не в том порядке, в каком он их описывает, а от конца к началу.
В придуманных снах это случается довольно часто и представляет собой одну из
самых любопытных их особенностей; возможно, оно уже было отмечено кем-нибудь в
специальной литературе. К несчастью, важность и значение этого свойства не были
подчёркнуты, и данная идея не вошла в обиход обычного мышления, хотя способность
сна развиваться в обратном направлении объясняет очень многое.
Обратное развитие сна означает, что, когда мы просыпаемся в момент начала сна и
припоминаем его как начавшийся с этого мгновения, т.е. в нормальной
последовательности событий. Первым впечатлением Мори было: 'Господи, что со мной
случилось?' Ответ: 'Меня гильотинировали.' Его воображение тут же рисует картину
казни, эшафот, гильотину, палача. После чего возникает вопрос: 'Как всё
случилось? Как я попал на эшафот?' И в ответ снова картины - парижские улицы,
толпы времён революции, телега, в которой осуждённых везли на эшафот. Новый
вопрос с тем же горестным сжатием сердца и чувством чего-то ужасного и
непоправимого. В ответ появляются картины трибунала, фигуры Робеспьера, Марата,
сцены убийств, общие картины террора, которые объясняют происшедшее. В это
мгновение Мори проснулся - точнее говоря, он открыл глаза. В действительности,
он проснулся уже давно, возможно, несколько секунд назад. Но, открыв глаза и
вспомнив последний момент своего сна, сцены террора и убийств, он тут же
принимается реконструировать сон в уме, начиная с этого мгновения;
реконструированный сон развёртывается в обычном порядке, от начала событий к их
концу, от сцены в трибунале до падения ножа, т.е. до падения прута. Позднее,
записывая или рассказывая свой сон, Мори ни на минуту не усомнился в том, что
видел его именно в таком порядке; иначе говоря, он никогда не представлял себе,
что можно увидеть сон в одном порядке событий, а припомнить его в другом. Перед
ним возникла ещё одна проблема: как такой длинный и сложный сон смог
промелькнуть перед сознанием за одного мгновение? Ведь он был уверен, что
проснулся сразу же; а состояния 'полусна' он не запомнил. И вот он объясняет всё
невероятной быстротой развития сновидений, тогда как на самом деле для
объяснения этого случая необходимо понять, во-первых, 'состояние полусна';
во-вторых то, что сны могут развиваться в обратном порядке, от конца к началу, а
вспоминаться в правильном порядке, от начала к концу.
Развитие сна от конца к началу случается довольно часто, но вспоминаем мы его в
обычном порядке, потому что он заканчивается таким моментом, с которого должен
бы начинаться при нормальном развитии событий; мы припоминаем его или
представляем себе именно с этого момента.
Эмоциональные состояния, в которых мы находимся во время сна, нередко вызывают
очень любопытные сновидения. Они так или иначе окрашивают наполовину
придуманные, наполовину хаотические сны, делают их поразительно живыми и
реальными, заставляя нас искать в них какой-то глубокий смысл и особое значение.
Приведу здесь один сон, который вполне можно истолковать как спиритический, хотя
ничего спиритического в нём нет. Приснился он мне, когда мне было семнадцать или
восемнадцать лет.
Я увиел во сне Лермонтова. Не помню его зрительного образа; но странно пустым и
сдавленным голосом он сказал мне, что не умер, хотя все сочли его убитым. 'Меня
спасли, - говорил он тихо и медленно, - это устроили мои друзья. Черкес, который
прыгнул в могилу и сбил кинжалом землю, якобы помогая опустить гроб... это было
связано с моим спасением. Ночью меня откопали. Я уехал за границу и долго жил
там, но ничего больше не писал. Никто не знал об этом, кроме моих сестёр. А
потом я действительно умер'.
Я пробудился от этого сна в невероятно подавленном настроении. Я лежал на левом
боку, сердце сильно билось, и я ощущал невыразимую тоску. Эта тоска на самом
деле и была главным мотивом, который в сочетании со случайными образами и
ассоциациями создал весь сон. Насколько я могу припомнить, моим первым
впечатлением о 'Лермонтове' был пустойЮ сдавленный голос, исполненный какой-то
особой печали. Трудно сказать, почему я решил, что это был Лермонтов, -
возможно, в силу какой-то эмоциональной ассоциации. Вполне вероятно, что
описание смерти и похорон Лермонтова произвело на меня в то время именно такое
впечатление. Слова Лермонтова о том, что он не умер, что его зарыли живым, ещё
более усилили этот эмоциональный фон. Любопытной чертой сна была попытка связать
его с фактами. В некоторых биографиях Лермонтова его похораны описаны на
основании свидетельств присутствовавших; при этом указывается, что гроб не
проходил в вырытую могилу и какой-то горец спрыгнул вниз и ударами кинжала сбил
землю. В моем сне был эпизод, связанный с этим инцидентом. Далее, 'сёстры'
Лермонтова оказались в нём единственными лицами, знавшими о том, что он жив.
Даже во сне я подумал, что, говоря о 'сёстрах', он имел в виду двоюродных
сестёр, но по той или иной причине не пожелал выразиться ясно. Всё это следовало
из главного мотива сна - ощущения подавленности и тайны.
Нет сомнения, что если бы этот сон стали объяснять спириты, они истолковали бы
его в спиритическом смысле. Вообще говоря, изучение снов и есть изучение
'спиритизма', ибо всё своё содержание 'спиритизм' черпает из снов. Как я уже
упоминал, литература по спиритизму дала мне очень интересный материал для
объяснения снов.
