к ним были приставлены диваны с высокими спинками, так что сидящие за
столом будто в купе поезда находились - их никто не видит, и они ни на
кого не смотрят. За стойкой бара вход на кухню, потом зал кончался и
переходил в площадку, посреди которой бил настоящий фонтан! Маленький
бассейн с медными загородками, а в середине фонтан! В потолок были
вмазаны зеркала, и в них я видел дно фонтана, и это было невероятно
красиво - по потолку плавали золотые рыбки с пышными хвостами! Это ведь
надо придумать такое! Напротив фонтана на маленькой сцене сидел оркестр,
а вокруг стояли двухместные столики.
какой-то человек вполоборота ко мне, и с затылка он казался почему-то
знакомым. Жеглов прицепил ко второй пуговице гимнастерки крахмальную
белую салфетку, и со стороны казалось, будто он готовится к обильному
обеду. Это же надо, на сто его рубликов
Жеглова, высокомерно-насмешливое, со злым блеском в глазах. Время от
времени он что-то цедил своему собеседнику сквозь зубы и учительски
помахивал пальчиком у него перед носом. Во дает!
протягивала мне дымящуюся чашку и картонку с ценником. Я смотрел на
карточку углом глаза, чтобы не терять зал из поля зрения.
"Крюшон-фантазия", "мокко-глинтвейн", "шампань-коблер", "абрикотин",
"порто-ронко", "маяк". Все очень красиво и загадочно, но все мне не по
деньгам. Взял я себе самый дешевый пунш-"лимонный", пятьдесят шесть
рублей порция. Буфетчица смотрела на меня прозрачными белесыми глазами,
и лицо у нее было вытянутое, постное, как у сытой утицы.
кувшинчиками, бутылками, бросила в бокал две вишенки и кусок льда. В
общем, получалась довольно большая порция - высокий хрустальный бокал. И
еще воткнула в него утица длинную соломинку - за бесплатно. У меня еще
оставались деньги на чашку кофе - с таким боекомплектом я на этой
огневой точке продержусь долго. Вот только одно плохо: все время с кухни
мимо меня еду носят. Очень меня все эти запахи сильно раздражали и
отвлекали. Уж в тарелки-то я старался и не смотреть!
на косточке
золотистая картошечка, горочкой жаренный на масле лук, соленый огурчик
сложен сердечком, а на баранью косточку надет большой бумажный цветок,
вырезанный фестонами. У-ух, красота!
газету большой кус хлеба. Эх, если бы его можно было сейчас взять сюда и
закусить им пунш со сладким кофе - не жизнь бы настала, а малина! Но
нельзя, к сожалению: я ведь, предполагается, уже в другом ресторане
сытно поел, а сюда так забежал - пуншиком побаловаться, музыку
послушать, станцевать при случае...
стойку, внимательно зал прощупывал - стол за столом, человека за
человеком. Офицеры с женщинами, какие-то хорошо одетые гражданские и,
что очень досадно, много людишек, по всем статьям смахивающих на
спекулянтов. Вид у них какой-то нахальный и в то же время трусливый,
женщины с ними шумные, сильно намазанные.
вставали из-за столиков танцевать, мне их рассматривать и сортировать
было удобно. И все входящие в ресторан мимо меня обязательно
дефилировали и, как по команде, рядом со мной притормаживали -
осматривались в поисках свободного столика. Так что среди тех, что уже
сидели на своих местах, и тех, что пришли после меня, наверняка Фокса не
было.
каждый раз, когда входил новый человек, Глеб будто толкал его, и тот
чуточку поворачивался и смотрел в зал, прикрываясь рукой.
уважаемого Автандила Намаладзе.- И джаз заиграл "Сулико".
снова толкнул своего напарника, тот повернулся, и я чуть не упал со
своей шикарной табуретки:
он-то видел Фокса в упор, и я понял, что имел в виду Жеглов, когда
сказал, что мы не ошибемся и на другого человека не бросимся.
