выбраться сумеешь?
железа, и Олег озлившись, гаркнул: -- Прочь! Не видишь, ты нам мешаешь?
воздух, она бросила прощальный взор на Олега, поднялась еще и помчалась
как стрела высоко над озером огня. Если ей и хотелось задержаться там,
посмотреть, чем кончится схватка, то пересилила, знала, что действие
амулета вот-вот закончится.
сторонке между камнями, бежали к Томасу сбоку. Олег налетел как буря, один
еще пытался сопротивляться, но споткнулся о труп соратника, в тот же миг
острый конец посоха пронзил горло. Еще один протиснулся там же, за ним
появлялись еще и еще, Олег прыгнул навстречу, спеша перекрыть брешь. Томас
гремел проклятиями, его меч гремел как удары молота великанов, вокруг него
как вспугнутые вороны взлетали отрубленные руки и головы, разлетались
обломки щитов и доспехов. Рыцари бросались на него молча, а его звонкий
молодой голос ревел как трубный зов могучего тура, которому недостает
соперников.
меч с прежней силой и быстротой взлетал и крушил все, до чего дотягивался.
Рыцари смерти выломали в каменной ограде крупный гранитный зуб, стали
протискиваться сразу по двое. Томас с Олегом сразу же оставили защищать
проходы, сошлись спина к спине. Успели обменяться взглядами, Томас даже
удивился странно просветленному взгляду калики. Тот словно забыл о всей
своей дурости, внезапно отбросил посох, подхватил по мечу в обе руки, и
Томас ахнул, с какой легкостью и быстротой калика заработал длинными
рыцарскими мечами.
десятка!
изумленный Томас увидел, что они еще и распались на неровные половинки, то
вскричал:
отшвырнул, достал зеленым лезвием по животам, рыцари согнулись,
придерживая ладонями выпадающие кишки, а Томас с веселым кличем рубил и
рассекал, доспехи трещали как чужие, так и его, он чувствовал, как чужая
сталь пробивает его панцирь, острые клювы вгрызаются в его тело, но
священная ярость держала на ногах, он рубился, пока кровь со лба не залила
глаза, но и тогда лишь тряхнул головой, ибо руки заняты, а сзади хрипло и
страшно кричали враги, калика не просто сражал, но и отшвыривал, дабы их
не забросали трупами, и Томас победно рубил, в сердце безумный восторг,
счастье, он рубился и побеждал, а боль от новых ран... что ж, мужчина
рождается для битв и славной гибели, главное -- стоять красиво и до
конца...
затем сумел подняться, его били по голове, плечам, трещало железо, в грудь
втыкали копья, он взмахивал мечом уже в кромешной тьме, не зная, что уже
лежит на земле среди трупов, а враги топчут и бьют ногами неподвижное
тело.
проносящуюся перед глазами землю, и сквозь свирепую боль в черепе понимал,
что везут на коне поперек седла. Потом голова будто разлетелась на
осколки, как глиняный кувшин под посохом отшельника: явно задели ею за
придорожный валун, Томас снова провалился в спасительную тьму.
сил, а тупая тлела в неподвижности, ожидая малейшего движения, чтобы
вцепиться ядовитыми зубами. И эта боль сказала ему, что он еще существует.
неровному дыханию. Когда удалось открыть один глаз, второй закрыт
кровоподтеком, Томас увидел рядом в луже крови тело в волчьей шкуре.
Красные волосы слиплись от крови, лицо распухло, обезображенное
кровоподтеками и ссадинами. Сердце Томаса сжалось и застыло, никогда еще
не видел калику в таком жутком состоянии,
попробовал пошевелить своими конечностями, вскрикнул от острой боли, разом
заболела и голова, и все кости, каждая жилка взмолилась о пощаде.
проглотил кровь, она текла из губ и разбитых десен. Он ни на миг не
подумал, что Олег мертв или без памяти, калика должен немедленно ответить,
как ученая ворона, что повинуется своей природе, и в самом деле услышал
сдавленное:
отшельника на миг заглушила даже боль. -- Кто бы подумал! Ты как?..
