апокрифического знания на Руси были калики перехожие, бродившие
по городам и весям. Через такое подвижное "средство массовой
информации" народ приобщался к древней и высшей мудрости.
древнего мировоззрения, родственного русской Голубиной книге. В
песне о Севрюке встречаются практически те же космогонические
вопросы, но только в более мягкой и лирической постановке:
и у разных народов. В индоевропейской традиции очерчен
некоторый общий круг вопросов и ответов, который варьируется в
разных мифологиях и культурах, сохраняя при этом общее ядро.
Достаточно обратиться к индоиранским истокам. Так, в Авесте --
священной книге зороастризма -- содержится примерно тот же
перечень вопросов, что и в Голубиной книге.
относящиеся к протославянскому мировоззрению и праславянскому
языку. Ко времени формирования Авесты и зороастрийской религии
(X -- XII вв. до н.э.) завершился активный распад
индоевропейских племен и возникновение на общей некогда основе
самостоятельных народов с самостоятельными языками, но эти
новые этнические и языковые образования не столь далеко отстоят
от некогда общего источника знаний и верований. В Авесте
сформулированы следующие вопросы: "Кто (является)
первоначальным творцом Истины? Кто установил путь солнца и
звезд? Кто (тот), благодаря которому луна прибывает и убывает?
...Кто поддерживает снизу землю и облака от падения, кто
(поддерживает) воды и растения? ...Какой умелый (мастер) создал
свет и тьму, какой умелый (мастер) создал сон и бодрствование?"
Эти вопросы из недошедших частей Авесты, известных историкам по
более поздним пехлевийским текстам52.
видно из их священной книги -- Ригведы.
постоянно сливалось с Бренно-повседневным. Дикие -- с точки
зрения современного понимания -- обычаи переплетались с
возвышенными и вдохновенными знаниями о Вселенной, кодировались
в устойчивых образах и символах для передачи от поколения к
поколению. В данном плане показательна судьба одной совершенно
нетипичной для славянских традиций "людоедской песни",
уцелевшей несмотря ни на какую политическую, идеологическую и
морально-этическую цензуру и какими-то неисповедимыми путями
дошедшей практически до нынешних времен. Записанная и
опубликованная в середине прошлого века в Курской губернии
писательницей Н.С.Кохановской, эта страшная песня повергла в
шок читательскую публику, а развернувшаяся полемика обнаружила
среди прочего достаточную распространенность каннибалистского
текста в разных областях России. В песне беспристрастно
рассказывается про то, как жена вместе с подружками съела
собственного мужа да еще попотчевала страшным угощением мужнину
сестру, подзадоривая ее загадками:
причитаний, но никто не мог толком объяснить их истинного
смысла. Крупнейший русский философ и поэт Алексей Степанович
Хомяков (1804 -- 1860), посвятивший данному вопросу
специальную заметку, уловил в русской песне древнюю
космогоническую тайнопись по аналогии с древнеегипетскими,
древнеиндийскими и древнескандинавскими мифами. Более того, он
назвал странную песню "Голубиной книгой в ее окончании". Чем же
руководствовался Хомяков и каков ход его рассуждений?
космогония строила мир из разрушенного образа человеческого --
из частей великана Имира, растерзанного детьми Первобога Бора.
В восточных мифологиях и космогониях Вселенная также строилась
из мужского или женского исполинского образа -- в зависимости
от того, кто был убийца-строитель -- мужское Божество или
женское. В ходе дальнейшего космогонического процесса кости
поверженного великана делались горами, тело -- землею, кровь --
морями, глаза -- светоносными чашами, месяцем и солнцем. В
соответствии с канонами и традициями мифологической школы в
фольклористике, Хомяков делает предположение, что та же схема
действовала и в славяно-русской мифологии, что получило
отражение и в Голубиной книге и "людоедской песне" (последняя
-- один из осколков древней мифологии, который при достаточном
воображении можно сопрячь с некоторыми устойчивыми образами
русского фольклора). По Хомякову, мифологические рассказы при
падении язычества теряли свой смысл и переходили либо в
богатырскую сказку, либо в бытовые песни, либо в простые
отрывочные выражения, которые сами по себе не представляют
никакого смысла. Таково, например, знаменитое описание теремов,
где отражается вся красота небесная, или описание красавицы, у
которой во лбу солнце (звезда), а в косе месяц. Точно так же из
ряда вон выходящая каннибалистская песня, резюмирует Хомяков,
"есть, по-видимому, не что иное, как изломанная и изуродованная
космогоническая повесть, в которой Богиня сидит на разбросанных
членах убитого ею (также божественного) человекообразного
принципа... Этим легко объясняется и широкое распространение
самой песни, и ее нескладица, и это соединение тона глупо
спокойного с предметом, по-видимому, ужасным и
отвратительным"53.
образа-символа Вселенского великана -- лишь одно из многих его
расщеплений в мировой мифологии после выделения самостоятельных
народов, языков и культур из единого в прошлом Праэтноса.
родившийся из Космического яйца, считается творцом Неба и
Земли. 18 тысяч лет он, подобно эллинскому Атланту, продержал
небо на своих плечах, вырастая ежедневно на 1 чжан, то есть
около 3 метров (подсчитано, что за все время жизни он вырос до
размера в 90 тысяч ли, то есть примерно 45 тысяч километров).
Но главные космические превращения начались после смерти
Лукьяненко Сергей
Доценко Виктор
Пехов Алексей
Шилова Юлия
Плотников Александр
Андреев Николай