ввысь, в небо, как ее немедленно сбросили обратно на землю. Она готова
была рассердиться на доктора за то, что он принес ей разочарование, ибо
в мечтах это высокое судилище, которое протягивало к ней руки, словно
удочерившая ее семья, словно убежище от всех опасностей мира и всех заб-
луждений юности, уже казалось ей сверкающим и грандиозным.
и, хотя Консуэло понимала это, она не могла принудить себя испытывать
ее. Разве поведение этого человека не свидетельствовало о его искреннос-
ти, смелости и бескорыстии? Но Консуэло считала, что он слишком большой
скептик, слишком большой материалист, слишком охотно обливает презрением
добрые намерения и осмеивает благородные характеры. Хоть он и рассказал
ей о неразумном и опасном легковерии анонимного князя, она по-прежнему
восхищалась этим великодушным старцем, который, словно юноша, пылал лю-
бовью к добру и наивно, как ребенок, верил в способность человека стать
совершенным. Речи, обращенные к ней в подземной зале, вновь приходили ей
на память и казались исполненными спокойного достоинства и суровой муд-
рости. Милосердие и доброта просвечивали в них сквозь угрозы и недомолв-
ки напускного гнева, готового улетучиться при малейшем сердечном порыве
Консуэло. Разве мошенники, стяжатели, шарлатаны могли бы так говорить и
так поступать с нею? Их дерзкий замысел преобразовать мир, замысел, ка-
завшийся таким смешным брюзге Сюпервилю, отвечал романтическим мечтам,
надеждам и восторженной вере, которые внушил своей супруге Альберт и ко-
торые она с доброжелательным сочувствием вновь обрела в больном, но воз-
вышенном уме Готлиба. Быть может, скорее заслуживал ее неприязни Сюпер-
виль, попытавшийся разубедить ее в этом и отнять веру в бога и доверие к
Невидимым?
оценке грустной действительности, мысленно боролась с обвинениями Сюпер-
виля и силилась их опровергнуть. Быть может, доктор - а он ведь сам
признался, что не приобщен к тайнам "подземного мира" и, кажется, даже
не знал о существовании так называемого совета Невидимых - просто выска-
зал ни на чем не основанные предположения? Быть может, Трисмегист
действительно был искателем приключений, но ведь принцесса Амалия ут-
верждала противное, а его дружба с графом Головкиным, лучшим и умнейшим
из знатных людей, которых Консуэло встречала в Берлине, говорила в его
пользу. Быть может, Калиостро и Сен-Жермен лгали, но ведь их тоже могло
обмануть это поразительное сходство. Однако, даже если бы эти три аван-
тюриста одинаково заслуживали презрения, нет оснований думать, что они
принадлежат к совету Невидимых, и, быть может, этот союз добродетельных
людей сразу отвергнет их утверждения, как только сама Консуэло твердо
объявит, что Трисмегист не Альберт. Вот если они будут упорствовать в
своем желании столь грубо обмануть ее, только тогда, после этого реши-
тельного испытания, она перестанет доверять им. А до тех пор Консуэло
сочла за лучшее отдаться на волю судьбы и поближе узнать этих Невидимых:
ведь им она была обязана своей свободой и их отеческие упреки дошли до
ее сердца. На этом выводе она остановилась и стала ждать конца приключе-
ния, решив считать все, что рассказал ей Сюпервиль, либо испытанием, ко-
торому он подверг ее по приказанию Невидимых, либо потребностью излить
свое раздражение против соперников, пользующихся большим расположением
князя, нежели он сам.
пустить мысль, что Альберт жив? Ведь Сюпервиль не заметил тех явлений,
которые в течение двух лет предшествовали его последней болезни. Он даже
отказался поверить в ее существование, упорно считая, что причиной час-
тых посещений подземелья были любовные свидания молодого графа с Консуэ-
ло. Только ей и Зденко была известна тайна этих припадков летаргии. Са-
молюбие врача не позволяет Сюпервилю признаться, что, констатируя
смерть, он мог ошибиться. Теперь, когда Консуэло знала о существовании и
могуществе совета Невидимых, она имела возможность делать тысячи предпо-
ложений о том, каким способом они вырвали Альберта из ужасного склепа,
где его преждевременно похоронили, а потом, руководствуясь какими-то не-
известными целями, тайно привезли к себе. Все, что открыл ей Сюпервиль о
секретах замка и о странностях князя, только подтверждало эту догадку.
Сходство с графом авантюриста по имени Трисмегист могло сделать всю эту
историю еще более загадочной, но не делало самый факт невозможным. Эта
мысль так поразила бедную Консуэло, что она впала в глубокую тоску. Если
Альберт жив, она, не колеблясь, соединится с ним, как только ей позво-
лят, и посвятит ему себя навсегда... Однако сейчас острее, чем когда бы
то ни было прежде, она чувствовала, как мучителен для нее будет этот со-
юз без любви. Рыцарь предстал перед ее мысленным взором как источник
горьких сожалений, как источник будущих угрызений совести. Если пришлось
бы отказаться от него, только что зародившаяся любовь пошла бы своим
обычным путем: встретив препятствия, она быстро превратилась бы в
страсть. Консуэло не спрашивала себя с лицемерной покорностью, зачем ее
дорогому Альберту понадобилось выйти из могилы, где ему было так хорошо.