глыбы, тесно подогнанные одна к другой. Они уходили ввысь, где терялись в
сумраке, тянулись в обе стороны, исчезая из поля зрения, а когда Томас
сумел перекатиться на другой бок, он увидел такое, что дыхание
перехватило, а боль от нового потрясения отступила, затаилась где-то
внутри костей.
Томас видел только две стены, что расходились от угла, остальное тонуло в
сумраке. В двух десятках шагов на высоком помосте стоял исполинский черный
трон. К нему вели ступеньки, Томас машинально насчитал тринадцать, трон
был пуст, высокую спинку увенчивали пурпурные рога, что расходились в
стороны и загибались кверху.
рассмотреть не успевал, а каждое движение глазным яблоком втыкало острые
ножи в мозг. Он тихонько подвывал, звучно глотнул кровь, вроде бы
перестает сочиться, в голове звон и кружение. Рядом возился калика, Томас
с завистью увидел, как он сумел сесть, упираясь спиной в стену. Он
представил себе, как явится кто-то наглый, будет смотреть на него сверху
вниз, эта мысль была невыносимой, он стиснул челюсти, напрягся, мышцы
кое-как повиновались, чудеса еще не кончились, и он, почти теряя сознание
от нечеловеческих усилий, сумел сесть. Спину давило гранями камня, он
только сейчас понял, что лишен полностью доспехов, воздух холодит раны и
ссадины.
Вспухло, будто он запихнул за щеки по булке, теперь скрывает от сурового
наставника. Он чувствовал себя голым без доспехов, хотя одежду оставили,
изорванную и забрызганную кровью. На груди болтался нагретый его теплом
крест, тяжелый и теплый, тоже с застывшими каплями крови. Шея ныла, кто-то
явно пытался сорвать крест, но цепочка выдержала, только поранила кожу.
обрушились, выбитые страшным ударом, огромные глыбы. Томас как
зачарованный начал было следить, как замедленно падают, переворачиваются,
но вздрогнул как уколотый: в пролом влетела красная с черным фигура,
стремительно понеслась в их сторону.
Томас с дрожью во всем теле смотрел на крылатого исполина, что в полтора
раза выше, а в плечах шире вдвое любого земного богатыря. Закован в
блещущую сталь с головы до ног, широкие плечи кузнеца, выпуклая грудь,
которой позавидовали бы атлеты, а два исполинских крыла летучей мыши, с
когтями размером с кабаний клык, захватили, казалось, полмира.
удара, выдерживая свою тяжесть, лицо болезненно искривилось. Крылья со
змеиным шуршанием стали складываться. Сквозь прорезь в шлеме горели адским
огнем пурпурные глаза. Томас не умом, а чувствами ощутил несокрушимую
прочность его доспехов. А по тому, как появился и с какой надменностью
держится, чувствуется его врожденная привычка повелевать.
гербом...
круглый, у итальянских рыцарей продолговатый, а у германцев такой же, но с
выемкой вверху. У испанцев плоский сверху и закругленный снизу, у
французов четырехугольник, а у этого рыцаря щит треугольный, что не лезет
ни в какие ворота, поле простое, нерасчлененное, а красок ни одна из пяти
узаконенных законами геральдики, как из фигур ни одна не похожа на льва,
орла или вепря, что приличествовало бы рыцарю такого внушительного вида, а
скорее там изображены стихии, но не солнце, луна и звезды, а нечто более
величественное и жуткое, что Томас не мог передать словами, но по коже
пробежал трепет, а когда наконец рассмотрел еще и яркую падающую звезду,
он понял, кто вошел!
ибо чем выше ранг сюзерена, тем больше вассалов и слуг должны его
сопровождать.
распущенными волосами и отвисшими от тяжести грудями. Они хохотали дурными
голосами, пели и смеялись бесстыдно, в руках кувшины с вином, лютни и
волынки. Вдогонку бежали козлоногие черти, дядя Эдвин называл таких
сатирами. Тоже вопящие, блеющие, с кувшинами вина, гроздьями винограда,
уже хмельные, волосатые и вонючие.