потаенной шайки: "смелый прусский партизан"--Лесток и "важ-ный прусский
партизан"-- Воронцов только и ждут, чтобы ослабить или сместить канцлера". В
конце записки Бестужев прямо гово-рил о необходимости ареста главарей.
подумал грешным делом, что государыня оной записки не прочла до конца, а так
только... посмотрела по верхам. Но, оказы-вается, бочка негодования на
Лестока была уже полна, недоста-вало только последней капли, чтобы
перелилась она через край.
которую за незначительностью, а вернее сказать, за тривиаль-ностью, Бестужев
поручил отвезти в Петергоф своему обер-секретарю. Канцлер забыл, что в
тетрадь был вложен черновик письма, который начинался со слов: "Во имя
человеколюбия..." В письме говорилось об избитом Лестоком агенте и о
поручике Белове, который состоял у лейб-медика на посылках.
знаем из бумаг, в этой беседе государыня "изволила рассуждать, что явное
подозрение есть, что Лесток и вице-канцлер Воронцов с Финкенштейном --
иностранным министром, великую откровенность имеют, так что сей Финкенштейн
все тайности о здешних делах знает". И еще было указано, что "Финкенштейн об
имеющей здесь быть вскоре революции короля нашего обнадежи-вает". Революцией
в XVIII веке называли смещение с престола, для Елизаветы не было более
ненавистного слова. Уф... Бестужев мог вытереть трудовой пот.
всех сил, то есть, как он умел, пользе и славе России. Все семнадцать лет,
которые занимал он этот пост, канцлер борол-ся с франко-прусской политикой и
партией, которая представляла эту политику в Петербурге. Все эти годы в
Западной Европе бытовало мнение, что государственный строй в России куда как
зыбок и стоит только как следует постараться -- интригой, подкопом, взяткой
-- и все само собой развалится. И так же сам собой воцарится строй, выгодный
и Франции, и Австрии, и Берлину. Конечно, в эту ошибку впал и Фридрих
Великий. Сколько денег было потрачено, сколько шпионов заслано, а Бестужев
стоит, как скала, и не собирается менять своей внешней политики.
дворов. Теперь пришла очередь за Лестоком. Прежде чем аре-стовать
лейб-медика Бестужев составил некий список, озаглавленный "Проект допросов
известной персоне". Обвинения в списке самые веские. Первое: сотрудничество
с иностранными державами, а проще говоря, шпионаж в пользу Франции и Пруссии
с передачей зело важных сведений о перепущении нашей армии и получением за
это вознаграждения от Фридриха в размере 10 000 рублей. Этим обвинениям есть
самые веские доказательства -- депеши Финкенштейна, письма из карманов
убитого Гольденберга, опросные листы Сакромозо. Правда, у этого рыцаря
ничего не успели выведать, по-хитившие его негодяи наверняка успели
переправить Сакромозо за границу, но в случае необходимости опросные листы
можно сочи-нить. В личной переписке Лестока поможет разобраться его
секре-тарь. Итак, с первым обвинением все ясно.
правление, то есть заговор против государыни в пользу на-следника. Что мы
здесь имеем? Дружба Лестока с молодым двором, способствование его в
переписке великой княгини с матерью герцо-гиней Ангальт-Цербстской. О
заговоре также свидетельствуют депе-ши иностранных послов, перлюстрированные
в "черном кабинете". Посол прусский писал, что "теперешнее правление зыбко и
долго в таком состоянии продлиться не может", а подсказку ему в этом де-лал
Лесток. Это прямой указ на старания лейб-медика в пользу наследника.
Симпатии Петра Федоровича к Пруссии всем известны, здесь и доказывать
нечего. Лесток водит компанию с врагами бестужевской политики. Подозревая
Лестока, Воронцова и друзей их в злых умыслах, Бестужев способствовал тому,
чтобы молодой двор оградить от участия в политике, но лейб-медик установил
связь че-рез поручика Белова Александра, который неоднократно к Лестоку
захаживал. Оный Белов через жену свою Анастасию выведывал мысли, что
государыня изволили высказывать, и Лестоку их передавал.
трезвел и сам переставал верить в то, что писал. Знавал он этого Белова,
гардемарина, выскочку, знавал- Высоко взлетела пташка, да возжаждала
большего! Но чем больше Бестужев поносил Белова, разжигая в себе злобу на
этого заморыша дворянского, тем больше ощущал неудобство. Белов сослужил ему
службу в свое время, тогда у гардемарина был выбор между Лестоком и
вице-канцлером Бестужевым, он выбрал последнего. А ведь в то время положение
вице-канцлера было шатким- С чего же сейчас вдруг Бе-лову служить Лестоку?