Нет, она думала, что, видно, ей суждено принести себя в жертву этому че-
ловеку, быть может, даже и за пределами могилы, и готова была выполнить
свой долг до конца, но она невыразимо страдала, оплакивая незнакомца -
свою невольную, свою горячую любовь.
размышлений. Она невольно вскрикнула от радости и изумления: хорошенькая
малиновка порхала по комнате и бесстрашно приближалась к ней. Еще нес-
колько секунд нерешительности, и она согласилась взять с ее ладони муху.
Консуэло со слезами детской радости. - Значит, ты искала меня и нашла?
Нет, этого не может быть. Прелестное доверчивое создание, ты похожа на
мою подругу, но ты не она. Должно быть, ты вырвалась из теплицы како-
го-нибудь садовника, где проводила холодные дни среди все еще прекрасных
цветов. Приди же ко мне, утешительница заключенных. Видимо, инстинкт
толкает тебя к одиноким узникам, и я готова перенести на тебя всю неж-
ность, какую питала к твоей сестре.
вдруг легкий свист, раздавшийся где-то за окном, заставил вздрогнуть это
умное маленькое существо. Малиновка выронила из клюва лакомства, которы-
ми ее щедро угощала новая приятельница, немного помедлила, блеснула сво-
ими круглыми черными глазками и вдруг, подстрекаемая новым повелительным
свистком, решительно вылетела в окно: Консуэло проследила за ней взгля-
дом и увидела, как она затерялась в листве дерев. Но, стараясь разыскать
ее след, она заметила в глубине сада, на противоположном берегу окайм-
лявшего его ручья, в более или менее открытом месте, некую фигуру, уз-
нать которую было легко, несмотря на расстояние. То был Готлиб. Подпры-
гивая и напевая, он бродил вдоль ручья. На минуту забыв о запрещении Не-
видимых, Консуэло, стоя у окна, стала махать платком, пытаясь привлечь
его внимание. Но он был поглощен заботой разыскать свою малиновку, смот-
рел вверх на деревья, свистел и наконец ушел, так и не увидев Консуэло.
виль! - подумала она. - Бедный юноша выглядит счастливым и здоровым, с
ним малиновка - его ангел-хранитель. Мне кажется, что это счастливое
предзнаменование и для меня. Не буду больше сомневаться в моих покрови-
телях: подозрительность сушит сердце".
товиться к новому нравственному воспитанию, о котором ей говорили, Кон-
суэло в первый раз со времени прибытия в*** положила заняться чтением.
Она вошла в библиотеку, которую до сих пор окидывала лишь беглым взгля-
дом, и решила серьезно изучить книги, предоставленные в ее распоряжение.
Они были немногочисленны, но чрезвычайно любопытны и, очевидно, весьма
редкостны, а в большинстве своем даже уникальны. Здесь были собраны со-
чинения самых выдающихся философов всех эпох и всех стран, но они были
сильно сокращены и заключали лишь самую сущность трактуемых доктрин. Все
они были переведены на разные языки, знакомые Консуэло. Некоторые из
них, никогда прежде не печатавшиеся в переводе, были написаны от руки, в
частности - труды знаменитых еретиков и отцов новой мысли средневековья,
драгоценные остатки прошлого, важнейшие отрывки которых и даже отдельные
полностью сохранившиеся экземпляры избегнули поисков инквизиции и более
поздних хищений иезуитов, опустошавших старинные замки еретиков в Герма-
нии после Тридцатилетней войны. Консуэло не могла оценить по достоинству
эти сокровища философии, собранные каким-то страстным книголюбом или од-
ним из смелых адептов. Подлинники заинтересовали бы ее оригинальностью
букв и виньеток, но перед ней были лишь переводы, тщательно сделанные и
изящно переписанные кем-то из современников. Больше всего ей понравились
точные переводы Уиклифа, Яна Гуса и тех христианских философов-реформа-
торов, которые во все времена - прошлые, настоящие и последующие - были
связаны с этими родоначальниками новой религиозной эры. Она не читала их
прежде, но довольно хорошо знала благодаря долгим беседам с Альбертом. И
теперь, тоже не читая, а только перелистывая их, она все-таки узнавала
их все лучше и лучше. Консуэло не обладала философским умом, но душа ее
была склонна к религии. Не живи она среди рассудительных и проница-
тельных людей своего века, она легко могла бы впасть в суеверие и фана-
тизм. Да и сейчас она лучше понимала восторженные речи Готлиба, чем пи-
сания Вольтера, хотя последнего с упоением читали в то время все предс-
тавительницы прекрасного пола. Эта умная и бесхитростная, мужественная и
нежная девушка не склонна была к тонкостям рассуждении. Сердце всегда
просвещало ее прежде чем разум. Схватывая на лету любые откровения
чувства, она была способна разбираться в философских течениях и разбира-
лась в них исключительно глубоко для ее возраста, пола и положения бла-
годаря тому, что в свое время ее развили дружеские наставления Альберта,
его пылкие и красноречивые уроки. Артистическую натуру скорее обогащает
устная лекция или взволнованная проповедь, нежели терпеливое и часто хо-
лодное изучение книги. Такова была Консуэло - она не могла внимательно
прочитать и страницы, но если ее поражала какая-нибудь высокая идея,
Шилова Юлия
Конюшевский Владислав
Маркелов Олег
Ковальчук Вера
Посняков Андрей