одобрение. Раздались возгласы: "Подождем!", "Пожалуйста", "Время есть". Жена
бургомистра пробормотала что-то по-немецки. Она знала несколько немецких
слов и с большой опаской пользовалась ими.
коменданта, а затем по инициативе начальника гестапо и Валентины Серафимовны
стала прохаживаться парами, как в фойе театра.
ухо, что в числе приглашенных были начальник гарнизона, командир авиачасти,
комендант полевой комендатуры, командир полка и два офицера абвера. Но никто
из них, видимо, не придет.
поглядывал на улицу.
пожилой, седоголовый полковник Килиан. На нем были тщательно отглаженные
мундир и брюки. Стоячий бархатный воротник с окантовкой говорил о том, что
полковник штабной работник.
и эффект, а молодая дама, его спутница. Лет двадцати шести - двадцати семи,
просто и со вкусом одетая, она была свежа, женственна и привлекательна. Над
ее продолговатыми глазами, излучавшими зеленый свет, четко вырисовывались
тонкие выгнутые брови...
полковника.
руку, посмотрела на меня спокойным взглядом ясных глаз, и я понял, что не
оставлю никакого следа в ее памяти.
высказывать догадки и предположения. Жена ли это полковника, или
родственница, или, наконец, знакомая - никто сказать не мог. Одно было
известно: она немка.
не начальник гестапо, а она, молодая спутница Килиана. Да такая женщина и не
могла не быть центром внимания. Это понял не только я, но и Валентина
Серафимовна. Она не сводила с незваной гостьи своих любопытно-злых глаз.
более десяти минут.
потому и усадили ее рядом с собой.
такого изобилия! Здесь красовались ветчина, буженина, разносортные колбасы и
сыры, рыба копченая, вяленая, соленая, отварная, жареная, паштеты, консервы,
грибы, кулебяка, заливная холодная свинина и многое другое. Откуда все это
добыл Купейкин? В каких тайниках хранились такие сокровища? Чье око
оберегало их?
тарелкам. Купейкин разливал вино. Когда подошла очередь Гизелы, он достал из
буфета отдельную бутылку и сказал тихо, но торжественно:
напитком бокал до уровня глаз, посмотрела на свет.
вперед, пролаял: - Хайль Гитлер!
коменданте.
бокалы, и в эту минуту задребезжал телефон, стоявший в углу на маленьком
столике. Секретарь управы вскочил с места, опрокинув стул, и схватил трубку.
Просили коменданта.
телефону.
тишиной что-то скрывалось. Она таила какую-то угрозу.
комендант, положил трубку и задумался.
крысиные глазки.
не гарантированы. Горит состав с бензином на станции.
Трофим Герасимович выполнил новогоднее задание.
команду, и комната погрузилась во мрак.
затрещала бумага, которой были заклеены щели. Наконец дверь открылась, и
вместе со струями холодного воздуха в комнату хлынули вопли сирены и
всполошенные выкрики паровозных гудков. Комендант, гестаповец, начальник
полиции, я и бургомистр вышли на балкон и закрыли за собой дверь.
сразу охватил нас в свои объятия.
плывущих облаках.
Господин Пухов! Поезжайте, посмотрите сами.
юркнул с балкона.
выстроившихся у фасада. Спортивный "хорьх" с откидным верхом - майора
Гильдмайстера; горбатый допотопный "штейр" - начальника госпиталя доктора
Шумана; большой, приземистый, залепленный белыми пятнами "оппель-адмирал" -
начальника гестапо. А на "мерседесе", видно, приехали полковник Килиан и его
спутница. Шоферы стояли кучкой, глядели на зарево и о чем-то болтали. В
темноте, точно светлячки, мигали горящие сигареты.
полицейский "майбах". Чуть ли не на ходу в него вскочили двое.
предложил выпить за доблестную германскую армию, бургомистр - за новый
порядок на земле, вводимый железной рукой фюрера. Штурмбаннфюрер Земельбауэр
поднял тост за тех русских, которые глубоко верят в Гитлера и помогают
немецкой администрации на оккупированной территории.
кружилась, но мысль работала по-прежнему четко, я прекрасно понимал
происходящее, пил, ел, разговаривал, слушал.
стесняясь женщин, он выкладывал самые пересоленные и переперченные.
Бесстыдство этого пошляка со вставной челюстью превышало всякую меру.
Килиан, Гильдмайстер и Земельбауэр косились на него, но молчали. Гизела,
казалось, не слышала доктора и оживленно переговаривалась то с одним, то с
другим гостем.
бессознательно, независимо от меня, как биение сердца. Гизела обладала
какой-то притягательной силой. Она держала себя в высшей степени скромно,
без кокетства, без игры. У нее был низкий, глубокий, грудной, воркующий
голос, и в этом я видел какое-то неотразимое очарование. До меня долетали
обрывки фраз, брошенных Гизелой.
цитварным семенем.
Он начал рассказывать анекдот о вскрытии трупа, причем с такими
подробностями, от которых, скажем прямо, наш аппетит не мог улучшиться.
что это блюдо - дань штурмбаннфюреру. Он оценил внимание к своей особе,
встал, подошел к Валентине Серафимовне и поцеловал ей руку. Та просияла.
застенчивая жена бургомистра. Муж упрекал ее в том, что она допустила ошибку
и не пригласила какого-то актера с гитарой. Она громко возражала:
своего языка, своих мыслей.
внимание всех привлек неожиданно вошедший в столовую лейтенант из городской
комендатуры, тот самый, с помощью которого я сделал головокружительную
"карьеру". Снег на его фуражке, воротнике и плечах шинели еще не успел
растаять.