выламывание, а в глубине-то души, несомненно, понимал, что победа шахтеров
Донбасса и питерских металлургов грозит его эссекским лаунам. Так убеждал
себя Марлен Михайлович, но сам-то, глядя на фото лейтенанта, в глубине души
не сомневался, что вот именно ноль ненависти, ноль классового сознания, а
просто "любопытно, что получится".
другие свои закавыки, тупики истории, в коих марксистская теория теряла свою
основополагающую.
начинала казаться какофонией, куда если и долетают звуки подлинной
музыки, то лишь случайно, и звуки эти, знаки жертвенности, мечты, любви,
тут же тонут в тоскливом бреду основополагающей партитуры.
перелистывать шифровки, переписку с "Видным лицом", справки, выписки,
инструкции, потом вдруг всю эту дрянь отмахнул от себя, вздохнул тяжко, но
как-то и освобождение, как бы тяжесть эту с себя снимая, заплакал и предался
своему сокровенному и нежному -- любви к Крыму.
богатую и беспутную демократию, порты скалистого Юга, открытые на весь мир,
энергию исторически обреченного русского капитализма, девчонок и богему
Ялты, архитектурное буйство Симфи, тучные стада восточных пастбищ и
грандиозные пшеничные поля Запада, чудо индустриальной Арабатской зоны, сам
контур этого Острова, похожий на морского кота. Я столько лет отдал этому
чуду натуры и истории, и неужели все это может пропасть по велению
какого-нибудь "Пренеприятнейшего", вопреки всем смыслам и против выгоды всей
нашей страны, даже без определенного мнения руководства? О, Боже, я не
переживу этого, о, Боже, я должен этому помешать! Так даже адресом к Господу
думал "генеральный консультант по вопросам Зоны Восточного Средиземноморья"
Марлен Михайлович Кузенков.
Михайлович приступил к выполнению директивы. Вызвал машину из ИПИ, положил в
атташе-кейс пижаму и умывальные принадлежности и отправился к естественному
союзнику зачерпнуть живой воды из кладезя классового сознания Арабатской
индустриальной зоны.
умудряются, черти, снабжать чудеснейшими молочными продуктами, а сыры и
ветчину еще экспортируют в Европу), Марлен Михайлович обдумывал докладную.
"Видному", какую дозу демагогии запустить и что себе позволить всерьез,
думал уже и о речи перед членами Общества Дружбы и как бы увильнуть от
"коммунистов-нефтяников", словом, весь уже был на службе, вне сомнений и
тревог.
вздохнул шофер Лопатов.
Провоцирует или тайком восхищается?
на него посмотрел.
повернулся к Марлену Михайловичу. -- Благодатная почвишка-то, а, товарищ
Кузенков? Благодатная, эхма, почвица!
Михаиловичу стало противно и муторно от того, что шофер боится его, а он
шофера.
отвернулся.
бояться друг друга, как мы с Лопатовым. Лучников думает, что у русских от
Крыма прибавится храбрости. Дудки, у всех только трусости достанет...
глаза дуракам, обратиться к Западу...
залива.
... С высоты фриуэя уже видна была Арабатская стрелка, любопытное явление природы, песчаная коса шириной в полтора-два километра и длиной больше сотни. С восточной стороны на всю длину косы тянулись дивные пляжи из красного ракушечника, там гуляли чистые волны Азовского залива. С западной же стороны стоял тухлый неподвижный и мелководный Сиваш, сокровище Крыма, драгоценный резервуар нефти, природного газа, бездна всевозможных других материалов. Соответственно все и было организовано: с западной стороны вдоль всей косы и в глубине Сиваша стояли буровые вышки, перегонные, очистительные, обогатительные заводы, резервуары и эстакады -- джунгли индустрии. Посередине косы пролегало шестирядное шоссе со всеми причиндалами: телефонами через каждый километр, автоматическими бензоколонками, автоматами с кофе, сигаретами, колой, чаем, жвачкой, конфетами, хотдогами, богатые бары, выдержанные в так называемом "пограничном стиле". Далее по восточному берегу косы, то есть просто-напросто в полутора километрах он индустриальных джун-1лей, шли пляжи, причалы катеров и яхт, городки и поселки трудящихся и промышленников, ультрасовременные поселении с максимальными удобствами и обильными, хотя далеко и не изысканного вкуса, развлечениями. Основными центрами на Стрелке были города Ак-Мечеть, Большой Бем и Третий Казенный Участок, куда, собственно говоря, и направлялся сейчас автомобиль Кузенкова, ибо там располагалось правление "Арабат-ойл-Компани", центры профсоюзов и обществ. На северном хвостике косы был еще в духе Дикого Запада поселочек под названием Малый Бем и Копейка. О нем ходили толки по всему Острову, говорили, что там можно либо сдохнуть со скуки, либо испытать самые невероятные приключения; там среди грузовых причалов и трудопроводов имелось десятка два борделей на любой вкус, словом, мини-Гонконг.
горизонте появилась разноцветная кучка его небоскребов с рефлектирующими
стеклами, Марлен Михайлович подумал, что хорошо бы ему здесь остаться
одному, избавиться бы от шофера Лопатова. В каком он чине? Наверняка не ниже
майора. Он еще раз глянул на него сбоку. Эдакое лицо! Да ведь это же Нерон!
В самом деле, более развращенного трудящегося не сыщешь.
