– А ты остался без билета, – усмехнулся дядя Витя. – Нет, я понимаю, билет – не потеря. Но ведь каждый раз так поступать не будешь.
– Это было всего один раз, – раздраженно сказал Серёжа. Ему стал надоедать разговор. Пустой какой-то.
Дядя Витя, кажется, решил переменить тему.
– Пока тебя не было, приходил один мальчик, твой товарищ. Митя, кажется… Мы с ним посидели, побеседовали. Он рассказывал о клиперах. Прекрасный знаток. И очень интересные вещи говорил. Оказывается, клиперы не спорили с морем, не вспарывали волны. Они вписывались в морскую стихию – как бы сами делались частью океана. И летели вместе с волнами и ветром. И это было прекрасно, гармонично… Вот и человек должен так же вписываться в общую жизнь, не вспарывать ее своим характером, как форштевнем. Должен поверить жизни, как парусник волнам и ветру. Тогда ему бури не страшны. И гордости и красоты он тоже не потеряет.
Серёжа вспомнил большую фотографию в Митиной комнате: английский клипер "Катти Сарк", летящий среди белых гребней и облаков. Это было здорово!
И все-таки… "Одно дело корабли, другое – люди, – подумал Серёжа. – И кроме того, Митька сам говорил, что попутный ветер – не всегда самый лучший".
– Неправда, – сказал он. – Корабли ходили и против ветра.
Дядя Витя победно улыбнулся.
– Ходили. Но не в лоб, дорогой мой. А вот так! – Он ладонью выписал в воздухе змейку. – В лавировочку, в лавировочку.
Серёже стало обидно за Митины корабли.
– Они не виноваты, – сердито сказал он. – У них были только паруса. А человек скорее уж похож на корабль с турбиной. Он может идти как хочет.
Дядя Витя присвистнул:
– Ну, брат, да ты прирожденный оратор. И спорить с тобой, конечно, трудно. У тебя целая философия.
Серёжа пожал плечами.
– Я не знаю, что такое философия. Мы еще не проходили.
– Еще придется пройти, – пообещал дядя Витя. – В вузе без этого не проживешь.
– В вуз я могу и не попасть. Из-за характеристики, – поддел Серёжа. – Вы уж скажите мне сейчас, что это такое.
Дядя Витя, видимо, решил, что спор надо кончать. Он даже обрадовался вопросу: можно поговорить о другом.
– Видишь ли… Философия – это наука…
"Знаю, что не птица", – мысленно вставил Серёжа.
– Самая общая наука. У нее много определений. Но если говорить попроще, это общие законы развития природы, общества. Особенно это важно для жизни людей. Для всех и для каждого…
"А в жизни случается всякое", – вспомнил Серёжа. Вспомнил солнечный зал, Димкины сияющие глаза, хрипловатый голос директора…
Он перебил дядю Витю:
– Скажите, а у Ленина тоже была философия?
Дядя Витя умолк на секунду и тут же вдохновился, как оратор, услышавший из зала интересный вопрос:
– А как же! Это главные законы нашей жизни! Вот ты станешь постарше…
И опять Серёжа перебил его:
– Постарше – это потом. А я сейчас хочу знать: по этой философии разрешается, чтобы вот так, – он помотал в воздухе ладонью, – в лавировочку?
Дядя Витя молчал довольно долго. Он смотрел на Серёжу сначала растерянно, а потом с интересом.
– Ну, дорогой мой… – начал он в конце концов. – Надо бы тебе стать немного поскромнее. Должен заметить, что сравнивать себя с Лениным…
– Я не сравниваю, – тихо сказал Серёжа. – Только вот видите… У меня значок. А на нем Ленин. Есть такая организация – юных ленинцев. Сегодня в нее Димку принимали. И меня когда-то приняли. Мы обещание давали. Понимаете?
И он ушел из комнаты.
…Поздно вечером, за ужином, дядя Витя, поглядывая на Серёжу, сказал:
– Сергей сегодня разгромил меня в философском споре. Блестяще. Если он сражается на рапирах так же, как спорит, его ждет олимпийское будущее.
– Будущее – это ладно, – откликнулся папа. – А как дела в настоящем? В частности – с алгеброй? По-моему, давняя и единственная пятерка не внесла существенных изменений?
– Не внесла, – признался Серёжа. – Я учу, учу, говорю – спросите, а меня не спрашивают.
– "Не спрашивают", – хмыкнул отец. – Раньше бы учил. Голова твоя два уха… В философских спорах побеждаешь, а в простых уравнениях – как корова в болоте… Вот не пущу в Севастополь, будешь знать.
