Чтение 67–й страницы книги ~Транквилиум~

- А я иду будить вас. Капитан велел поднять...

- Он считает, что пушек для этого недостаточно? С кем это мы
перестреливались, Петр Иванович?

- Крейсер типа "Карнэйшн". Видимо, прайзхантер. Если разведка не
врет, то это может быть или "Санфлауэр", или "Кризантемум". Придется
заходить на Хаяси, делать сообщение...

- Разумеется. Это от меня и требовалось?

- Да.

- Крейсер, однако, далеко забрался.

- Далеко. Смелый крейз...

Крейзами называли капитанов каперов или крейсеров-охотников.
Происходило это, наверное, не столько от "крейсер", сколько от "крейзи" -
"чокнутый"... Однако произносилось слово это всегда с уважением.

На мостике было еще темнее, лишь колодец компаса светился ведьмачьим
зеленоватым светом.

- Вернулся, Петюня? - спросил невидимый капитан Стрыйковский. -
Извини, Глеб Борисович, потребовалось разбудить...

- Пальнув над ухом? - засмеялся Глеб.

- Надо делать заход на Хаяси. Знаю, что торопимся, но - надо.

- Идем на Хаяси, - сказал Глеб.

Эти слова будут занесены в бортовой журнал - мало ли что...

- Буруны по левому! Шесть по левому - буруны! - пронзительно закричал
марсовый.

- Право два, - не оглядываясь на рулевого, сказал Сайрус. Штурвал
масляно повернулся на два певучих щелчка.

- Ты это... капитан... Чего задумал? - из-за плеча высунулся, дыша
луком, Хаксон - корабельный "мастер" - который, в отличие от плотника или
парусного шваля, руками делать не умел ничего. С семнадцати лет он был
мелким функционером профсоюза угольщиков - и вот по мобилизации угодил на
флот. Он панически боялся плавать; скрип такелажа заставлял его бледнеть;
офицеры сразу заметили это и, вынужденные делить с ним кают-компанию,
развлекались тем, что объясняли друг другу, насколько хил, гнил и
ненадежен крейсер. При этом Хаксона абсолютно не укачивало, зрение он имел
стопроцентное - и Сайрус часто думал, что в иных условиях из него
получился бы прекрасный сигнальщик. - Ты это... давай назад. Задание какое
было?

- Задание накрылось, - сквозь зубы сказал Сайрус. - Мы обнаружены.
Утром здесь будет половина палладийского флота. Если нас прижмут к Долгому
Носу - все. Чертов корвет...

- Ты не просто так упустил его, капитан, - сказал Хаксон. - Я ведь
тебя насквозь вижу, капитан. Не хотел ты его топить...

- Утром поговорим. Сейчас уйди.

Хаксон все равно топтался рядом.

- Буруны прямо по носу! И право два - буруны! - крик марсового.

- Лево четыре, - скомандовал Сайрус. - Боцман, обрасопить паруса.

- Есть лево четыре... - штурвал защелкал.

- Ты что? - дошло, наконец, до Хаксона. - Ты в Западный пролив
уходишь?

- Не мешай, - сказал Сайрус. Его начинало трясти.

- Ты им сдаться решил, капитан, - с каким-то облегчением выдохнул
Хаксон. С облегчением и радостью: будто произошло что-то, давно и с
надеждой ожидаемое. - Ты им прямо в руки... А ну - поворачивай назад!!!

И Сайрус почувствовал, что в спину ему тычется тупой ствол
револьвера...

Быть может, она проснулась. Этого никак нельзя было проверить: до тех
пор, пока она не вынырнет из всего этого сна или не умрет окончательно.
Так уже происходило много раз, и даже смерть, наверное, приходила, но...
что-то у нее не получилось.

Олив подняла голову и осмотрелась. Она лежала под какой-то мятой
цветастой тряпкой на кожаной кушетке. Голое плечо касалось серого колючего
ковра, на котором в полном беспорядке висели сабли, пики, алебарды,
абордажные тесаки, кинжалы, пистолеты... Ковер резко пах пылью и
сукровицей. У изголовья кушетки стоял черный извитой стул, и в самом
центре его сиденья лежало круглое зеркальце в тусклой серебряной оправе.
На зеркальце была расставлена крошечная кукольная мебель: пухлый розовый
диванчик, зеркальный шкаф, ширмочка с изображением цветущей яблони,
туалетный столик, несколько пуфиков и стульчиков... Кукла, изломанная и
всклокоченная, валялась между диваном и шкафом. В ней было не больше дюйма
роста. Тем не менее Олив отлично знала, что эта кукла до малейших
подробностей, до родинки а паху, копирует ее самою. До малейших
отвратительных подробностей...

