полк конною лавою. Про себя он уже решил, что так не сделает. Конечно, с
помочью татар нехитро было бы разбить новгородцев и в прямой сече, но
тогда они попросту отступят и запрутся в Торжке. Следовало разгромить их
так, чтобы прок оставших уже не смог противустать приступу. Он оглядывал
шевелящееся, как разворошенный муравейник, поле и молчал. Почему эти вот
воеводы, - что уговаривают его положиться на конный полк детей боярских и
на татар, - почему они не верят смердам, коих сами же и привели? Да, в
подвижном бою, безусловно, опытные кмети перешибут этих вот мужиков, но
ежели в плотном строю... Видел же он тогда, под Москвой, как пешцы
отбивали напуск конницы! Мановением длани Михаил остановил поток речи
Ивана Акинфича и велел ставить пешцев в чело густыми рядами и еще
перегородить поле телегами, и на телегах тоже поставить лучников. Выстоят
тверичи!
смотри, не умедли потом!
спорить бесполезно, и поскакал исполнять приказ.
шагом пробираться вперед. К нему подскакивали гонцы с донесениями, и от
него, из кучки ближней дружины, поминутно выезжали и уносились вскачь
гонцы с приказами. И огромное, кажущееся бестолково кишащей толпою людей
войско послушно перемещалось, принимая тот вид и строй, о назначении коего
ведал лишь сам Михаил. Даже и Дмитрий, на минуту подскакавший к отцу (он
был оставлен Михаилом с татарскою конницей), подивился про себя небывалому
строю ратей, но промолчал, увидел, что отец не в духах, так и не спросил
ничего.
полка. Мало задумываясь, почему так, они лишь радовались, что ратные стоят
плотно, плечо в плечо, что сзади, справа, слева, напереди - тоже ратные,
что еще дальше назади, прямо за полком, телеги и, по крайности, можно
станет хоть туда заползти.
валенками мужики уминали снег. Крестились, супились. На новгородцев они
все были в злой обиде. В недавнем розмирье Степановой деревне опять
досталось от охочей дружины новгородских шильников, и жителям пришлось,
бросив скарб и кое-какую скотину, спасаться в лесу. Теперь князь мстил
Новгороду, полагали мужики, и за ихний раззор. Пото и стояли крепко.
Кровное было дело, свое. Поэтому, когда понеслись на них, в вихре снега, с
протяжным криком размахивая саблями, новгородские окольчуженные молодцы,
тверские мужики только вспятились плотнее к телегам и, ощетинясь
рогатинами, встретили новгородскую конную лаву в лоб. Под телеги никто не
лез, и в бег кинулись едва двое-трое, да и тех бояре заворотили в строй.
седоков в снег, лучники били с обеих сторон, и сколь урону понесли пешцы,
столь же потерпела и новгородская конница. Перестроившись, новгородский
полк опять и опять ринул в сабли, и вновь и вновь откатывал назад, теряя
людей. Тверичи уже радовались, кричали обидное, многих охватил задор, иные
выбегали из рядов, совали копьями, добивая раненых. Но тут обозленные
новгородцы зачали слезать с коней и, построясь пеши, выставя копья, пошли
на новый приступ. И теперь-то началось нешуточное. Яростные глаза - лик в
лик, хриплое горячее дыхание, кровь и матерная брань, добирались, ломая
копья, рубились, резались засапожниками и уже достигали телег. Степан
пятил, удерживая строй, пока рядом не повалили одного из близняков. Тут
жалкий острый крик сквозь грохот и шум сечи достиг его ушей, и - как
оборвалось внутри, понял: убили! Тогда и обеспамятел Степан, бросил
расщепленную рогатину, сорвал топор, висевший до дела у него за спиною на
долгом паворзне, и с рыком ринул в гущу тел и рук, гвоздя и круша шеломы,
щиты и головы. Его трижды ранило, он не чуял, отпихиваемый, вновь лез и
лез в сечу, туда, где над трупом сына громоздилась уже куча кровавых тел.
Какого-то кудрявого мужика, отрубившего, скользом, ухо Степану, свалил,
проломив шелом, и тот лежал в снегу, подплывая кровью, раскинув бессильные
руки, уронившие оружие, а Степан, стоя на его вдавленной в снег шубе,
полуослепший от крови и ярости, с хриплым утробным дыхом махал и махал
топором...
снимать с новгородца бронь, тот открыл глаза, поглядел слабо, прошептал:
затухающим хрипом. И Степан, приодержась, не зная, что содеять, так и
держал кудрявую седоватую голову купца на коленях. Затем взгляд новгородца
потуск, голубые глаза, уставившиеся в небо, охолодели, он еще вздрогнул
раз-другой и умер. И Степан зачем-то снял железную изрубленную шапку с
головы и перекрестился, хотя рядом лежал труп его собственного сына,
зарубленного в сече, а другой сын, тяжко раненный, лежал на возу...
