снится, и иногда, когда я просыпаюсь и понимаю, что видел сон, я плачу.
Я, который почти никогда не плакал молодым.
говори ему.
должен. Вы не можете.
быстрее. Хоть это в нашей власти. Чтобы не получилось, как с Делакруа. -
На секунду, слава Богу недолгую, я увидел, как черная шелковая маска
горит на лице Делакруа, открывая спекшиеся сгустки студня, бывшие
когда-то глазами. - У вас нет выхода, да? - Она взяла мою руку, потерла
ее о свою мягкую бархатистую щеку.
бежать. Просто взять с собой Джен и бежать куда глаза глядят с одной
сумкой на двоих.
с ним.
Глава 7
еще, не помню, кажется, из временных, - повели Джона Коффи в блок "Д" в
душ, а мы отрепетировали за это время его казнь. Мы не дали старому
Тут-Туту играть роль Джона, понимая даже без слов, что это непристойно.
Вместо Джона был я.
сидел, пристегнутый к Олд Спарки, - вы приговорены к смерти на
электрическом стуле, приговор вынесен судом равных по положению...
Равные по положению Джону Коффи? Это шутка. Насколько мне известно,
таких, как он, на планете нет. Потом я вспомнил слова Джона, когда он
смотрел на Олд Спарки с нижней ступеньки лестницы, ведущей в мой
кабинет: "Они все еще здесь. Я слышу их крики".
выпустите.
меня отпускать. Коща мы возвращались обратно в блок, Брут шепнул мне так
тихо, что даже Дин и Харри, расставляющие последние стулья позади нас,
не могли услышать:
стыдно, но сейчас впервые в жизни действительно ощущаю страх, что могу
попасть в ад.
шутил.
кто не причинил вреда ни нам, ни кому другому. Я хочу сказать, а что
если я закончу тем, что предстану перед Богом, Отцом всемогущим, и Он
спросит меня, почему я это сделал? Что я отвечу, что это была моя
работа? Моя работа?
Глава 8
вошел и сел на койку рядом. За столом был Брут. Он поднял глаза, увидел,
что я там один, но ничего не сказал. Он просто продолжал заполнять
бумажки, все время слюнявя кончик карандаша.
далекими, влажными от слез и в то же время спокойными, словно скорбь не
самое плохое состояние, если к нему привыкнуть. Он даже слегка улыбался.
От него исходил запах мыла, я помню, - чистый и свежий, точно запах
ребенка после вечернего купания.
Сделал он это совершенно непринужденно и естественно.
проглотить. - Думаю, ты знаешь, что время уже подходит. Через каких-то
пару дней.
думаю, что уже тогда что-то начало со мной происходить, но я был слишком
сосредоточен - эмоционально и умственно - на своей работе, и не заметил
этого.
можем сделать для тебя почти все. Даже принести пиво. Нальем его в
подходящую чашку.
разгладились, и он улыбнулся:
покалывание, как бывает, когда отлежишь руку, только это покалывание
распространилось по всему телу. Моему телу. - А что еще?
приготовленный миссис Дженис Эджкум фруктовый пирог. - А как насчет
священника? Когонибудь, с кем бы ты мог произнести коротенькую молитву
послезавтра ночью? Это успокаивает людей, я видел много раз. Могу
связаться с преподобным Шустером, он приходил к Дэлу...
мне, босс. Ты можешь прочесть молитву, если пожелаешь. Этого хватит. И я
стану на колени с тобой.
покалывания стало сильнее.
эхом. - Наверное, смогу, если до этого дойдет.
мочевые пути, но другим. И не потому, что на этот раз я здоров. Оно было
другим потому, что сейчас Джон не знал, что делает это. И вдруг я
испугался, я был почти потрясен необходимостью выйти отсюда. Внутри меня
как будто зажигались огни. Не только в мозгу, по всему телу.
Джон Коффи. - Я знаю, ты очень переживаешь, но теперь можешь не
переживать. Потому что я сам ХОЧУ уйти, босс.
произнес, была самой длинной из всего когда-либо сказанного при мне.
дорог, устал быть один, как дрозд под дождем. Устал от того, что никогда
ни с кем мне не разделить компанию и не сказать, куда и зачем мы идем. Я
устал от ненависти людей друг к другу. Она похожа на осколки стекла в
мозгу. Я устал от того, что столько раз хотел помочь и не мог. Я устал
от темноты. Но больше всего от боли. Ее слишком много. Если бы я мог сам
со всем покончить! Но я не могу.
я утону. Утону или взорвусь".
руки мои отпустил.
бетонном полу, каждую раковину, каждый проблеск слюды. Подняв глаза на
стену, я увидел имена, написанные на ней в 1924-м, в 1931-м. Эти имена
были смыты, люди, которые их написали, тоже в некотором роде были смыты,
но я думаю, что ничего нельзя смыть полностью, ничего с этого темного
стекла нашего мира, и теперь я увидел их снова, переплетения имен,
находящих одно на другое. Я смотрел на них и словно слышал, как мертвые
говорят, поют и просят о милосердии. Я почувствовал, как мои глаза
пульсируют в орбитах, уловил биение своего сердца, ощутил шорох моей
крови, бегущей по всем сосудам моего тела, словно письма отовсюду.
Прайсфорд, подумал я, но не был уверен, потому что раньше никогда его не
слышал. Особенно из Холодной Горы, ибо ближайшее место, где проходила
железная дорога, находилось в десяти милях к востоку от тюрьмы. Значит,
я не мог его слышать из тюрьмы, скажите вы, да, так оно и было до ноября
1932-го, но в тот день я его слышал.
сделал? - прошептал я. - О Джон, что ты сделал?
Скоро ты опять будешь в норме.
дошел до двери, он проговорил: