read_book
Более 7000 книг и свыше 500 авторов. Русская и зарубежная фантастика, фэнтези, детективы, триллеры, драма, историческая и  приключенческая литература, философия и психология, сказки, любовные романы!!!
главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

Литература
РАЗДЕЛЫ БИБЛИОТЕКИ
Детектив
Детская литература
Драма
Женский роман
Зарубежная фантастика
История
Классика
Приключения
Проза
Русская фантастика
Триллеры
Философия

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ

АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ

ПАРТНЕРЫ



ПОИСК
Поиск по фамилии автора:


Ðåéòèíã@Mail.ru liveinternet.ru: ïîêàçàíî ÷èñëî ïðîñìîòðîâ è ïîñåòèòåëåé çà 24 ÷àñà ßíäåêñ öèòèðîâàíèÿ
По всем вопросам писать на allbooks2004(собака)gmail.com


Генрих выпячивает грудь и собирается перейти в контратаку. Изображение
кайзера на монете вдохнуло в него силу. Но в эту минуту входит Курт Бах.
- Господин Кроль, - обращается он к Генриху, - ангел должен стоять справа
или слева от подписи "Здесь покоится жестянщик Кварц"?
- Что?
- Да ангел на скульптуре надгробия для Кварца?
- Конечно, справа, - отвечает Георг. - Ангелы всегда стоят справа.
Из пророка национализма Генрих опять превращается в торговца надгробными
памятниками.
- Я иду с вами, - недовольно заявляет он и кладет золотую монету на стол.
Курт Бах видит ее и берет в руки.
- Вот были времена... - мечтательно начинает он.
- Значит, и для вас тоже, - замечает Георг. - Чем же они были столь
примечательны для вас?
- Ну как же, это были времена свободного искусства! Хлеб стоил несколько
пфеннигов, водка - пять, жизнь была полна идеалов, а если иметь в кармане
несколько таких монет, то можно было съездить в прославленную страну Италию,
не боясь, что, когда возвратишься, они уже ничего не будут стоить.
Бах целует орла на монете, кладет ее на стол и становится опять на десять
лет старше. Они с Генрихом исчезают. Уходя, Генрих придает своему
разжиревшему лицу выражение зловещей угрозы.
- Головы еще покатятся!
- Что он сказал? - удивленно спрашиваю я Георга. - Это же любимая фраза
Вацека! Или эти два враждующих сородича побратались?
Георг задумчиво смотрит вслед Генриху.
- Может быть. Но тогда это опасно. И знаешь, что тут самое удручающее? В
1918 году Генрих был отчаянным противником войны. Но теперь он забыл начисто
обо всем, что побудило его к этому, и война стала для него опять веселеньким
и освежающим приключением. - Георг сует золотую монету в карман куртки. -
Все, что пережито и прошло, становится приключением! До чего отвратительно!
И чем страшнее все было, тем впоследствии представляется более заманчивым.
Судить о том, что такое война, могли бы по-настоящему только мертвые: только
они одни узнали все до конца. - Он смотрит на меня.
- Узнали? - повторяю я. - Нет, умерли.
- Таких и тех, кто этого не забывает, немного, - продолжает он. - Наша
проклятая память - это решето. И она хочет выжить. А выжить можно, только
обо всем забыв.
Георг надевает шляпу.
- Пойдем, - говорит он. - Посмотрим, воспоминания о каких временах
вызовет у Эдуарда эта золотая птица?
***
- Изабелла? - удивленно восклицаю я.
Она сидит на террасе флигеля для неизлечимых. В ней нет ничего похожего
на то вздрагивающее измученное создание, каким она была в последний раз.
Глаза у нее ясные, лицо спокойное, и она никогда еще не казалась мне такой
красивой, как сейчас, - может быть, потому, что уж очень она другая, не
такая, как в прошлый раз.
После полудня шел дождь, и сад сверкает влагой и солнцем. Над городом
плывут какие-то средневековые облака синего цвета без примеси, и целые ряды
окон превратились в зеркальные галереи. Хотя теперь день, но все равно на
ней вечернее платье из очень мягкой черной материи и золотые туфли. На
правой руке - браслет в виде цепочки с изумрудами. Вероятно, один браслет
стоит дороже всей нашей фирмы, включая склад надгробий, дома и доходы за
ближайшие пять лет. До сих пор она ни разу этой цепочки не надевала; как
видно, сегодня день драгоценностей, говорю я себе. Сначала золотой Вильгельм
Второй, потом вот это! Но браслет не трогает меня.
- Ты слышишь их? - спрашивает Изабелла. - Они пили много и глубоко и
теперь сыты, спокойны и довольны. И они жужжат, как миллионы пчел.
- Кто?
- Деревья и все эти кусты. Ты слышал, как они вчера кричали, когда стояла
такая сушь?
- Разве они могут кричать?
- Конечно. Неужели ты не слышишь?
- Нет, - отвечаю я и смотрю на браслет, который словно искрится зелеными
глазами. Изабелла смеется.
- Ах, Рудольф! Ты слышишь так мало! - говорит она с нежным укором. -
Точно твои уши заросли густым кустарником. И потом ты так шумишь - потому
ничего и не слышишь.
- Я шумлю? Каким образом?
- Не словами. Но вообще ты ужасно шумный, Рудольф. Подчас твое общество
трудно выносить. Ты больше шумишь, чем гортензии, когда они хотят пить, а
ведь эти растения такие крикуньи.
- Что же во мне шумного?
