мок двумя ударами кочерги, открыл дверцу и... да, сомнений быть не мог-
ло: в углу, выпрямившись во весь рост, стоял прежний жилец, крепко сжи-
мая в руке маленькую бутылочку, а лицо его... ну, ладно!..
обвел глазами внимательные лица своей изумленной аудитории.
пристально разглядывая сквозь очки физиономию старика.
странными, потому что вы ничего об этом не знаете. Они забавны, но зау-
рядны.
ленький старик, а затем, не дожидаясь ответа, продолжал:
пор... он нанял старую, сырую, скверную квартиру в одном из самых ста-
ринных Иннол, которая много лет пустовала и стояла запертой. Пожилые
женщины рассказывали множество историй об этой квартире, и ее, конечно,
не назовешь веселой, но он был беден, а комнаты дешевы, и для него это
было бы достаточным основанием, будь они в десять раз хуже. Ему пришлось
купить кое-какую ветхую мебель, находившуюся в квартире, и между прочим
огромный, громоздкий деревянный шкаф для бумаг с большими стеклянными
дверцами, занавешенными изнутри. Совершенно бесполезная для него вещь,
ибо у него не было никаких бумаг, а что касается одежды, он носил ее всю
на себе, и больше никаких забот она не требовала. Итак, он перевез всю
свою мебель - не набралось полной подводы - и расставил ее так, чтобы
казалось, будто здесь не четыре стула, а дюжина. Вечером он сидел у ка-
мина и осушал первый стакан виски из тех двух галленов, которые взял в
кредит, и размышлял о том, будет ли когда-нибудь все это оплачено, и ес-
ли будет, то через сколько лет, как вдруг глаза его остановились на
стеклянных дверцах деревянного шкафа. "Эх, - сказал он, - не будь я вы-
нужден купить эту безобразную штуку, по расценке старого маклера, я мог
бы приобрести чтонибудь получше за те же деньги. Я вот что тебе скажу,
старина, - продолжал он громко, обращаясь к шкафу, ибо больше ему не к
кому было обратиться, - если бы стоило труда разбить твой старый остов,
я бы в один момент бросил тебя в камин! Едва произнес он эти слова, как
из шкафа вырвался, казалось, какой-то звук, напоминающий слабый стон.
Сначала он испугался, но решив после недолгих размышлений, что... должно
быть, это застонал какой-нибудь молодой человек в соседней комнате, ко-
торый обедал не дома, он положил ноги на каминную решетку и поднял ко-
чергу, чтобы размешать угли. В эту секунду звук повторился, и за стек-
лянной дверцей, медленно приоткрывавшейся, предстал бледный, истощенный
человек в запачканном и поношенном костюме, стоявший выпрямившись в шка-
фу. Человек был высокий и худой, на лице его отражались озабоченность и
тревога; в оттенке кожи и во всей изможденной и странной фигуре было
что-то такое, чего никогда не бывает у обитателей этого мира. "Кто вы
такой? - спросил новый жилец, сильно побледнев, но тем не менее взвеши-
вая в руке кочергу и целясь прямо в лицо джентльмену. - Кто вы такой?" -
"Не бросайте в меня этой кочерги, - отозвался тот. - Если вы ее швырне-
те, даже прицелившись метко, она свободно пройдет сквозь меня, и вся си-
ла удара обрушится на дерево за мною. Я - дух". - "А скажите, пожалуйс-
та, что вам здесь нужно?" - пролепетал жилец. "В этой комнате, - отвеча-
ло привидение, - свершилась моя земная гибель, здесь я и мои дети - мы
нищенствовали. В этом шкафу хранились скопившиеся в течение многих лет
бумаги по одному длинному-длинному судебному процессу. В этой комнате,
когда я умер от горя и отчаяния, два коварных хищника поделили бо-
гатства, за которые я боролся на протяжении всей своей жалкой жизни, и
ни одного фартинга не досталось моему несчастному потомству. Я их запу-
гал и прогнал отсюда и с тех пор скитался по ночам - только по ночам я
могу возвращаться на землю - в тех местах, где так долго бедствовал. Это
помещение мое, - оставьте его мне". - "Если вы так твердо решили явиться
сюда, - сказал жилец, который успел прийти в себя во время этой невесе-
лой речи призрака, - я с величайшим удовольствием откажусь от своих
прав, но, с вашего разрешения, мне бы хотелось задать вам один вопрос".
