мечту - вернуться в роту и приобрести более солидную специальность. Кроме
того, он принадлежал к той редкой категории людей, которые даже нелюбимое
дело
исполнительность, его постоянная готовность услужить господам - все это
учитывалось адмиралом, который, сам того не замечая, начал чувствовать к
нему какую-то своеобразную привязанность. Это был идеальный вестовой.
из одной комнаты в другую так тихо, словно шагал по воздуху. В каждой из них
нужно было подмести полы, смахнуть пыль с мебели и картин. Затем начиналась
чистка одежды и ботинок. Нужно ли приготовить ванну, сбегать на рынок или в
магазин, отнести адмиральский пакет в учреждение, принести дров, растопить
печи, вымыть посуду и поставить ее на место, почистить кастрюли, - все это
делал вестовой.
завтраки, обеды и ужины несравненно лучше, чем она. Это новое дело, плавая
на "Минине", он познал от офицерского, повара, а еще больше из приобретенной
им толстой книги по кулинарии. Ночами, урывая часы отдыха, он с увлечением
зубрил ее. Постепенно вестовой превратился в талантливого повара. В помощь
ему был взят еще один матрос, который теперь выполнял все грязные работы.
борщ, хорошо прожаренные биточки с луком и яблочную слоенку. Но у него
нередко собирались гости, в особенности после того, как его назначили
начальником Главного морского штаба. Иногда приходилось накрывать стол на
сорок персон. Приготовления начинались за трое суток. А в день торжества на
белоснежной скатерти появлялись тарелки из дорогого фарфора, хрустальные
рюмки, большие, средние и малые бокалы с затейливыми узорами, всевозможные
ножи и вилки, начищенные до ослепляющего блеска. Потом ставились закуски:
перламутровый балык, пунцовая семга, розовая ветчина с белыми слоями жира,
сливочное масло, разделанное в виде распускавшихся цветов; паштет из
рябчика; агатово-черная паюсная икра и свежая серая зернистая икра; салаты,
украшенные букетами из овощей; нежинские соленые огурчики, из которых каждый
размером меньше, чем дамский мизинчик, и свежие изумрудно-зеленые огурцы,
помидоры, прослоенные испанским луком и немного припудренные египетским
перцем; серебристые сардинки, залитые прованским маслом; остендские устрицы
на льду; лангусты и омары, сваренные в соленом растворе с лавровым листом;
пахучие ревельские кильки. Все стояло на своем месте в строгом порядке,
всему старались придать как можно
распластанная на длинном узком лотке и пестреющая гарниром, как будто
смеялась, держа во рту пучок зеленой петрушки.
разрезанный на порции и снова сложенный, казалось, нежился в прозрачном,
играющем огнями желе, среди янтарных ломтиков лимона и коралловых пластинок
моркови. Огромнейшее блюдо занимала глухарка; ее краснобровая, с загнутым
клювом голова, вытянутая шея и раскинутые крылья оставались в оперении, к
прожаренной темно-коричневой тушке был приставлен еще хвост; несмотря на то,
что острый нож разрезал ее на части, она как будто находилась в состоянии
стремительного полета.
чередовались с букетами живых цветов в вазах. Искрились красные, золотистые,
белые, розовые вина. От множества закусок, переливавших всеми оттенками
красок, рябило в глазах и возбуждался аппетит даже у сытых людей. А весь
стол походил на яркую разноцветную клумбу. Вокруг него располагались женщины
в шелках, мужчины в черных сюртуках, сверкающие золотом или серебром эполет.
К закускам предлагались только крепкие напитки: смирновка, рябиновка,
зубровка, английская горькая. Гости насыщались медленно, с достоинством.
бульона и слоеных пирожков, при этом опустошали бутылки с мадерой. Рыба,
форель, с белым голландским соусом, запивалась белыми сухими винами. К филе
миньон с трюфелями, сваренными в мадере, шли только красные вина.
приковывала к себе взгляды всех индейка. Облитая собственным рыжим соком она
вкусно блестела. Вокруг, покоясь на греночках, смазанных куриной печенкой,
словно цыплята, прильнули к ней жареные перепела. Это блюдо сопровождалось
зеленым салатом ромен. Сейчас же бокалы наполнялись шампанским. Желудки у
всех уже были переполнены, но нельзя было отказаться от заманчивого сладкого
вроде парфе, представляющего собою сбитые сливки с ананасным ликером,
украшенного розами из сахара и сияющими фонтанами карамели. В заключение
оставались фрукты, сыры рокфор, бри, швейцарский, черный кофе с ликерами или
коньяком.
