бы еще более вероятия. Времени терять было нечего. Тут он вспомнил, что в
последнее время Куликов и А-в были как-то особенно близки между собою,
часто шептались, часто ходили за казармами, вдали от всех глаз. Вспомнил
он, что и тогда уж что-то подумал про них... Пытливо поглядел он на своего
конвойного: тот зевал, облокотясь на ружье, и невиннейшим образом прочищал
пальцем свой нос, так что Шилкин и не удостоил сообщить ему своих мыслей, а
просто-запросто сказал ему, чтоб он следовал за ним в инженерную
мастерскую. В мастерской надо было спросить, не приходили ль они туда? Но
оказалось, что там их никто не видал. Все сомнения Шилкина рассеялись:
"Если б они просто пошли попить да погулять в форштадт, что иногда делал
Куликов, - думал Шилкин, - то даже и этого тут быть не могло. Они бы
сказали ему, потому этого не стоило бы от него таить". Шилкин бросил работу
и, не заходя в казарму, отправился прямо в острог.
ему в чем дело. Фельдфебель струхнул и даже верить не хотел сначала.
Разумеется, и Шилкин объявил ему все это только в виде догадки, подозрения.
Фельдфебель прямо кинулся к майору. Майор немедленно к коменданту. Через
четверть часа уже взяты были все необходимые меры. Доложили самому
генерал-губернатору. Преступники были важные, и за них мог быть сильнейший
нагоняй из Петербурга. Правильно или нет, но А-в причислялся к преступникам
политическим; Куликов был особого отделения, то есть архипреступник, да еще
военный вдобавок. Примеру еще не было до сих пор, чтоб бежал кто-нибудь из
особого отделения. Припомнили кстати, что по правилам на каждого арестанта
из особого отделения полагалось на работе по два конвойных или по крайней
мере один за каждым. Правила этого не было соблюдено. Выходило, стало быть,
неприятное дело. Посланы были нарочные по всем волостям, по всем окрестным
местечкам, чтоб заявить о бежавших и оставить везде их приметы. Послали
казаков в догоню, на ловлю; написали и в соседние уезды и губернии... Одним
словом, струхнули очень.
по мере того как подходили с работ, тотчас же узнавали в чем дело. Весть
уже облетела всех. Все принимали известие с какою-то необыкновенною,
затаенною радостью. У всех как-то вздрогнуло сердце... Кроме того, что этот
случай нарушил монотонную жизнь острога и раскопал муравейник, - побег, и
такой побег, как-то родственно отозвался во всех душах и расшевелил в них
давно забытые струны; что-то вроде надежды, удали, возможности переменить
свою участь зашевелилось во всех сердцах. "Бежали же ведь люди: почему ж?..
" И каждый при этой мысли приободрялся и с вызывающим видом смотрел на
других. По крайней мере все вдруг стали какие-то гордые и свысока начали
поглядывать на унтер-офицеров. Разумеется, в острог тотчас же налетело
начальство. Приехал и сам комендант. Наши приободрились и смотрели смело,
даже несколько презрительно и с какой-то молчаливой, строгой солидностью:
"Мы, дескать, умеем дела обделывать". Само собой, что о всеобщем посещении
начальства у нас тотчас же предугадали. Предугадали тоже, что непременно
будут обыски, и заранее все припрятали. Знали, что начальство в этих
случаях всегда крепко задним умом. Так и случилось: была большая суматоха;
все перерыли, все переискали и - ничего не нашли, разумеется. На
послеобеденную работу отправили арестантов под конвоем усиленным. Ввечеру
караульные наведывались в остроге поминутно; пересчитали людей лишний раз
против обыкновенного; при этом обсчитались раза два против обыкновенного.
От этого вышла опять суетня: выгнали всех на двор и сосчитали сызнова.
Потом просчитали еще раз по казармам... Одним словом, много было хлопот.
независимо и, как это всегда водится в таких случаях, вели себя
необыкновенно чинно во весь этот вечер: "Ни к чему, значит, придраться
нельзя". Само собою, начальство думало: "Не остались ли в остроге
соумышленники бежавших?" - и велело присматривать, прислушиваться к
арестантам. Но арестанты только смеялись. "Таково ли это дело, чтоб
оставлять по себе соумышленников!" "Дело это тихими стопами делается, а не
как иначе". "Да и такой ли человек Куликов, такой ли человек А-в, чтоб в
этаком деле концов не сохранить?" Сделано мастерски, шито-крыто. Народ
сквозь медные трубы прошел; сквозь запертые двери пройдут!" Одним словом,
Куликов и А-в возросли в своей славе; все гордились ими. Чувствовали, что
подвиг их дойдет до отдаленнейшего потомства каторжных, острог переживет.
Да кто бежал-то?.. Тебе, что ли, пара?
отвечал бы на вызов и защитил свою честь. Но теперь он скромно промолчал.
"В самом деле, не все ж такие, как Куликов и А-в; покажи себя сначала..."
четвертый, скромно сидящий у кухонного окошка, говоря несколько нараспев от
какого-то расслабленного, но втайне самодовольного чувства и подпирая
ладонью щеку. - Что мы здесь? Жили - не люди, померли - не покойники. Э-эх!
желторотый паренек.
на желторотого парня. - Куликов!..
концов!
пошли? и где бы им лучше идти? и какая волость ближе? Нашлись люди, знающие
окрестности. Их с любопытством слушали. Говорили о жителях соседних
деревень и решили, что это народ неподходящий. Близко к городу, натертый
народ; арестантам не дадут потачки, изловят и выдадут.
ударив кулаком по столу.
бродяга, меня бы ни в жисть не поймали!
Скуратов уже расходился.
часто про себя это думаю и сам на себя дивлюсь: вот, кажись, сквозь щелку
бы пролез, а не поймали б.
14 оттого и сюда пришли.
----
порчу, от которой падает скот. У нас был один такой убийца. (Прим. автора).