Чтение 67–й страницы книги ~Колдуны и министры~

- Вы бы очень удивились, араван, узнав, чей я человек сейчас... Но не
в этом дело. Вы должны арестовать яшмового аравана. Он сегодня ночует в
усадьбе Ханалая, - его там просят быть благословить мятежников, а он
отказывается...

- Отказывается, - не понимал Фрасак, - это хорошо. Очень благородно с
его стороны...

Шаваш наклонился к Фрасаку и сказал:

- Это яшмовый араван сопровождал Киссура в столицу, и это яшмовый
араван научил его, что говорить государю.

Разумеется, он не мог предвидеть, что Киссур сумеет подавить бунт -
такие вещи даже бесу нельзя предвидеть, - но он знал, что бунт в столице
повлечет за собою бунты в провинции, а так как наместник Ханалай понимает
пути, которыми ходит душа народа, он попросит поддержки у какого-нибудь
святого, а этим святым может быть только яшмовый араван. Что же, что он
отказывается? Покочевряжится маленько - и согласится...

"Арестовать, - крутилось в голове у аравана, - арестовать и
представить Арфарре... постойте, да ведь его уже арестовывали: стало быть,
он уже здесь как агент Арфарры. Или нет, он же умер, - это тогда, стало
быть, чей он агент?"

А Шаваш, как ни в чем не бывало, взял грязной лапой кувшин, налил в
пузатую чашку вина, выпил и сказал:

- Яшмовый араван - не человек, а бес.

- То есть как это бес? - изумился Фрасак.

- Очень просто. Помните, как разметало по бревнышку Белоснежную
управу. А как он кошечкой оборачивается? По воздуху летал?

Араван Фрасак смутился.

- А теперь подумайте, - продолжал Шаваш, - что будет, когда во главе
восстания станет человек, который может испепелять стены и оборачиваться
кошечкой. А? Кто через три года будет первым министром?

Шаваш, не мигая, глядел на Фрасака, и несчастного аравана вдруг
начала бить крупная дрожь. Как-то сразу он понял, что никакой арест этого
отощавшего беглеца с безумными золотыми глазами ничем ему не поможет. Да,
да, не поможет! Страшный инспектор, шельма, интриган и взяточник, опять
вывернется, как вывернулся он неведомым образом из-под парчовых курток, и
не только в столице аравана не похвалят за этот арест, а наоборот, Шаваш
как-нибудь так извернется своим языком, что он же, араван, пострадает... И
подумал араван тоскливо, что вот - это перед ним сидит настоящий бес, а то
и покойник, отпросившийся на волю, а яшмовый араван - тот никакой не бес,
и не надо перечить...

- Хорошо, - сказал жалким голосом араван Фрасак, - что я должен
делать?

Этой ночью Шаваш засыпал спокойный и сытый. Блеф удался. Глупый
Фрасак не арестовал его, глупый Фрасак перепугался и разинул рот. Яшмовый
араван надеется быть советником над Ханалаем... Ну что же: завтра яшмовый
араван получит самое большое удивление в своей жизни...

За завтраком у горшечника Бьернссон был рассеян: было ему тоскливо и
плохо, и не радовала его ни резная листва на заднем дворике, где пышная
хозяйка подала чай и теплые лепешки, ни запах теплого хлеба, подымающийся
согласно изо всех дворов предместья, ни радостный крик пестрого петуха.
"Что же делать, - думал он, торопливо прожевывая пресную лепешку, что же
делать? Ну, сбежал я от Ханалая, и что? Разве это остановит бунт? И
опять-таки, если остановит, чего гордиться? Это еще неизвестно, что лучше
- правительство Арфарры или восстание, пожалуй, что при определенных
условиях восстание все-таки лучше..."

И, поскольку Бьернссон не знал, что делать, он с радостью принял
известие какого-то человека в синей куртке о том, что его старый друг
господин Афоша приехал в город и остановился здесь же, в предместье, в
гостинице Идона у храма Семи Черепах, и, расхворавшись в пути, хочет
поговорить с проповедником о душе и боге.

Дорога к храму была недалекая, вид все время менялся, - то сбегались
к тракту дома и плетни из колючей ежевики, то вдруг расстилались вокруг
легкие, на песчаных здешних почвах луга, и тогда солнце сверкало на ровных
рядах маслин, высаженных, для скорейшего созревания, вдоль дороги. Из
травы вспархивали птицы. Несколько крестьян с кадушечками за спиной
повстречались яшмовому аравану и попросили поглядеть счастливым взглядом
на них и на кадушечки. Яшмовый араван, конечно, поглядел.

Наконец показались домики храмовых ремесленников и гостиницы для
приезжих, явившихся замаливать свои грехи, беленые стены обступили дорогу,
щебет птиц сменился голосами женщин и грохотом вальков, выколачивающих
белье, предместье уже вполне проснулось, под высокой аркой хлебной
мастерской полуголый человек в белом переднике оттискивал на сырых
лепешках государственную печать, рядом дышало горлышко раскаленной печи, в
лавке напротив резали козу, и женщины уже собрались вокруг, споря о лучшем
куске.