Нонсенс-- Никакой надобы нет Белову играть ту роль, на которую он его
обряжает...
Бестужев помнил еще по истории с архивом. Оный Оленев в списках живых не
значится, утоп, царство ему небесное, но отсутствие обвиняемого не помеха.
Сейчас имеются прямые дока-зательства вины Оленева -- связь со шпионом
Гольденбергом. Если Оленев на сие польстился, то мог и Белова вкупе с собой
прихватить. Почему Оленев так Германию возлюбил, это допрос Белова покажет,
пока в это углубляться не будем.
впоследствии бесславному главнокомандующему в Семилет-ней войне, и Шувалову
Александру Ивановичу. За сим последовал именной указ Елизаветы: "Графа
Лестока по многим и важным его подозрениям арестовать и содержать его и жену
его порознь в доме под караулом. А людей его никого, кто у него в доме
живет, никуда до указа со двора не пускать, также и других посторонних
никого в дом не допускать, а письма, какие у него есть, также и пожитки его,
Лестоковы, собрать в особые покои, запечатать и потому же при-ставить к ним
караул".
рыщут во всех сундуках, поставцах и комодах, иные примеря-ют на себя платья
мужа, а потом тащат все в лаковую гостиную и бросают на пол в беспорядке.
Она хотела расспросить обо всем мужа, но ее к нему не пустили. А через день
явился чин и стал зада-вать вопросы.
муж тайных конфиденций не имел, а имел только желание весело провести время.
Он и меня туда с собой брал. И бы-ли сии встречи до чрезвычайности редки,
потому что муж мой от государственных дел отошел и посвятил себя радостям
брачной жизни..."-- вот и весь сказ. На все прочие вопросы ответы были
однозначны: не знаю, не видела, не упомню...
побеседовать с Шавюзо. Для начала с секретаря сняли офицер-ский мундир и
обрядили в арестантскую хламиду. На первом же допросе ему пригрозили пыткой,
ежели не будет чистосердечного признания. Господи святы, да он сознается во
всем, в чем хотите!
спасать будет себя и только себя. Дядя хоть и благодетель, но идти за ним в
ссылку или на казнь он никак не желает. Лесток хитер, он Выпутается...
Однако преднамеренно топить дядю он тоже не хотел. Главное -- угадать, что
надо судьям, а дальше чисто-сердечно сознаться даже в том, чего не было на
самом деле.
вразнобой и, кажется, никак не были связаны один с дру-гим общей линией.
Вначале был спрошен он о друзьях Лестока, окромя иностранных послов, Шавюзо
назвал всех -- князя Трубецко-го, Румянцева, сенатора Алексея Голицына,
князя Ивана Одоевского, обер-церемониймейстера Санти и прочих. На лице
Шувалова появи-лось удовлетворение. Все это были недруги Бестужева. Пока эти
люди пойдут как свидетели, а дальше, может, кто-то из них и сам попадет в
камеру.
издалека -- с предшественника Финкенштейна посла Мардефельда и маркиза
Шетарди. Шавюзо с полным достоинством ука-зал, что все это было в прошлом,
что сейчас Лесток удалился от дел.
Шетарди из России было получено от него два письма. В пер-вом были счета на
заказанные для Лестока в Париже камзолы, во втором писалось о табакерках,
которые надо было передать... Здесь Шавюзо замялся... передать Герою.
испуганный секретарь,
увереннее и не болтал лишнего. Но, как говорится, знал бы куда падать,
соломки подстелил. Следующий вопрос к секретарю был куда страшнее
предыдущих.
государыни пресечь?
ужасом вспомнил, как рылся Лесток в старых своих записках, выискивая отдел
"яды". Правда, как и тогда, так и теперь, Шавюзо был уверен, что Лесток
интересуется ядами как средством лечения -- ведь именно это проповедовал
покойный врач Блюментрост, но ведь не объяснишь этим жестоким следователям,
если до-копаются до сути! Если вспомнил, почему скрыл? Шавюзо весь взмок от
страха, а ноги покрылись гусиной кожей, словно от же-сточайшего .холода. Он
уже готов был во всем сознаться, но допрос внезапно кончился.
пойла, согрелся, успокоился, думая, что легко отделался, но грянул второй
допрос, куда более строгий и запутанный, чем первый.
словами. Так? Какими?-- Голос тихий, монотонный, взгляд почти
Корнев Павел
Флинт Эрик
Конюшевский Владислав
Свержин Владимир
Херберт Фрэнк
Конан-Дойль Артур