Чтение 67–й страницы книги ~Виконт де Бражелон или десять лет спустя~

перевести наш орден в монастырь близ Сен-Жермен-де-Пре, я веду счета на-
шего братства.

- Да и мои тоже, как я замечаю.

- Надо знать понемногу обо всем, монсеньер.

- Так говорите же!

- Я полагаю, что с такою огромною ношей вам будет трудно войти в уз-
кие врата рая...

- Так я буду осужден?

- Да, если не возвратите денег.

Мазарини испустил жалобный вздох.

- Возвратить! Но кому?

- Хозяину этих денег, королю.

Вздохи Мазарини перешли в стоны.

- Дайте отпущение! - сказал он.

- Невозможно, монсеньер. Возвратите деньги!

- Но раз вы отпускаете мне все грехи, почему вы не хотите отпустить
этого?

- Потому что, отпуская его, я сам совершу грех, которого король ни-
когда мне не простит.

Монах встал с сокрушенным видом и вышел так же торжественно, как во-
шел.

- Боже мой! - простонал Мазарини. - Кольбер, подите сюда! Я очень бо-
лен, друг мой.

XLVI

ДАРСТВЕННАЯ

Кольбер появился из-за занавесок.

- Вы слышали? - спросил Мазарини.

- Увы!

- Прав ли он? Разве все мои деньги - дурно приобретенная собствен-
ность?

- Монах - плохой судья в финансовых делах, монсеньер, - отвечал хо-
лодно Кольбер. - Однако невозможно, чтобы за вами, ваше преосвященство,
с вашими идеями в области теологии, была какая-либо вина. Она всегда на-
ходится, когда умирают.

- Умереть - это и есть главная вина, Кольбер.

- Это верно, монсеньер. Так перед кем же вы всетаки виноваты, по мне-
нию этого театинца?

- Перед королем.

Мазарини пожал плечами.

- Словно я не спас его государство и его финансы!

- Здесь нечего возразить, монсеньер.

- Не правда ли? Значит, я законно заработал награду, вопреки моему
исповеднику?

- Вне всякого сомнения.

- И я могу сберечь для моей семьи, столь нуждающейся, немалую часть
из всего, что я заработал?

- Я не вижу к этому никаких препятствий, монсеньер.

- Я был совершенно уверен, советуясь с вами, Кольбер, что услышу муд-
рое мнение, - радостно заметил Мазарини.

Кольбер с обычной строгостью поджал губы.

- Господин кардинал, - прервал Кольбер Мазарини, - надо хорошенько
посмотреть, нет ли в словах монаха ловушки.

- Ловушки?.. Почему? Он честный человек.

- Он думал, ваше преосвященство, что вы умираете, раз послали за
ним... Мне показалось, он говорил вам: "Отделите данное вам королем от
того, что вы сами взяли... " Припомните хорошенько, не сказал ли он че-
гонибудь подобного. Это похоже на монаха.

- Возможно.

- Если это так, то я думаю, монсеньер, что монах вынуждает вас...

- Возвратить все?.. Это невозможно!.. Вы говорите то же самое, что и
мой духовник!

- Но если возвратить не все, а только долю его величества, это сопря-
жено с большой опасностью. Вы искусный политик и, верно, знаете, что те-
перь у короля в казне нет и полутораста тысяч ливров наличных денег.

- Я не суперинтендант королевских финансов: у меня своя казна... Ра-
зумеется, я готов для блага короля... оставить ему сколько-нибудь... Но
я не хочу обездолить мое семейство. Это не мое дело, - сказал Мазарини с
торжеством, - это дело суперинтенданта Фуке, все счета которого я дал
вам проверить в течение последних месяцев.

Кольбер поджал губы при одном лишь упоминании имени Фуке.

- У его величества, - пробормотал он сквозь зубы, - есть лишь те
деньги, которые копит Фуке; а ваши деньги, монсеньер, будут для него ле-
карством. Оставить часть - значит опозорить себя и оскорбить короля; это
значит признать, что эта часть была приобретена незаконным путем.

- Господин Кольбер!..

- Я думал, что монсеньеру угодно выслушать мое мнение.

- Да, но вы не знаете всех подробностей.

