пересчитать...
главе, двенадцать учеников, включая Петра, мать Мария, состарившаяся, но
непослабевшая, этакая сильная и энергичная пожилая дама, братья, соседи. Вышли
рано, с рассветом, чтобы до темноты пройти как можно больше. Как Петр ни
кряхтел про себя, но использовать тайм-капсулу на сей раз ему не выходило, а
выходило брести по привычной все же дороге, стаптывать подошвы, перекусывать
наскоро под какой-нибудь развесистой смоковницей, ночевать под нею же, или под
ивой, или под ветвистым теревинфом, завернувшись в теплый шерстяной
плащ-нарамник и подложив под голову кожаную суму. По пьесе и декорации, как
говорится...
Назарета, Наина, здоровались, даже если были незнакомы, шли неподалеку, но все
же отдельно, своей компанией. Только где-то через час после выхода в группу
Иешуа естественно внедрилась веселая и шумная Мария из Магдалы, добрая знакомая
и верная поклонница Машиаха, переобнимала всех, перецеловала, пошла рядом с
матерью Марией - им было что обсудить в дороге.
Матфея, благословил его, как бы повторив те благословения, что когда-то
переходили от Авраама к Исааку, от Исаака к Иакову, от Иакова к Иуде. Ну и что,
что Матфей и Марк, назвав сей процесс Преображением Господним, перенесли его с
галилейс-кой горы Фавор, где и в двадцать первом веке стоит и славно выглядит
церковь Преображения, на гору Хермон, расположенную неподалеку от Кесарии
Филиппа - по евангелистам, Христос с учениками пришли сюда накануне
Преображения. Все происходило сначала на берегу Галилейского моря, в уединенном
месте, неподалеку от Капернаума - это благословение Петра, а само Преображение
- к вечеру того же дня на вершине горы Фавор, стоящей в Изреельской долине. Так
что время почему-то само решило малость подправить евангелистов - с одной
стороны, а с другой - Канон все же был не соблюден до конца, благословение, по
Матфею и Марку, происходило тоже в Кесарии Филиппа... Что ж, Авраам передал
сыну символические ключи от земли Ханаанской, полученные им от Бога, а Иешуа
пообещал Петру столь же символические ключи от Царства Божьего. Клэр говорила,
что именно этот эпизод считается у католиков началом института папства... А
кому он мог передать эти ключи? Иоанну? Вряд ли... Как бы он, Иешуа, ни
отдалился в последнее время от своего изначального учителя, сам заняв его
место, став Учителем с большой буквы, он все же в глубине души, ну, в
самой-пресамой глубокой глубине, оставался тем веселым, бойким, пусть даже
малость напуганным мальчиком, что лежал в темной комнате в Нижнем городе
Иерша-лаима, а Техники всаживали ему в мозг эту трижды треклятую матрицу. Да,
он - первый. Единственный. Буквально неповторимый, потому что с матрицей в
Службе происходят странные вещи: она как бы исчезла, испарилась, будто и не
было. Так что второго Христа не создать, "создавалка" отсутствует... Но ближе
Петра - пусть он сегодня ученику в подметки не годится, если иметь в виду
параметры паранормальности! - нет у Иешуа человека на этой земле, и он это
понимает, как ни крути, считает данностью, и вот ведь оказалось - подтвердил
ее. Петр - Папа номер один. Пока - не Римский. Смешно. Если бы плакать иной раз
не хотелось...
помазание на царство, произведенное пусть не в Иерусалиме, как положено царям
Израиля, а в родной провинции, и не при великом стечении народа, а в компании
самых близких своих учеников, но формальность соблюдена. В Иерусалим Иешуа
войдет с внутренним сознанием исполненного долга: он - Царь. Помазанник Божий.
Правда, не было на горе Фавор никакого облака, из которого Бог говорил с
будущим Царем, не было неземного света, исходящего от Царя, - все эти атрибуты
евангелисты аккуратно спишут из Книги Исход. Но разве дело в атрибутах? Дело -
в состоянии души. А по нему Иешуа уже имеет все права на свое Царство Божье и
на проклятый город Иершалаим, пророчествами приговоренный к разрушению.
талантливо и подробно описанная великим еврейским конформистом Иосифом Флавием,
сделает это сполна. Но потом, позже, через четыре десятилетия...
ученик его Петр суеверно держал мизинец загнутым, хотя ни на йоту не верил в
то, что Иешуа решится на попытку всамделишного разрушения, а не виртуального.
Людям, конечно, требуется всамделишное, они ждут его. Но Иешуа трудно упрекнуть
в недооценке реалий, он куда как умный мальчик тридцати трех лет, очень умный,
а не только умелый паранорм. Он наверняка что-нибудь придумает, считал Петр,
хотел так считать, понимал, что иного не дано, но... мизинец держал согнутым.
Так что его "неверие ни на йоту" проходило ныне тяжелейшее испытание
привычно-бытовым, абсолютно антинаучным "а вдруг".
подошел к Петру:
из него, Петра, а еще Иоанна, Андрея и Яакова, или уж в полном, когда все