подмигнул мне:
у него видик был не преуспевающий. Как-то он весь облез, усох, в изгибе
спины появилось что-то трусливое, и, присматриваясь сбоку к его лицу, я
видел, как он угодливо улыбается на каждое жегловское слово, а чего ему
улыбаться, и непонятно вовсе - чего уж там ему веселого или доброго мог
сказать Жеглов?
буфетчица-утица и спросила своим постным голосом, будто деревянным
маслом смазанным:
так, что, мол, нечего тут зазря высокий кожаный табурет просиживать.
внимательно, добавил не спеша:- Кофе сварите мне еще. Мне тут у вас
нравится. Я у вас тут буду долго сидеть. Очень долго...
джаз, быстрее бегали официанты с тарелками и графинами, вертели
подносами, махали салфетками, надсаднее выкрикивал в зал саксофонист:
далекой Воркуты!- И джаз взрывался: "Еду, еду, еду к ней, еду к любушке
своей", а брат Василий, который, судя по желтым фиксам и косому шраму на
роже, в Воркуте не геологом служил, пускался вокруг фонтана вприсядку...
бушующих вокруг него людей добрым глазом, и я был уверен, что он
изнемогает от желания проверить у них всех документы. Но он не за этим
сюда явился сегодня и потому сидел совершенно неподвижно, слушая, как
что-то жалобное лепечет у него под ухом Соловьев.
годах, лет за тридцать, в белой наколке на волосах, и катала перед собой
стеклянный столик на колесах. На полочках столика лежали коробки
шоколада "Олень", печенье "Красная Москва", конфеты "Мишка", бутылки
марочного коньяка, папиросы "Герцеговина Флор", "Северная Пальмира",
"Дюшес". Эта самоходная буфетчица подкатывала к столам свое богатство и
предлагала мужчинам сделать подарок дамам. Некоторые отворачивались,
другие говорили ненатурально бодрым голосом: "У нас своего полно", а
третьи брали что-то со стеклянной тележки. Брат Василий из Воркуты взял
вазу с фруктами, папиросы и бросил на поднос пачку денег. Я подумал
почему-то, что Фокс, наверное, тоже у нее покупает с лотка. Как странно,
что за эти глупости и другую подобную чепуху он готов убить человека!
Наверное, все-таки уголовник - это немного сумасшедший тип...
стоить больше моей зарплаты за год.
высокий мужчина в военной форме без погон и остановился в середине зала,
оглядываясь не спеша, хозяйски в поисках места. Или просто осматривался,
не знаю, мне ведь его лица уже было не видно. Я только Жеглова с
Соловьевым видел.
меня самоходка.
Жеглова.
интересовали золотые рыбы в фонтане. Дико гремел джаз: "Путь далекий до
Типерери", и прямо в мою сторону было повернуто лицо Соловьева; белое,
смазанное во всех чертах, слепое от страха и ненависти, оно обращалось к
вошедшему, как немой вопль ужаса и злобы, и я понял, что в десяти шагах
от меня стоит Фокс.
в сторону, Жеглов что-то быстро беззвучно шептал этому трусливому идиоту
Соловьеву; он наверняка приказывал ему отвернуться, но тот впал в
паралич. Ничто - ни страх наказания, ни позор, ни презрение товарищей -
уже не имело над ним власти, и только звериный, животный страх перед
Фоксом, видимо напугавшим его на всю жизнь, царствовал над ним
безраздельно.
говорить...
мускулистой шее, взгляд его замер на Жеглове, равнодушно разглядывавшем
рыбок, только мгновение он смотрел на него, и я понял, что побоище
разразится именно в зале, а не так, как мы планировали. Он стоял шагах в
десяти от меня, и я мог бы броситься на него сзади, но Жеглов приказал:
Афанасьев Роман
Куликов Роман
Андреев Николай
Андреев Николай
Прозоров Александр
Никитин Юрий