Закутавшись в тряпку, которой укрывалась, Олив встала. Было как-то
неопределенно: то ли холодно, то ли нет. Казалось почему-то, что воздух и
пол ледяные, но сквозь кожу этот холод не проходил. Пол и на вид был будто
из черного льда, и в нем отражалось что-то, чего не было по эту сторону. И
такой же была стена, внезапно возникшая перед нею. Внезапно увиденная...

Здесь должна быть маленькая дверь, сообразила Олив и тотчас же будто
вспомнила ее: низенькая такая, шершавая дверь... дерево и грубое железо.
Открывается медленно, со скрипом, со скрежетом... вот так, да. Потянуло
далеким морем. Ступеньки вели ее вниз, вниз, вниз и направо, крутая
спираль... почему-то это было особенно важно: вниз и направо. И правая
стена - колонна, вокруг которой шли ступени, становилась все прозрачнее и
прозрачнее: опал, обработанный рог, шпат, хрусталь...

Будто медленными снежинками была полна эта прозрачная колонна. Они
падали беспорядочно-плавно, уходя в далекое никуда. Вдруг замерло сердце.
Остановилось. Холод, наконец, коснулся глаз и губ.

На долгий миг снежинки сложились в фигуру Кита Вильямса: голого по
пояс, в дорожным мешком за плечами и винтовкой в руке. Лицо его было
измученное, рот черный и запекшийся.

Кит, позвала она.

Кит...

Хоть ты - спаси меня отсюда. Я не могу больше так. Я...

Но снежинки уже разлетелись, потом стала тускнеть и стена: шпат,
обработанный рог, опал... лед. Мутный непроницаемый лед.

Она коснулась пальцами глаз. Все лицо на ощупь было мраморной маской,
и глаза были особенно твердыми и холодными.

- Не просыпается - это неправильно вы говорите, - доктор Богушек
проводил Романа Венедиктовича в свой кабинет, усадил в гостевое кресло. -
Она просто постоянно остается в мире своих сновидений. Не могу сказать,
что это уникальный случай - но очень редкий. Синдром Галицкого - слышали
такое название? Поначалу это рассматривалось как вариант онейроидной формы
шизофрении...

- А в чем отличие? - поинтересовался Якоби.

- Шизофрения неизлечима, как вам известно. Здесь же - в любой момент
может произойти ремиссия, краткая или глубокая. Человек действительно -
будто просыпается...

- А как вы это определяете... э-э... до того, как она в первый раз
проснется?

- Есть тонкости, для неспециалистов трудноуловимые...

- Спасибо, доктор. И все-таки: насколько вы уверены, что это именно
синдром Галицкого, а не шизофрения?

- Пять к одному, - сказал Богушек.

- Понятно... Каковы, по вашему, причины заболевания?

- О-о... Это краеугольный камень медицины вообще. Если бы врачи могли
с уверенностью отвечать на такой вопрос... Пожалуйста, целый букет:
Наркотики. Алкоголь. Сифилис, который она перенесла и от которого каким-то
чудом излечилась. Длительное существование под чужим именем... кстати, вы
не выяснили, как ее звать на самом деле?

- Выяснили.

- И?..

- Эдит Черри.

- К чертям можете идти сами. Не доверяете?

- Скорее - проявляем заботу... Марин навещает ее?

- Да. Хотя и не часто.

- Это понятно: он редко бывает в столице. Как вы считаете: какие
отношения их связывают?

Богушек медленно посмотрел на него, медленно же вынул портсигар из
кармана своего нелепого сюртука. Портсигар был дешевый, из кожи и меди.

- Курить будете? - предложил Роману Венедиктовичу. - "Санатана".

- Спасибо, - Якоби выудил толстенькую коричневую, с двумя золотыми
колечками, папиросу. С удовольствием понюхал ее. Незажженная, она издавала
сильный и сложный аромат. - Эх, когда теперь в Аркадии побываем...

- Боюсь, не скоро... - Богушек чиркнул спичкой, дал прикурить Роману
Венедиктовичу, прикурил сам. Выпустил косо вверх струйку дыма. - Значит,
вас интересуют отношения внутри этого странного дуэта... Леди, как мне
кажется, просто любит его. А у него - все гораздо сложнее. Во-первых, его
терзает сильнейшее чувство вины. Не слишком понимаю, почему. Возможно,
он-то ее как раз и не любит... Во-вторых, присутствует некий элемент,
сходный с религиозными обетами. Но даже это объяснимо и понятно... но вот
поверх всего этого я улавливаю какое-то лабораторное, холодное
любопытство. Он сам его стыдится, но избавиться не в силах. Однако в чем
предмет любопытства - я не могу даже предположить...

- Может быть, он ждет, что будет, когда она проснется?

- А что может быть?