шоферу предложение;
Почему бы вам не махнуть в Малый Бем и Копейку? Говорят, там такое!
Другая возможность вряд ли представится.
воображения.
все ж мы люди...
послаще. И этот крупнейший работник, таинственный генконсультант, с которого
приказано глаз не спускать, тоже явный "все мы люди" и тоже хотит в
индустриальной зоне гужеваться без помех. Конечно, немедленно в душу
многоопытного Лопатова вкралось сомнение: обнаружат товарищи в Малом Беме и
Копейке -- конец карьере, отстранят от руля, придется влачить остаток жизни
на родине. И в то же время... Лопатов с тоской оглядывал пустынный уютный
холл "Литейного Сплендид" с мягким пружинящим полом, светильниками,
скучающим в глубине холла барменом... глянул в стеклянную стену, где
тускловато поблескивали зимние волны Азовского залива, и снова засосало --
"все мы люди". Да гори все огнем -- жизнь проходит, и в итоге будет
мучительно горько и обидно за бесцельно прожитые годы, да вот как закачусь
на три дня к девкам в Малый Бем и Копейку, в царство кайфа!.. Пусть потом
хоть из партии вычистят, все равно я за три дня с тамошними девчонками да
гомиками такие увижу, чего вы, дорогие товарищи, даже в массовом масштабе за
всю жизнь не поймаете... До удивления быстро пролетели сейчас перед
Лопатовым унылые годы на шоферско-сыскной службе. Скоро и сам Остров ОКЕЙ
полетит в тартарары, и все пролетит, ничего не увидишь и вспомнить будет
нечего.
Лопатова, а Марлен Михайлович, все тут же поняв, лишний раз поразился, как
изменились за последние годы "наши люди" Через минуту Лопатова уже не было:
на посольской машине рванул к международным маргариткам в Малый Бем и
Копейку.
двухкомнатном номере, окнами, конечно, на чистое море. Внизу пустынные
вылизанные улочки Третьего Казенного Участка шли к пляжу. Ветер сгибал
верхушки пирамидальных можжевеловых кустов, тянущихся вдоль зеркальных
витрин. Изредка проезжал автомобиль или проходил какой-нибудь молодой парень
в ярком анораке из пластика. Марлен Михайлович испытал вдруг чувство уюта,
спокойствия, полную оторванность от проклятых проблем и нелепых инструкций.
Проживу здесь три дня в полном одиночестве, не буду никому звонить, ни с кем
встречаться, ну, а отчет составлю за милую душу -- что нам даст этот отчет,
не отдалит катастрофы ни на миг и ни на миг ее не приблизит. Просижу три дня
у телевизора, буду переходить с канала на канал за Ти-Ви-Мигом, следить за
перипетиями избирательной кампании. Гулять, читать газеты, смотреть
телевизор... На три дня выйду из игры и постараюсь определиться, куда идти
мне, с кем и за что. В конце командировки из какого-нибудь бара позвоню в
Москву и скажу Вере, чтобы она позвонила мне от своей сестры. Быть может, не
засекут. Вера все поймет, попрошу ее выйти на "Видное лицо" и еще раз
попытаться удержать их от катастрофических решений.
чепуха, на другом играл американский джаз, на третьем бушевал советский
хоккейный чемпионат... Ти-Ви-Миг он обнаружил на шестом канале. Пулеметная
дробь комментатора сразу же прогнала из этого сумеречного дня сонное
спокойствие и отрешенность. Камерамены показывали из Евпатории
сногсшибательное событие -- слет "Волчьей Сотни", на котором ультраправая
организация объявляла о своем присоединении к Союзу Общей Судьбы. Какой-то
дряхлый полковник (вероятно, один из последних кавалеристов Шкуро) с
восторгом рассказывал молодежи о своей туристской поездке в Москву и об
огромном впечатлении, которое произвел на него военный парад на Красной
площади. Ни слова о коммунизме -- Россия, мощь, границы империи, флаг на
всех широтах мира, XXI век -- век русских! В президиуме собрания Марлен
Михайлович вдруг увидел профессора Фофанова, одного из "одноклассников". Еще
неделю назад его, либерала, "любителя краснопузых", в таком собрании
размазали бы по стене, теперь, за неделю до выборов, он был почетный гость и
"волчесотенцы" ждали его слова.
звонить? Кто знает, что я в "Литейном Сплендид"? Оказалось, знают те, кому
полагается знать. Звонил из Феодосии Вильям Иванович Коккинаки. Под таким
именем пребывал на Острове полковник Сергеев. Вальяжный профессор-археолог
прибыл в Феодосию с личными научными целями из Калифорнии. Мягким картавым
говорком археолог на правах старого друга и знатока Крыма приглашал Марлена
Михайловича посетить его в Феодосии. В том случае, если вас одолеют дела или
визитеры, дорогой мой, милости прошу -- я снял дивный особнячок у
моря, мы сможем, как в старые времена, поспорить о третьем слое кургана
Тепсень или о происхождении древних водоемов на склонах Легинера. Позвольте,
какие визитеры, я никого не жду, возразил Марлен Михайлович, ни с кем не
намерен... Да-да, конечно, я и сам люблю уединение, зачастил господин
Березин Федор
Никитин Юрий
Сертаков Виталий
Володихин Дмитрий
Лукин Евгений
Чернецов Андрей