Это он, конечно, просто так сказал, но Серёжа все-таки слегка испугался.
– Что ты, папа! Я же зубрю изо всех сил.
– Мы вместе позанимаемся, – пообещал дядя Витя. – А что касается спора… Кое в чем, Сергей, ты все-таки неправ. Нельзя высокие принципы применять к жизненным мелочам. А ты, дорогой мой, в каждую стычку рвешься, как на штурм Зимнего.
Серёжа не ответил. Он вспомнил, что алгебра в самом деле еще не готова, а завтра Антонина Егоровна может спросить.
А кроме того, надо еще просто посидеть и подумать. Вспомнить весь день. Есть в этом дне случай, который как заноза. Скандальный разговор с Гармашевой. Зря он с ней связался. Глупостей наговорил всяких, с Сенцовым сравнил. Она же девчонка… Конечно, сама виновата, но в прежние дни Серёжа даже не стал бы с ней спорить. Просто обошел бы молча. А сейчас что-то не так.
13
После майских праздников зацвела черемуха. Взрослые говорили, что, когда она цветет, приходят холода. Но на этот раз черемуховый цвет кипел среди буйного лета.
Серёжа и Генка давно забросили школьные пиджаки и ходили на уроки в форме "Эспады". Никто им больше не говорил ни слова. Но когда в форме барабанщиков появился Димка, снова грянул скандал. Дежурная учительница сгребла Димку в коридоре и доставила к директору.
– Полюбуйтесь, Анатолий Афанасьевич! Ведь есть же общешкольная форма, а они ходят бог знает в чем! Как в пионерском лагере!
Анатолий Афанасьевич глянул на Димку – маленького, взъерошенного и непокорного. И кончил спор одной фразой:
– Да пусть ходят, жалко, что ли.
А потом добавил, пожав плечами:
– Зачем им жариться в такую погоду в сукне? Есть же пионерская форма, никто ее в школе не запрещал.
То ли после этих слов, которые разнес Димка, то ли потому, что приближался пионерский праздник, школа расцвела белыми и синими рубашками, голубыми октябрятскими жилетиками, разноцветными испанками.
Дня за четыре до праздника Серёжу остановил в коридоре Димка.
– На парад пойдешь? – ревниво спросил он.
– Едва ли, Дим. От дружины сводную колонну собирают шестьдесят четыре человека. Восемь на восемь, коробка. Да еще знаменная группа. От нашего класса всего пять человек идут.
– У нас вообще никого не берут, – огорченно сказал Димка. – На смотре строя и песни мы лучше всех ходили, а все равно не берут.
Серёжа спешил домой: с дядей Витей они договорились посидеть над переводом американской статьи о раскопках в Боливии. Как утешить Димку, Серёжа не знал. Хлопнул его по плечу, сказал торопливо:
– Да ладно, не горюй. У тебя все впереди.
И пошел было к лестнице.
– Серёжа!.. – окликнул Димка. Окликнул так, что стало ясно: скажет что-то серьезное.
Серёжа вернулся. Димка в упор смотрел распахнутыми глазами.
– Давай соберем наших, – попросил он. Негромко так, серьезно и с напором.
У Серёжи даже холодок по спине прошел.
– Зачем? – так же негромко спросил он.
– Ну мы же все равно отряд. Соберемся и пойдем на парад сами. Со знаменем. Юнармейцы собираются, секция картингов тоже, а нам разве нельзя?
Словно эхо марш-атаки отозвалось в Серёже. Он даже зажмурился на миг. В блеске клинков и горнов представился ему строй "Эспады"… Но разве это возможно?
– Разве всех созовешь? – сказал он.
– Барабанщики – все.
– Барабанщики само собой. А другие?
– Генкина группа всегда наготове.
– А остальные? Одного в школе не пустят, другой сам не захочет. Или еще что-нибудь… И кто нам разрешит?
– А кто запретит? – упрямо сказал Димка. – Можно всех созвать. Цепочка-то еще действует.
– Сходим на парад, а потом что? – спросил Серёжа.
– Потом… потом что-нибудь.
Димка, конечно, и сам не знал, что будет потом. Но, кажется, был уверен, что обязательно будет. И обязательно хорошее. Словно стоит выйти на площадь отряду с шеренгой барабанщиков впереди, и отряд после этого останется навсегда.
Контровский Владимир
Лукин Евгений
Акунин Борис
Свержин Владимир
Корнев Павел
Афанасьев Роман