с коней, кинутся врукопашную, он вывел сразу в охват и в тыл новгородского
полка татарскую и тверскую конные рати. Вся вятшая новгородская господа
оказалась в охвате. Спаслись, вовремя ударившие в бег, лишь Федор Ржевский
с Афанасием да горсть ратных. Костью пали посадники Миша Павшинич, Юрий
Мишинич и иные. Андрей Климович, бешено пробивавшийся к великокняжескому
стягу, уже было увидал самого Михаила и, скрежеща зубами, рванулся к нему.
Он был весь залит кровью, своей и чужой, на его глазах пал стремянный и
последние дружинники. Он давно понял, что никакой надежды одолеть тверичей
не осталось, и одно билось в нем: досягнуть, досягнуть, хотя мертвым, а
досягнуть великого князя! И почти доскакал. Умирая, на смертельно раненном
коне, он, шатаясь, приближался к Михаилу, и князь, обнаживший оружие,
вгляделся и узнал. Только и было одного взгляда меж ними. И, узнав, понял,
чего хочет тот, и поднял было оружие, чтобы с честью проводить боярина на
смертное ложе, но Андрей, у коего из-под изорванной в клочья кольчуги
хлестала кровь, шатнулся, помутневшим взором следя расплывающийся в глазах
очерк рослой фигуры князя на рослом караковом коне, обведенный по краю не
то кровью, не то алым цветом княжеского охабня, и, прошептав: <За три
сажени всего...>, грянул плашью с конем в красный от крови снег, в черную
муть смерти, в небытие.
татарские всадники, с гортанными криками, догоняли и вязали бегущих...
Победа была полная. И Михаил шагом ехал по истоптанному снежному полю с
темными пятнами крови там и тут и кучами порубленных тел, около которых
уже суетились ратные, обдирая с мертвецов оружие и порты.
приметывать примет. Впрочем, осажденным горожанам уже было не до битвы.
Наутро в стан к Михаилу явились послы с просьбой о мире. Михаил принял
бояр в шатре и, не входя в долгие разговоры, потребовал выдать изменника
Федора Ржевского и княжича Афанасия. Посовещавшись, послы воротились с
тем, что выдать могут одного Федора, яко изменника своему князю, а <за
Афанасия готовы главы своя приложить и измерети честно за святую Софию>.
(Говорилось это, как понял Михаил, не столько для него, сколько для
московского князя Юрия, перед которым новгородцы, выдав Афанасия,
оказались бы в ответе.) С Новгорода Михаил потребовал окуп в пять тысяч
гривенок серебра и согласился на мир после выдачи одного ржевского князя.
наконец, явились к нему, заключив мир, новгородские бояре с княжичем
Афанасием, он, прямо глядя на приведенных, приказал всех заключить в
железа и отослать в Тверь, и княжича Афанасия тоже. Даже свои бояре не
ожидали такого от Михаила. Но великий князь (его одолевала болезнь, и он,
как мог, боролся с собой), горячечно глядя мимо и сквозь своих думцев и
воевод, велел приступать к стенам и, буде торжичане не откроют города,
идти на приступ.
все ворота, занимая дворы. На другой день князь велел отбирать по дворам
доспехи и боевых коней у всех горожан, ратных и не ратных, у кого ни буди,
а затем начал брать окупы со всех подряд, продавая добро захваченных тут
же, в торгу.
серебра, он отослал в Новгород своего наместника и, ополонившись вдосталь,
разорив новоторжцев и волость, разрушив напоследях городской детинец,
поворотил в Тверь.
Новгородчину, и многие села, забранные прежде новгородскими боярами или
даже устроенные ими самими, спасаясь от грабежей, заложились за великого
князя. Михаил принимал закладников не моргнув глазом, нарушая тем самым
все решения новгородского веча, принятые еще со времен Андрея
Александровича. Но он знал, что делал, и не один гнев руководил великим
князем в этой войне. Над ним висела Орда, и Михаил чуял, что вынужденная
милость Узбека к нему может истаять прежде, чем встает весенний лед на
Волге, а тогда единым спасением страны будет только твердая власть
великого князя. Если еще не поздно. Если вообще не поздно что бы то ни
было.
надеяться не на что, пятнадцатого марта, через Ростов, отбыл в Орду. Туда
же устремились и новгородские послы с жалобою на великого князя, но
Михаил, разоставив заставы по дорогам, перенял их и посадил в железа.
тверской епископ, видя остуду князя, сам попросился в монастырь) и настоял
на избрании Варсонофия, вскоре рукоположенного Петром.
недостаток коего уже начинал ощущаться в Великом Новгороде. Новгородцы,
наконец, прислали обещанное по миру серебро, но заключить ряд с князем на
новых условиях отказались наотрез, ссылаясь на докончания с Андреем
Корнев Павел
Шилова Юлия
Акунин Борис
Прозоров Александр
Шилова Юлия