Бьернссон свернул в тупичок, ведущий к гостинице Идона, и сразу
понял, что дело плохо. Возле беленых ворот толпились женщины с кувшинами в
руках, прибежавшие от ближнего колодца, а сбоку стоял паланкин с крытым
верхом Возле паланкина в землю был воткнут сторожевой веер с красивой
надписью "Управа аравана Фрасака". Бьернссон хотел повернуться, но поздно:
"Вот он, колдун!" - раздалось сверху, и в тот же миг на яшмового аравана
накинули веревку.

Через полчаса яшмовый араван въезжал в город в бамбуковой клетке.
Белый балахон его был от ворота и до подола залит кровью - стражники
зарезали над ним гуся, что считалось лучшим средством от колдовства.

- Лейте больше, - распорядился сотник аравана Фрасака, а то будет то
же, что в Белоснежной управе! Ведь это такой вредный колдун, он не только
на фениксах летает, он и в земле дырку делает!

Тележка ехала по городу, покрякивая колесами. Невероятная весть об
аресте яшмового аравана распространилась с быстротой ветра, люди толпились
на улицах и вытягивали шеи. Кто-то бросил стражникам под ноги дынную
корку, стражник погнался за обидчиком, но завяз в толпе.

Наконец въехали в ворота аравановой управы. Ворота были увиты спелым
виноградом, и на левом столбе блестела золотая табличка с именем
бога-хранителя Харайна. Солнце важно вышагивало по небу, как красноклювый
журавль. Посереди двора, у каменной галереи, бил фонтан, и блестящие
шарики, красные и желтые, прыгали в струе. Сотник вытащил колдуна из
клетки, и кровь с платья Бьернссона стала капать прямо на мраморные плиты
пола.

- На колени, - собачье семя, - громко возгласил сотник, пихнул
Бьернссона в ребра и тихо добавил: "Будешь знать, как пировать с
изменником Ханалаем". "Вот - подумал Бьернссон, - этого-то я всегда и
боялся - попасть между двумя большими чиновниками. Ведь этот Фрасак,
пожалуй, добьется признания и в том, что я улетел из Белоснежной управы на
повозке с фениксами, и в том, что молнию на амасский склад тоже я
напустил".

А такое признание многого стоило, Бьернссон в этом не сомневался.
Атмосфера в стране изменилась ужасно, изменилась за месяц. Еще летом
просвещенные чиновники смеялись над россказнями о колдунах. А уже месяц
назад, в столице, во время бунта, - или революции, - заклинания, судя по
слухам, были одной из действеннейших форм политической пропаганды.

Араван Фрасак выскочил на галерею второго этажа.

- Господин араван, - провозгласил сотник, - согласно вашему
приказанию, колдун пойман!

Яшмовый араван и араван из плоти и крови встретились взглядами.
Яшмовый араван упал на колени. Араван, на галерее вверху, схватился за
столбик и рухнул грудью на резные перила.

Командир стражников с воплем отскочил от своего пленника.

Перила под араваном Фрасаком подломились, грузный чиновник сложился,
как бумажная фигурка, и полетел с галереи вниз, в фонтан, где на солнце
весело подпрыгивали в струе красные шарики.

Сбоку, из женских покоев, донесся нехороший вопль.

На галерею второго этажа вышел человек с секирой в руке, а вслед за
ним, засовывая меч в ножны, вышел наместник Ханалай.

Бьернссон встал с колен и отряхнулся. Стало очень тихо. Араван Фрасак
лежал в бассейне, ногами в воде, а головой на бортике. Из него капала
кровь, и было видно, как в прозрачной воде под капли крови с интересом
собираются пестрые рыбки. Бывший разбойник спрыгнул вниз, вытащил дротик
из тела мертвого аравана Фрасака, вытер его о сапог и сказал командиру
стражников:

- Вы с ума сошли! Арестовать такого почтенного святого, как яшмовый
араван! Желтые монахи сеяли порчу в провинции и понесли кару по заслугам!
Уж не заодно ли вы с теми изменниками, которые в столице обманом пленили
государя!

Сотник, арестовавший Бьернссона, поглядел на людей наместника вокруг,
на неподвижного проповедника, подумал, стоит ли кончать жизнь
самоубийством, решил, что не стоит, повалился Бьернссону в ноги и сказал:

- Смилуйтесь, почтеннейший! Я был введен в заблуждение бесчестным
приказом!

А Ханалай пихнул мертвеца сапогом и заметил:

- Дурак был покойник! С его ли умом торговать травкой!

Через два часа Бьернссон сидел во флигеле, в саду наместника.

Его поездка от управы аравана была поистине триумфальной. Бьернссон
ехал на низеньком лошаке, в чистой льняной рясе, наспех наброшенной на
плечи.

Сзади, на могучем боевом коне, с лентами, вплетенными в расчесанную
гриву, ехал наместник Ханалай. Толпа на этот раз не безмолвствовала. Она
орала, приветствуя мудреца и правителя. Она орала так, что, если бы у
яшмового аравана было что сказать, его все равно никто бы не расслышал.