вестовых. Но никто из них не мог так хорошо обслужить гостей, как он сам.
и при помощи других вестовых подавал каждой персоне то или инее блюдо. В это
время его нервы особенно были напряжены: как бы не запачкать пищей у
какой-нибудь барыни платье, стоящее дороже, чем все его хозяйство на родине.
Не легче будет, если свалится с тарелки жирный кусок на сюртук адмирала. И
то и другое для вестового было бы так же ужасно, как пожар в деревне.
еще проценты от тех лавочников, у кого он закупал продукты, и чаевые от
гостей. В смысле доходов он, бывший крестьянин, имел хорошее место. Но эти
доходы доставались ему ценой страшных унижений и оскорблений. Адмирал
раздражался из-за каждого пустяка. Случалось, что в бешенстве он ломал
собственную мебель, бил посуду. Не щадил он и своей жены, с матерной руганью
загонял ее под стол. А с рабом и подавно нечего было ему считаться. Сколько
Пучков ни старался угодить своим господам, редкий день проходил для него без
побоев. Сегодня не так было снято с адмирала пальто
голова от барского кулака. Иногда летела в вестового тарелка с супом. За
Пучкова заступался лишь один человек -
Зиновьевна. При ней адмирал не дрался, и его кипящее сердце смягчалось, как
буйный морской вал, облитый маслом. Он любил ее самой нежной любовью,
выполняя все ее капризы и разрешая ей делать все, что она вздумает. Зато
адмиральша, обрюзгшая и ворчливая женщина, была довольна, когда вестовому
попадало. Для этого у нее были свои причины. Она подозревала, что муж ей не
верен. Она хотела узнать об этом от вестового и обращалась к нему за
сведениями то с ласковой улыбкой, то с угрозами. Конечно, он многое знал о
любовных порождениях барина, но не выдавал его ни одним словом.
отдать под суд человека, избивающего свою лошадь или собаку. Но кто мог
заступиться за бесправного вестового? Он целиком был отдан во власть
сумасбродного барина. Адмирал, если захочет, не постесняется посадить его в
тюрьму, сослать на каторгу или просто раздавить, как жалкое насекомое.
На почве нервного расстройства его глаза стали слепнуть. Его молодая жизнь,
безрадостная и опостылевшая, шла на убыль, а до конца службы оставалось еще
два года.
душа. Так случилось и с Пучковым. Однажды собрались, гости. Пучков, сам того
не зная, чем-то не угодил своему повелителю. Когда гости разъехались,
адмирал сурово позвал его:
по уху он качнулся, но успел ухватиться за край стола и удержаться на ногах.
В левом ухе что-то треснуло и зашумело. Раньше все обиды вестовой переносил
молча, с покорностью обреченного человека. На этот раз что-то прорвалось в
душе, все существо его загорелось ненавистью. Бледный, он выпрямился и,
сверкая глазами, заявил резко, с хриплым выкриком:
кинулся драться. Впервые услышанный им протест озадачил его. Это было
настолько же неожиданно, как если бы смиренный ягненок вдруг зарычал и
оскалил волчьи зубы. Рожественский посмотрел на
удивлением, как будто перед ним стоял другой, более решительный человек, и
тихо, почти ласково сказал:
готовил другой вестовой, а он остался лежать на койке. К нему пришел адмирал
и спросил:
на четвертый, разозлившись, пробурчал:
зачисленный в 18-й флотский экипаж, он еще долго не мог поправиться от
нервного расстройства. Часто ему снилось, что он опять служит вестовым, и
это были самые кошмарные сны.
девятнадцать вестовых. И каждый из них увольнялся от него, унося на себе
следы адмиральских кулаков. А некоторые были отданы под суд и попали в
тюрьму.
распоряжение немедленно доставить Пучкова на броненосец "Суворов". Это было
в Ревеле, когда 2-я эскадра уже готовилась к отплытию на Дальний восток. В
18-й флотский экипаж полетела телеграмма. Пучков явился на флагманский
корабль в сопровождении унтер-офицера, словно арестант. Но адмирал встретил
Мацумото Сэйте
Свержин Владимир
Сапковский Анджей
Василенко Иван
Пехов Алексей
Перумов Ник