Чтение 67–й страницы книги ~Хелот из Лангедока~

– Приступим, – провозгласил Лоэгайрэ.

– Скажи: «Лоэгайрэ – герой двух великих рек».

– "Лоэгайрэ – герой двух великих рек", – с готовностью отозвался дракон, словно заурядное пресмыкающееся.

– "Сын Солнца и Луны", – продолжал гном.

– "Сын Солнца и Луны", – признал дракон.

– "Могучий кентавр цивилизации".

Хелот издал сдавленный звук, который можно было принять за неуместный хохот, и зажал рот ладонями.

Дракон же на полном серьезе подтвердил:

– "Могучий кентавр цивилизации".

– Ну ладно, хватит, – снисходительно произнес Лоэгайрэ и поставил на землю три баночки.

Урча и роняя слюну, дракон припал к ним и опустошил в одно мгновение. Тэм сообразил, что все происходит на полном серьезе и что сейчас варенье исчезнет без следа. Испустив воинственный клич, мальчишка набросился на дракона и выхватил у него из-под носа одну из банок.

Карий глаз дракона жалобно заморгал, когда мальчик сунул в банку палец и облизал его. Не решаясь причинить ребенку вред, дракон лишь ревниво смотрел на него и наконец не выдержал:

– Хватит с тебя.

– Дай хоть стеночку облизать, – заныл Тэм Гили.

– Лоэгайрэ-э, – взвыл Лохмор.

Гном сердито отобрал у Тэма баночку:

– Хватит с вас. Идем, Лохмор, я помогу тебе погрузить почтеннейшего Форайрэ. По правде говоря, он так отощал, что ты без труда довезешь его до замка Аррой.

Далеко в глубине Серебряного Леса, в самых гибельных топях самого гибельного и гнилого болота, похмельные тролли выстроили маленький храм, именуемый Обителью Дорог Раскаяния. Туда и направлялся Хроальмунд Зеленый после пережитого ужаса и разочарования. Он хотел вознести молитвы десяти мудрым, что странствуют по дорогам раскаяния, а заодно и провести там ночь медитации: вдруг ему откроется свет мудрости, и он поймет, что происходит и что надлежит делать.

Храм был тайным – настолько тайным, что о его существовании знали только похмельные тролли, собратья Хроальмунда по творению. Все они привиделись Моргану в кошмарном сне после чудовищной дозы хмельных напитков, все были сотворены страдающим мозгом, были чувствительны и готовы в любую минуту впасть в самоуничижение и покаяние. Другие тролли и за троллей-то их не считали, а несотворенные тролли, вроде Иллуги, вообще не снисходили до разговоров с этими маленькими существами.

Хромая, Болотный Морок вошел в маленькое круглое здание, сооруженное на островке посреди огромного болота. Кругом булькала коричневая жижа, на поверхности которой то и дело вздувались радужные пузыри. Деревьев здесь не росло на много миль, и только Болотные Мороки могли проникнуть в храм по им одним известным потайным тропкам.

Храм представлял собой глинобитную хижину, где вдоль стен стояли глиняные статуи десяти мудрецов. Каждый из них держал свой посох. Лица мудрецов, плоские, с едва процарапанными чертами – узкие глаза, широкие ноздри, тонкогубые прямые рты, – слепо таращились на Хроальмунда со всех сторон. И вот как звали этих мудрых. На севере стоял владыка большой дороги раскаяния. В руке он держал дубовый посох, и имя ему было «Добрые Намерения», ибо этим он мостил дорогу в ад. На юге, глаза в глаза, смотрел его двойник, называемый «Игольное Ушко», – покровитель тех, кто кается в скопидомстве. Болотные Мороки имели много богословских баталий с гномами, пытаясь склонить последних в свою веру и заставить приносить подношения этому мудрецу. Гномы в ответ изгнали похмельных троллей из своих земель и строго-настрого запретили этим «зеленым, покрытым чешуей» появляться в пределах своих владений.

Восток был отдан кающимся в ложной мудрости и именовался «Не нам, о Морган, но имени твоему». На западе стояло божество, названное коротко: «Пьянь». Оно символизировало человека, отдающего слишком большую дань горячительным напиткам. У похмельных троллей Пьянь был главным мудрецом, ибо раскаяние, охватившее Моргана в то историческое утро, стало для их маленького народца поистине судьбоносным и вызвало их к жизни.

Кроме этих главных божеств, стояли здесь также «Не буду трогать женщин» с рябиновым посохом, «Не стану бить детей» с ивовым прутом, «Не отдавлю ноги ближнему своему», «Не съем лишних пирогов», «Не убью в себе добра и тяги к свету» и «Не оскверню родного болота недостойными Болотного Морока речами».

