- Мне?.. Да вы знаете...
плюнула ему в лицо. Тот вскочил, крикнул: - Хлопцы!
полковник закрыл дверь и забросил крючок, потом опустился на
табурет и отбросил ком марли. Из небольшого пореза сочилась
кровь. Полковник вытер плевок, повисший на правом усе.
вижу, якую птицу мне дали вместо ликаря...
...............................................................
помню, что он качался на табурете и кровь у него бежала изо
рта, потом сразу выросли потеки на груди и животе, потом его
глаза угасли и стали молочными из черных, затем он рухнул на
пол. Стреляя, я, помнится, боялся ошибиться в счете и выпустнть
седьмую, последнюю. "Вот и моя смерть", - думал я, и очень
приятно пахло дымным газом от браунинга. Дверь лишь только
затрещала, я выбросился в окно, выбив стекла ногами. И
выскочил, судьба меня побаловала, в глухой двор, пробежал мнмо
штабелей дров в черную улицу. Меня бы обязательно схватили, но
я случайно налетел на провал между двумя вплотную подходившими
друг к другу стенами и там, в выбоине, как в пещере, на битом
кирпиче просидел несколько часов. Конные проскакали мимо меня,
я это слышал. Улочка вела к Днепру, и они долго рыскали по
реке, искали меня. В трещину я видел одну звезду, почему-то
думаю, что это был Марс. Мне показалось, что ее разорвало. Это
первый снаряд лопнул, закрыл звезду. И потом всю ночь грохотало
по Слободке и било, а я сидел в кирпичной норе и молчал и думал
об ученой степени и о том, умерла ли эта женщнна под шомполами.
А когда стихло, чуть-чуть светало и я вышел из выбоины, не
вытерпев пытки, - я отморозил ноги. Слободка умерла, все
молчало, звезды побледнели. И когда я пришел к мосту, не было
как будто никогда ни полковника Лещенко, ни конного полка...
Только навоз на истоптанной дороге...
совсем рассвело. Меня встретил странный патруль, В каких-то
шапках с наушниками.
Меня остановили, спросили документы.
Я сказал:
- Я лекарь Яшвин. Бегу от петлюровцев. Где они?
Мне сказали:
- Ночью ушли. В Киеве ревком.
потом как-то жалостливо махнул рукой и говорит:
- Идите, доктор, домой.
И я пошел.
???
После молчания я спросил у Яшвина:
- Он умер? Убили вы его или только ранили?
Яшвин ответил, улыбаясь своей странненькой улыбкой:
- О, будьте покойны. Я убил. Поверьте моему хирургическому опыту.
? Несомненно, 1917 год. Д-р Бомгард.
дорогам, то рассказывать мне ему об этом нечего: все равно он
не поймет. А тому, кто ездил, и напоминать не хочу.
Грачевку от Мурьевской больницы, ехали мы с возницей моим ровно
сутки. И даже до курьезного ровно: в два часа дня 16 сентября
1917 года мы были у последнего лабаза, помещающегося на границе
этого замечательного города Грачевки, а в два часа пять минут
17 сентября того же 17-го незабываемого года я стоял на битой,
умирающей и смякшей от сентябрьского дождика траве во дворе
Мурьевской больницы. Стоял я в таком виде: ноги окостенели, и
настолько, что я смутно тут же во дворе мысленно перелистывал
страницы учебников, тупо стараясь припомнить, существует ли
действительно, или мне это померещилось во вчерашнем сне в
деревне Грабиловке, болезнь, при которой у человека
окостеневают мышцы? Как ее, проклятую, зовут по-латыни? Каждая
из мышц этих болела нестерпимой болью, напоминающей зубную
боль. О пальцах на ног говорить не приходится - они уже не
шевелились в сапогах, лежали смирно, были похожи на деревянные
культяпки. Сознаюсь, что в порыве малодушия я проклинал шепотом
медицину и свое заявление, поданное пять лет тому назад ректору
университета. Сверху в это время сеяло, как сквозь сито.
Пальто мое набухло, как губка. Пальцами правой руки я тщетно
пытался ухватиться за ручку чемодана и наконец плюнул на мокрую
траву. Пальцы мои ничего не могли хватать, и опять мне,
начиненному всякими знаниями из интересных медицинских книжек,
вспомнилась болезнь - паралич "Парализис", - отчаянно мысленно
и черт знает зачем сказ я себе.
синенькими губами, - нужно п... привыкнуть ездить.
собственно, и не был виноват в такой дороге.
Прозоров Александр
Шекли Роберт
Конюшевский Владислав
Роллинс Джеймс
Майер Стефани
Прозоров Александр