- "Задавайте", - сурово отозвалось привидение. "Видите ли, - сказал жи-
лец, - я не отношу этого замечания к вам лично, так как оно в равной ме-
ре относится к большинству привидений, о которых я когда-либо слышал, но
я считаю нелепым, что теперь, когда у вас есть возможность посещать чу-
деснейшие уголки земного шара - ибо, я полагаю, пространство для вас
ничто, - вы неизменно возвращаетесь как раз в те самые места, где были
особенно несчастливы". - "Ей-богу, это совершенно верно, я никогда об
этом не думал", - сказал призрак. "Видите ли, сэр, - продолжал жилец, -
это очень неудобная комната. Судя по внешнему виду этого шкафа, я скло-
нен предположить, что в нем водятся клопы, и, право же, я думаю, что вы
могли бы найти гораздо более комфортабельное помещение, не говоря уже о
лондонском климате, который чрезвычайно неприятен". - "Вы совершенно
правы, сэр, - вежливо сказал призрак, - раньше мне это никогда не прихо-
дило в голову, я немедленно испробую перемену климата". И действительно,
он начал испаряться в то время, как говорил; ноги его совсем уже исчез-
ли. "И если, сэр, - крикнул ему вдогонку жилец, - вы будете так добры и
намекнете другим леди и джентльменам, которые в настоящее время обитают
в старых пустых домах, что они могли бы устроиться гораздо удобнее в ка-
комнибудь другом месте, вы окажете великое благодеяние обществу". - "Я
это сделаю, - ответил призрак, - должно быть, мы в самом деле тупы,
очень тупы. Не понимаю, как мы могли быть такими дураками". С этими сло-
вами Призрак исчез. И вот что замечательно, - добавил старик, зорким
взглядом окинув сидевших за столом, - с тех пор он ни разу не возвращал-
ся.
закуривая новую сигару.
добавил он, обращаясь к Лаутену, - он скажет, что и мой рассказ о стран-
ном клиенте, который был у нас, когда я служил у поверенного, тоже вы-
думки... Я бы не удивился.
этого рассказа, - заметил владелец мозаичных украшении.
мистер Пиквик.
ня, а я ее почти забыл.
раньше, как бы торжествуя при виде того внимания, какое отразилось на
всех лицах. Затем, потирая рукой подбородок и созерцая потолок словно
для того, чтобы освежить воспоминания, он начал следующий рассказ:
эту краткую историю. Если бы я стал излагать ее в том порядке, в каком
она до меня дошла, я должен был бы начать с середины и, рассказав до
конца, вернуться к началу. Достаточно сказать, что кое-какие события
произошли на моих глазах. Что же касается остальных, то мне известно,
что они действительно случились и еще живы многие, кто помнит их слишком
хорошо.
находится, как почти всем известно, самая маленькая из наших долговых
тюрем - Маршелси.
была, но и в усовершенствованном виде она представляет мало соблазна для
людей расточительных и мало утешения для непредусмотрительных. Осужден-
ный преступник пользуется в Нюгете, таким же хорошим двором для прогулок
на свежем воздухе, как и несостоятельный должник в тюрьме Маршелси [9].
поминаний, с ним связанных, но эту часть Лондона я не выношу. Улица ши-
рокая, магазины просторные, грохот проезжающих экипажей, шаги людей,
движущихся непрерывным потоком, - все звуки оживленного уличного движе-
ния слышны здесь с утра до полуночи. Но прилегающие улицы грязны и узки;
бедность и разврат гноятся в густо населенных переулках; нужда и нес-
частье загнаны в тесную тюрьму; кажется, по крайней мере мне, будто об-
лако печали и уныния нависло над Этим местом и оно стало каким-то нездо-
ровым и убогим. Многие из тех, чьи глаза давно уже сомкнулись в могиле,
взирали на эту картину довольно легкомысленно, когда в первый раз входи-
ли в ворота старой тюрьмы Маршелси, ибо отчаяние редко сопутствует пер-
вому жестокому удару судьбы. Человек питает доверие к друзьям, еще не
испытанным, он помнит многочисленные предложения услуг, столь щедро рас-
сыпавшиеся его веселыми приятелями, когда он в этих услугах не нуждался,
у него есть надежда, вызванная счастливым неведением, и как бы ни сог-
нулся он от первого удара, она вспыхивает в его груди и расцветает на
короткое время, пока не увянет под тяжестью разочарования и пренебреже-
ния. Как скоро начинали эти самые глаза, глубоко ушедшие в орбиты, осве-
щать лица, изможденные от голода и пожелтевшие от тюремного заключения,
в те дни, когда должники гнили в тюрьме, не надеясь на освобождение и не
чая свободы Жестокость неприкрашенная больше не существует, но ее оста-
лось достаточно, чтобы порождать события, от которых сердце обливается
кровью.
день за днем, неизменно, как наступление утра, появлялись у ворот
тюрьмы; часто после ночи, проведенной в тревожном унынии и беспокойном
раздумье, приходили они на целый час раньше положенного времени, и тогда
молодая мать, покорно уходя, вела ребенка к старому мосту и, взяв его на
руки, чтобы показать сверкающую воду, окрашенную светом утреннего солнца
и оживленную теми суетливыми приготовлениями к работе, какие начинались
на реке в этот ранний час, старалась занять его мысли находившимися пе-