Усевшись в центре круга, Хроальмунд Зеленый обхватил голову трехпалыми руками и принялся раскачиваться и причитать вполголоса, вознося молитву каждому из десяти мудрецов. Никогда за всю его долгую жизнь не был Болотный Морок так растерян и так несчастен. Всегда он оставался верным и благодарным почитателем Моргана Мэгана, полагая, что тот сотворил его в великой мудрости. Предательство Демиурга больно ранило маленького тролля, уничтожило все, чем он жил. А мудрецы смотрели на него безразлнчными слепыми глазами и молчали. И под утро Болотный Морок понял, что они ничем не могут ему помочь.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Замок Аррой превратился в штаб огромной армии, готовой выступить против Моргана и его эсхатологического легиона. По слухам, солдаты конца света громили все подряд, сжигали деревья, захламляли источники, оставляли после себя пепелища и горы мусора. Барон день ото дня становился все мрачнее. Лаймерик целыми днями проводил учения, а по ночам изучал подробные карты местности, в великом множестве хранившиеся в рабочем столе дамы Имлах. Большая карта леса Аррой внесла на стене в кабинете, и на ней были обозначены флажками расположения вражеских войск.

Лаймернк намеревался дать бой в непосредственной близости от реки Аррой, чтобы в случае поражения можно было укрыться за могучими стенами. Заманить врага в ловушку, утопить его в болоте или обрушить на его голову какую-либо неожиданную сеть было невозможно – их возглавлял Демиург, который знал этот мир куда лучше, чем любой из полководцев Народа. Поэтому Лаймерик полагался только на отвагу и отчаянное мужество своих воинов.

Известие о прибытии такого важного союзника, как замиренный огнедышащий дракон, вызвало в замке ликование. О Форайрэ вспомнили только наутро – всю ночь заколдованный тролль пролежал в углу, там, где оставил его беспечный Лохмор, – жалобно моргая и мыча, но не в силах даже двинуться с места. Лохмор важно разгуливал по замку, время от времени выпуская пробные струйки пламени, снисходительно позволял гладить себя по бокам, после чего смертельно перепугал с десяток горностаев и уснул в штабе под картой военных действий.

На рассвете следующего дня Теленн Гвад пригласил Хелота для небольшого совещания. Хелот явился почти мгновенно, хотя позавтракать не успел: он был уверен, что Теленн Гвад не проводит совещания натощак. И не ошибся – барон восседал за огромным столом, на котором была разложена карта, а карта, в свою очередь, вся была уставлена блюдами, плошками, тарелками и пивными кружками.

– Садись, дакини, – махнул барон. Хелот осторожно сел, взял двумя пальцами большой кусок холодного жесткого мяса с ближайшего блюда и принялся жевать. Барон проглотил кусок, который оставался у него во рту, и вытер пальцы о карту, оставив па том месте, где была обозначена деревня Городище, большое жирное пятно.

– Мы побывали в драконьих землях, – начал Хелот, – и обнаружили там великий страх перед троллями и их кровожадностью, но никакой злобы против Народа и леса Аррой. Думаю, слухи о плотоядности драконов несколько преувеличены.

– Этот Лохмор, которого вы привели с собой, представляет изрядную боевую единицу, – заметил барон и приложился к своей кружке.

– Полагаю, будет целесообразно привлечь на свою сторону взрослых драконов, – добавил Хелот. – Дело в том, что Лохмор не достиг еще зрелости. К тому же он – существо иного вида. Настоящие драконы его племени – черные. Кроме того, сии ящеры крылаты.

Дверь раскрылась, и вошел Лаймерик. Хелот не сразу узнал его. Полководец Народа был облачен в блестящую кирасу и шлем, в иных мирах именуемый «бургундским». У него был властный и вместе с тем усталый вид. Длинный меч с рукоятью в виде двух переплетенных букв 8 бил его по бедру. Барон приподнялся, приветствуя полководца, и Хелот машинально сделал то же самое. Лаймерик махнул им рукой и рухнул в кресло. Несмотря на то что маленький человечек должен был утонуть в гигантском кресле великаньего замка, этого не произошло. Военный вождь был действительно внушительной персоной, каким бы маленьким он ни выглядел.

– Хелот из Лангедока, мне доложили о твоем благополучном прибытии, – начал он, не став тратить время на приветствия. – Рад, что выполнил обет и избавил нас от страха перед драконами. Как полагаешь, насколько будет нам полезен Лохмор?

