животе, Тамгай влажной губкой протирала ей спину. На серой коже густо
вздувались багровые, сочащиеся сукровицей рубцы.
возвращалась с чавги, а сегодня день илбэча, простым людям выходить на
мокрое нельзя.
оттого, что люди продолжают шататься по побережью, когда им
заблагорассудится, и мешают илбэчу. С тех пор, пойманных на мокром в
непоказанные дни, начали пороть.
тоже?
Тамгай.
поспешил поправиться: - О нем вообще ничего не известно кроме того, что он
ходит один. Я чуть не всю жизнь провел на мокром, и, кто знает, может быть
и илбэч сидел среди моих слушателей, но я не взялся бы ничего решать за
строителя оройхона. А эти гады жирхоголовые... - Шооран не договорил и,
присев на корточки принялся легонько гладить по волосам скулящую Ай.
суму с харвахом и ушел к аварам. Глазомер не подвел Шоорана, за день
страшной, на грани гибели работы он изготовил ровно шесть ямхов
взрывчатого порошка. Вряд ли ему удалось сделать столько, если бы не
"легкая рука" и бесшабашное сознание, что так просто он погибнуть не
должен. Хотя, когда новоявленный сушильщик возвращался к дому, его легкие
руки болтались словно усы у обожравшегося парха, и, чтобы двинуть ими,
надо было сделать заметное усилие.
будущий год Суварг с Ээтгоном отменят налог, - а второй пакет отнес ночью
к палатке, стоящей возле соседнего поля. Он легко преодолел наивные
хитрости самодельных заграждений и долго сидел в темноте возле палатки,
слушая дыхание спящих. Потом сунул сверток под полог и ушел.
подросла и вместе с другими детьми бегала на вытоптанной площадке возле
суурь-тэсэга. Шооран видел ее издали, и, хотя сразу признал, но подходить
не стал, мучаясь и не зная, что он может ей сказать.
затем стал собираться в путь.
пойдем вместе.
достал тщательно спрятанный голубой материнский жемчуг, осторожно надел
ожерелье на шею больной.
Ёроол-Гуй обитал где-то неподалеку и то и дело появлялся, мешая работе, но
даже, когда он успевал разрушить недостроенное, Шооран всего-лишь
переходил на другую сторону мыса и ставил оройхон там. Он уже не мучился
так тяжело от ударов Многорукого, порой ему даже казалось, что натиск бога
ослабел, в нем нет прежней силы. А может быть, он просто привык к
ежедневной боли.
так что к концу второй недели он смог обозначить на карте дюжину и три
оройхона, пара из которых оказались даже сухими. С противоположных концов
полуострова можно было разглядеть берега добрых братьев и земли,
принадлежащие вану, но Шооран давно потерял интерес к такого рода
экскурсиям, и на оконечность оройхонов не ходил, стараясь держаться
привычного поребрика.
возвращавшихся была невелика, и Шооран ничем не выделялся среди прочих
искателей чавги. Правда, нес большой моток живого волоса и изогнутую
кость, годную для нового сувага.
день и, сбегав на крайний юг страны, уничтожил последнюю границу и
последний во вселенной участок огненных болот. С этого дня ничто не
прикрывало государство изгоев от соседей, держать границу стало
невозможно, всякая армия могла свободно идти, куда только пожелают ее
командиры. Впрочем, Шооран уже понял, что безупречно храбрые цэрэги не
пылают желанием атаковать таких же воинов, как они сами. Так что большая
война вряд ли вспыхнет, даже если позволить солдатам вцепиться друг в
друга. К тому же, он не видел причин, по которым должен был заботиться о
безопасности и сохранении власти Суварга, Жужигчина и даже Ээтгона.
и, едва на заставах утихла беготня, взял Ай и ушел, продолжая бесконечное
кружение около сужающегося далайна. До очередного мягмара оставалось
совсем немного времени, и надо было успеть выйти на восточное побережье и
поставить там хотя бы полдюжины островов.
был самым неугомонным. Он и в детстве был таким: бегал на соседний оройхон
в том возрасте, когда другие дети ходить не умеют. Его и ругали, и
наказывали, и буйи отняли - так он босиком бегал. От этого ступни его
покрылись мозолями, грубыми и твердыми, словно кость, и не было такой
колючки, которая могла бы причинить ему боль. Даже на мокрое Мозолистая
Пятка выходил босиком и разгуливал там словно в башмаках на двойной
подметке.
но бродяга не сумел распорядиться наследством. Здравый смысл подсказывал:
"Надо жить возле своего поля и есть свой хлеб", - но Мозолистая Пятка
собрался в дорогу, а поле досталось чужим людям.
посмотреть остальные чудеса, слухи о которых живут под небесным туманом.
на них, и здравый смысл сказал ему:
мокрые оройхоны, босиком спускался в каждый шавар, потому что боялся
пропустить интересное, а твари, шевелящиеся в нойте, ничего не могли
сделать с ним. Перья гвааранза ломались о крепкие мозоли и иглы тукки не
причиняли бродяге вреда. Наконец ему надоело дразнить зверей, а в шаваре
не осталось неисхоженных закоулков. Тогда снова подал голос здравый смысл.
болота. Он обошел дымные царства, где нет ничего, кроме огня и грязи, где
тлеют на ходу и рассыпаются самые крепкие башмаки, но босые ноги не знали
усталости и не боялись дороги. В последнем путешествии он не встретил
ничего любопытного и вернулся недовольным.
Теперь-то, когда вселенная исхожена, ты, может быть, угомонишься?
должен идти. Раз у человека есть глаза, он должен видеть новое. Я пойду
дальше.
человеку следует ходить прямо, иначе недолго сбиться с пути.
босой ногой на авар.
так неймется - сверни в сторону!
Мозолистая Пятка продолжал идти, ибо постиг смысл своей жизни: не
останавливаться, не сворачивать и не возвращаться. Обугливалась грубая
кожа натруженных ног, и султан дыма отмечал его путь. С каждым шагом
вокруг становилось страшнее, здравый смысл потерял от испуга остатки
разума и мог лишь молиться и твердить:
нужен ни бог, ни его запреты.
многомудрым Тэнгэром. Стене не было края ни в одну, ни в другую сторону, а
вершина ее купалась в небесном тумане.
преграда на пути.