- Я все знаю, господин кардинал. Вот уже десять лет, как я просматри-
ваю все столбцы цифр, какие только пишутся во Франции; и если мне стоило
большого труда вбить их себе в голову, зато они сидят там крепко, и я
могу рассказать, сколько тратится денег от Шербура до Марселя, начиная с
ведомства умеренного Летелье и кончая тайными расходами расточительного
Фуке.

- Так вы хотите, чтобы я пересыпал все мои деньги в королевские сун-
дуки! - насмешливо вскричал Мазарини, у которого подагра вырвала нес-
колько тяжелых вздохов. - Король, конечно, не упрекнет меня, но он будет
смеяться надо мною, растрачивая мои миллионы, и будет прав!

- Вы не поняли меня, монсеньер! У меня и в мыслях не было, чтобы ко-
роль тратил ваши деньги.

- Но вы ясно дали это понять, советуя отдать ему мне мое имущество.

- Ах, монсеньер, - сказал Кольбер, - ваша болезнь так поглощает все
ваши мысли, что вы совершенно забыли о характере его величества Людовика
Четырнадцатого.

- Как так?

- Характером, если осмелюсь сказать правду, он очень похож на вас;
основа его - гордость. Простите, монсеньер" высокомерие, хотел я ска-
зать. У королей нет гордости - эта черта слишком свойственна роду чело-
веческому.

- Вы правы.

- А если я прав, так вам, монсеньер, остается только отдать все
деньги королю, притом сейчас же.

- Почему? - спросил Мазарини с величайшим любопытством.

- Потому, что король не примет всего.

- Не примет!.. Но у него нет денег, а честолюбие мучит его.

- Согласен...

- Он желает моей смерти.

- Монсеньер...

- Да, чтоб получить мое наследство, Кольбер. Да, он желает моей смер-
ти ради наследства. А я еще стану помогать ему!

- Вот именно! Если дарственная будет написана в известной форме, он
непременно откажется.

- Не может быть!

- Уверяю вас! Молодой человек, который еще ничего не совершил, кото-
рый жаждет прославиться, и горит желанием управлять государством один,
не примет ничего готового: он захочет создавать сам. Этот принц, мон-
сеньер, не удовольствуется дворцом Пале-Рояль, который оставил ему в
наследство Ришелье, ни дворцом Мазарини, который так великолепно постро-
ен по вашему велению, ни Лувром, где обитали его предки, ни Сен-Жерменс-
ким дворцом, где родился он сам. Все, что будет исходить не от него, он
станет презирать, предсказываю вам это.

- Вы ручаетесь, что король, если я подарю ему мои сорок миллионов...

- Непременно откажется, если вы кое-что добавите при этом.

- Что же именно?

- Именно то, что монсеньер пожелает мне продиктовать.

- Но какая же мне от этого выгода?

- Огромная. Перестанут несправедливо обвинять вас в скупости, в кото-
рой авторы пасквилей упрекали знаменитейшего мужа нашего века.

- Ты прав, Кольбер. Пойди от моего имени к королю и отдай ему мое за-
вещание.

- То есть дарственную?

- А если он примет?

- Тогда вашему семейству останется тринадцать миллионов - порядочная
сумма.

- В таком случае ты либо предатель, либо глупец.

- Ни то, ни другое, монсеньер... Вы очень боитесь, мне кажется, что
король примет деньги? Опасайтесь скорее, что он не возьмет их.

- Если он не примет, я отдам ему мои запасные тринадцать миллионов...
Да, отдам!.. Ох, боль опять начинается... Я сейчас потеряю сознание...
Ах, я очень болен, Кольбер... Знаешь ли, я очень близок к смерти.

Кольбер вздрогнул.

Кардинал действительно чувствовал себя очень плохо: пот тек с него
ручьями на страдальческое ложе, и ужасающая бледность этого залитого
влагой лица являла зрелище, какое самый очерствелый врач не мог бы ви-
деть без сострадания. Кольбер был, безусловно, очень взволнован, ибо по-
кинул комнату, призвав Бернуина к изголовью умирающего, и вышел в кори-
дор.

Там, расхаживая взад и вперед с задумчивым выражением, придающим даже