– Я только что говорил господину барону, что Лохмор еще дитя, ровесник моему Тэму Гили, – ответил Хелот. – Я не уверен, что стоит втягивать ребенка в кровопролитие.

– Идет война на уничтожение, Хелот, – сказал Лаймерик.

– Если каждый из нас не возьмет в руки оружие, следующему поколению уже не родиться. Мы будем сметены с лица земли. И это не шутки.

В этот момент в комнату ворвался гонец – несомненно, один из троллей. Желтые всклокоченные волосы торчали из-под сбитого набок тарелкообразного шлема, красные глаза слезились.

– Говори! – произнес Лаймерик.

– Морган вошел в Серебряный Лес! – выпалил гонец.

– Где Иллуги?

– Наблюдает.

– А дама Имлах?

– Снимает заклятие с могучего Форайрэ. Говорит, что успешно. Мы не решаемся ее тревожить вопросами...

– Хорошие новости есть?

– Да. Через день здесь будет делегация гномов с новым оружием.

– Это все? – отрывисто спросил Лаймерик.

– Да.

– Можешь идти.

Тролль поклонился и выскочил из зала. Лаймерик обратил на Хелота усталые, покрасневшие от бессонницы глаза:

– Теперь ты видишь, дакини, что мы ведем войну не на жизнь, а на смерть. Ни один меч не будет лишним, когда дойдет до великой схватки. Ты с нами?

– Да, – сказал Хелот, мрачнея. – Я с вами, Лаймерик. Кроме того, у меня свои счеты с Морганом, И он заплатит за все!

Маленький полководец снова удивил человека.

– Ты опять видишь только внешнюю сторону дела, дакини. Наша задача состоит вовсе не в том, чтобы уничтожить Моргана, – сказал он. – Нам нужно спасти наш мир.

– Разве это не одно и то же?

– Нет, – сказал Лаймерик. – Боюсь, что это прямо противоположные вещи.

– Говорят, у них дракон появился, – сказал грамматикус, отдавая дань завтраку – творению красных лапищ толстухи Хильдегард, любимицы полкового палача.

– Ты опять сеешь панику в наших стройных рядах, – заметил солдат, который вчера так ловко орудовал Моргенштерном.

– Мэган, хоть и придурочный, а все же молодец. Он неплохо проводит операции по уничтожению этих нелюдей. И хорошо информирован, а это самое главное.

– Мэган слишком много пьет, – возразил ирландец. – По-моему, он полон сомнений. А нет ничего хуже полководца, которого терзают сомнения.

– Опять умствуешь, – махнул рукой солдат. – Тебя не доведут до добра твои рассуждения. Зачем ты вообще нанялся в отряд?

– Любопытствую... – неопределенно отозвался грамматикус.

– Вот, например, этот человек, который постоянно трется возле Мэгана...

– Рябая морда? Сарацин? Грамматикус кивнул.

– Откуда он взялся? Его с нами не было. И людей в этом мире, как объяснял Мэган, тоже не водится.

– Ха! – пренебрежительно хмыкнул солдат. – Так не бывает, чтобы людей не было. Что нечисти здесь полно – это ясно. Редко, да случается. А вот чтобы людей не водилось – не-ет, такого нигде не встретишь.

– Мэган знает, что говорит, – возразил грамматикус. – Пока что все его слова оказывались чистой правдой. Да и зачем ему лгать? И все-таки он где-то откопал этого человека, да еще сарацина. Куда он ходил? Где побывал?

– Слишком много думаешь, вот что я тебе скажу, – отмахнулся солдат. – Слишком много не бывает. Мэган действительно Демиург.

– Полегче, приятель. Не все изучали твою латынь.

– Это по-гречески. Означает «творец». Сиречь создатель. Наемник отодвинулся от грамматикуса с таким видом, словно боялся запачкаться.

– Да ты еретик, – прошептал он. – Не хочешь же ты сказать, что этот бесноватый мешок с деньгами – сам Господь Бог?

– Для своего мира он, несомненно, бог, – отозвался грамматикус. – Я не собираюсь возносить к нему молитвы... но я боюсь. Он слишком хорошо знает, чего хочет. И похоже, что нам он навязывает роль всадников Апокалипсиса. – Заметив, как скривился наемник, ирландец поспешно добавил: – Евангелие-то ты хоть немного знаешь?

– На проповедях всегда спал, – сказал наемник. – Мое дело – меч да моргенштерн, а молюсь я своей сабельке, когда иду в бой, и еще кое-чему, когда собираюсь завалить красотку на сеновале.

– Ты сам еретик, – сказал грамматикус.