- Все. Твои желания. Твое недовольство. Твое тщеславие. Твоя
нерешительность...
- Тщеславие? - удивляюсь я. - Я не тщеславен.
- Конечно, ты...
- Исключено! - возражаю я, но чувствую, что говорю неправду.
Изабелла быстро целует меня.
- Не утомляй меня, Рудольф. Ты всегда гонишься за точными названиями. А
ведь и тебя зовут вовсе не Рудольф, верно? Как же твое имя?
- Людвиг, - отвечаю я изумленно. Она впервые меня спрашивает об этом...
- Ах да, Людвиг. И ты никогда не устаешь от него?
- Устаю. И от самого себя тоже.
Она кивает, словно это самая естественная вещь на свете.
- Ну так перемени его. Почему ты не хочешь быть Рудольфом? Или еще
кем-нибудь? Уезжай отсюда. В другую страну. Любое имя - тоже имя.
- Ну что поделаешь, если меня зовут Людвиг? Как я могу изменить его? В
городе меня все знают. Изабелла словно не слышит.
- Я тоже скоро уйду, - говорит она. - Я чувствую. Устала я, и устала от
своей усталости. Уже все понемногу пустеет, полно прощальной тоски и
ожидания.
Я смотрю на нее, и меня охватывает внезапный страх. Что она имеет в виду?
- Разве каждый из нас не изменяется непрерывно? - спрашиваю я.
Она смотрит вдаль, на город.
- Я не это имею в виду, Рудольф. Мне кажется, есть еще какое-то другое
изменение. Более значительное. Подобное смерти. Может быть, это и есть
смерть.
Она качает головой, не глядя на меня.
- Его всюду ощущаешь, - шепчет она. - И в деревьях, и в тумане. Ночью оно
капает с неба. Этим же полны тени. А во всем теле - усталость. Она
прокралась туда. Гулять мне уже не хочется, Рудольф. Мне было с тобой очень
хорошо, даже когда ты не понимал меня. Но хоть ты был тут. Иначе я осталась
бы совсем одна.
Я не знаю, о чем она говорит. Странное мгновение. Вдруг наступает
удивительная тишина, ни один лист не шелохнется, только Изабелла чуть
помахивает рукой с длинными пальцами над краем плетеного кресла и тихонько
звякает браслет с зелеными камнями. Заходящее солнце окрашивает ее лицо в
такие теплые тона, что оно кажется противоположностью всякой мысли о смерти,
и все же у меня такое чувство, словно какой-то холод разливается вокруг,
подобный беззвучному страху, а что когда снова начнется ветер, Изабеллы тут
уж не будет. Но вдруг ветер проносится по кронам деревьев, он шумит листвой,
наваждение исчезло, Изабелла встает и улыбается.
- Есть много способов умирать, - говорит она. - Бедный Рудольф! Ты знаешь
только один! Счастливый Рудольф. Пойдем в комнату.
- Я очень тебя люблю, - говорю я. Она улыбается шире.
- Называй это как хочешь. Что такое ветер и что такое тишина? До чего они
непохожи, и все-таки они одно. Просто я покаталась на пестрых лошадках
карусели и посидела на голубом бархате золотых гондол, которые не только
вертятся по кругу, но поднимаются и опускаются. Ты, верно, их не любишь,
да?
- Нет, я предпочитал сидеть на лакированных львах и оленях. Но с тобой я
покатался бы и в гондолах.
Она целует меня.
- А музыка! - говорит она вполголоса. - А огни каруселей в тумане! Где
наша юность, Рудольф?
- Да, где? - И вдруг чувствую, что на глаза навертываются слезы, сам не
знаю почему. - А была у нас разве юность?
- Кто это знает!
Изабелла встает. Над нами среди листвы раздается шорох. Я вижу в алом
свете заката, что какая-то птица капнула мне на пиджак. Примерно на то
место, где сердце. Изабелла замечает это и неудержимо хохочет. Я снимаю
носовым платком саркастический след, оставленный зябликом.
- Ты моя юность, - говорю я. - Теперь я знаю. Ты все, без чего она не
может обойтись. И это, и другое, и еще очень, очень многое. И то, что
ценность утраченного познаешь, только когда оно ускользает.
Разве Изабелла от меня ускользает? - думаю я. - И почему бы она
ускользнула? Потому, что она говорит об этом? Разве она когда-нибудь была
моею? Или потому, что вдруг возник этот безмолвный, дышащий холодом страх?
Разве мало она мне говорила и разве я всякий раз не пугался?
- Я люблю тебя, Изабелла, - говорю я. - Люблю гораздо сильнее, чем думал,
- Моя любовь как ветер: вот он поднялся, и думаешь, что это всего-навсего
легкий ветерок, а сердце вдруг сгибается под ним, словно ива в бурю. Я люблю
тебя, сердце моего сердца, единственный островок тишины среди общей
сумятицы; я люблю тебя за то, что ты чуешь, когда цветку нужна влага и когда
время устает, словно набегавшийся за день охотничий пес; я люблю тебя, и
любовь льется из меня, точно из распахнутых ворот, где таился неведомый сад,
я еще не совсем ее понимаю и дивлюсь на нее, и мне чуть-чуть стыдно моих



Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 [ 67 ] 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
ВХОД
Логин:
Пароль:
регистрация
забыли пароль?

 

ВЫБОР ЧИТАТЕЛЯ

главная | новости библиотеки | карта библиотеки | реклама в библиотеке | контакты | добавить книгу | ссылки

СЛУЧАЙНАЯ КНИГА
Copyright © 2004 - 2024г.
Библиотека "ВсеКниги". При использовании материалов - ссылка обязательна.