Кроме того, литература по спиритизму, несомненно, создала и создаёт целую серию
'спиритических' снов - точно так же, как в создании снов очень важную роль
играют кино и детективные романы. Современные иследователи снов, как правило, не
принимают в расчёт характер той литературы, которую читает человек, ещё меньше -
его любимые развлечения (театр, кино, скачки и т.п.), но ведь как раз отсюда
черпается основной материал для снов, особенно у тех людей, чья повседневная
жизнь скудна на впечатления. Именно чтение и зрелища создают аллегорические,
символические и тому подобные сны. И уж совсем не принимается во внимание та
роль, которую играют в создании снов объявления и афиши.
Построение зрительных образов иногда оказывается в сновидениях весьма
своеобразным. Я уже говорил о том, что сны в принципе построены в соответствии
со взаимосвязью представлений, а не со взаимосвязью фактов. Так, например, в
зрительных образах самые разные люди, с которыми мы общались в разные периоды
нашей жизни, нередко сливаются в одно лицо.
Молодая девушка, 'политическая' из Бутырской тюрьмы в Москве, где она сидела в
1906-1908 гг., рассказывала мне во время свиданий, когда мы беседовали сквозь
два ряда железных прутьев, что в её снах тюремные впечатления сливаются с
воспоминаниями, связанными с Институтом благородных девиц, который она окончила
пять или шесть лет назад. В её снах тюремные надзирательницы перемешались с
'классными дамами' и 'инспекторшами'; вызовы к следователю и перекрёстные
допросы превратились в уроки; предстоящий суд казался выпускным экзаменом;
сходным образом перемешалось и всё остальное.
В данном случае связующим звеном явилось, несомненно, сходство эмоциональных
переживаний: скука, постоянные притеснения и общая бессмысленность окружения.
В моей памяти сохранился ещё один сон, на этот раз просто забавный, в котором
проявился принцип персонификации идей, противоположный только что описанному.
Очень давно, когда я был совсем молодым, у меня в Москве был друг, который
принял какое-то назначение на юге России и уехал туда. Помню, как я его провожал
с Курского вокзала. И вот приблизительно через десять лет я увидел его во сне.
Мы сидели за столом станционного ресторана и пили пиво, точно так же, как это
было, когда я провожал его. Но теперь нас было трое: я, мой друг, каким я его
помнил, и он же, каким он, вероятно, стал в моём уме, - тучный мужчина средних
лет с уверенными и медленными движениями, гораздо старше, чем он был в
действительности, одетый в пальто с меховым воротником. Как обычно бывает во
сне, эта комбинация ничуть меня не удивила, и я воспринял её, как самую обычную
вещь в мире.
Итак, я упомянул несколько разновидностей снов; но они ни в коей мере не
исчерпывают все возможные и даже существующие категории. Одна из причин
неверного толкования снов состоит в непонимании этих категорий и неправильной
классификации снов.
Я уже указывал, что сны отличаются друг от друга не меньше, чем явления
реального мира. Все уже приведённые мной примеры относятся к 'простым' снам,
т.е. к таким снам, которые протекают на том же уровне, что и наше обыденная
жизнь, мышление и чувства в бодрственном состоянии. Существуют, однако, и другие
категории снов, которые проистекают из глубочайших тайников жизни и далеко
превосходят обычный уровень нашего понимания и восприятия. Такие сны могут
открыть многое, неведомое на нашем уровне жизни, например, показать будущее,
мысли и чувства других людей, неизвестные или удалённые от нас события. Они
могут раскрыть нам тайны бытия, законы, управляющие жизнью, привести нас в
соприкосновение с высшими силами. Эти сны очень редки, и одна из ошибок
распространённого подхода к снам заключается в том, что их полагают гораздо
более частыми, чем это есть на самом деле. Принципы и идеи таких снов стали мне
до некоторой степени понятны только после экспериментов, которые я описываю в
следующей главе.
Необходимо понять, что все сведения о снах, которые можно найти в литературе по
психологии, относятся к 'простым' снам. Путиница идей относительно этих снов в
значительной степени зависит и от неправильной их классификации, и от неверного
определения материала, из которого состоят сны. Принято считать, что сны
создаются из свежего материала, из того же самого, что ижёт на создание мыслей,
чувств и эмоций бодрственной жизни. Вот почему сны, в которых человек совершает
действия и переживает эмоции, невозможные или нереальные в бодрственном
состоянии, порождают такое множество вопросов. Толкователи снов воспринимают их
чересчур серьёзно и на основе некоторых особенностей создают совершенно
неправдоподобную картину души человека.
За исключением снов, подобных описанным выше (о 'болоте' и 'слепоте'), которые
созданы ощущениями, возникшими во время самого сна, главным материалом для
построения снов служит то, что уже было использовано нашей психикой или
отброшено ею. Совершенно ошибочно считать, что сны раскрывают нас такими, каковы
мы есть в неизведанных глубинах нашей природы. Сны не в состоянии сделать этого:
они рисуют либо то, что уже было и прошло, либо, ещё чаще, то, чего не было и не
могло быть. Сны - это всегда карикатура, комическое преувеличение, причём такое
преувеличение, которое в большинстве случаев относится к какому-то
Каргалов Вадим
Посняков Андрей
Маркелов Олег
Маркеев Олег
Посняков Андрей
Русанов Владислав