Чтение 67–й страницы книги ~Эроусмит~

сознанием, что причиняет ей боль, что она сидит одна, ждет, может быть
плачет. Потому что он любил ее, как жену и друга, он досадовал, видя ее
менее выхоленной, менее светской, чем женщины, которых он встречал у
Ангуса Дьюера.

Миссис Раунсфилд была почтенной старой курицей - рядом с ней Леора
казалась яркой и восхитительной. Но миссис Дьюер была янтарь и лед.
Молодая женщина из богатой семьи, она изысканно одевалась, говорила с той
непревзойденной насмешливой протяжностью, в которой чувствуется выучка,
была честолюбива и прекрасно обходилась без ума и без сердца. Она на деле
была тем, чем воображала себя миссис Эрвинг Уотерс.

В простодушном великолепии наутилусской Группы миссис Клэй Тредголд
баловала Леору и только смеялась, когда у нее не хватало пряжки на туфле
или когда она грешила против грамматики, но вылощенная миссис Дьюер
привыкла издеваться над чужой небрежностью самой вежливой, необидной и
несомненной издевкой.

Случилось, что, когда они возвращались от Дьюеров в такси, Мартин вдруг
вспылил:

- Неужели ты так ничему и не научишься? Помню, в Наутилусе мы как-то
остановились на проселочной дороге и беседовали до... эх, черт, чуть не до
зари, и ты решила взять себя в руки. А поглядеть сейчас - все
по-старому... Боже праведный, сегодня ты даже не дала себе труда заметить,
что у тебя нос в саже! Миссис Дьюер заметила, будьте покойны! Почему ты
такая неряха? Почему не последишь за собой хоть немного? Почему ты не
можешь сделать небольшое усилие и хоть что-нибудь сказать? Сидишь за
обедом и только... только пышешь здоровьем! Неужели ты не хочешь мне
помочь? Миссис Дьюер, вероятно, поможет Ангусу сделаться президентом
Американской ассоциации врачей - лет этак через двадцать, а я у тебя к
тому времени вернусь в Дакоту помощником Гесселинка!

Леора нежилась рядом с ним в непривычной роскоши такси. Но тут она
выпрямилась, и, когда заговорила, не слышно было в ее голосе той
беззаботной независимости, с какой она обычно смотрела на жизнь.

- Прости меня, дорогой. Я сегодня после завтрака нарочно пошла и
сделала массаж лица, чтобы выглядеть покрасивей - ради тебя; и потом я
думала, что тебе нравится, когда я разговариваю, и я достала свою книжечку
о современной живописи (помнишь, я недавно купила?) и основательно ее
проштудировала, но сегодня мне, как назло, все не удавалось перевести
разговор на современную живопись...

Притянув ее голову к своему плечу, Мартин чуть не расплакался:

- Моя бедная, моя запуганная девочка! Как она старается быть взрослой
среди этих охотников за долларами!

Когда прошла первая одурь от белого кафеля и умопомрачительной
налаженности клиники Раунсфилда, Мартину захотелось доработать свое
исследование по стрептолизину, внести в него некоторые уточнения.

Узнав о том, Ангус Дьюер закинул удочку:

- Послушай, Мартин, меня радует, что ты не забросил свою науку, но я на
твоем месте, пожалуй, не стал бы тратить слишком много сил на
удовлетворение голого любопытства. Доктор Раунсфилд говорил об этом на
днях. Занимайся исследованиями сколько тебе угодно - мы это только
приветствуем, но нам хотелось бы, чтоб ты взялся за что-нибудь
практическое. Ты мог бы, например, составить сводку анализов крови по
сотне-другой случаев аппендицита и опубликовать - это было бы конкретно. И
ты мог бы ввернуть упоминание о клинике, что способствовало бы нашей
репутации, - и, между прочим, мы могли бы тогда повысить тебе оклад до
трех тысяч в год.

Это великодушие отбило у Мартина охоту к какой бы то ни было научной
работе.

"Ангус прав. Он собственно хотел сказать одно: как ученый, я конченный
человек. Так оно и есть. Больше и нечего мне браться за самостоятельные
исследования".

Когда Мартин поработал у Раунсфилда около года, появилась, наконец, в
"Инфекционных заболеваниях" его статья о стрептолизине. Он преподнес
оттиски Раунсфилду и Ангусу. Они наговорили комплиментов, ясно показавших,
что статья ими не читана, и опять предложили составить сводку анализов
крови.

Мартин послал оттиск и Максу Готлибу, в Мак-Герковский Институт
Биологии.

Готлиб ему написал своим убористым, паутинным почерком:

"Дорогой Мартин!

Я с большим удовольствием прочитал вашу статью. Кривые отношения
выработки гемолизина к давности культуры очень показательны. Я переговорил
о вас с Табзом. Когда вы приедете к нам, ко мне? Здесь вас уже ждут ваша
лаборатория и препаратор. Я меньше всего хотел бы вдаваться в мистику, но,
когда я увидел изящно выгравированный штамп вашей клиники с именем
какого-то Раунсфилда, я почувствовал, что вы, наверно, устали изображать
из себя добропорядочного гражданина и готовы вернуться к работе. Мы все и
доктор Табз будем очень рады, если вы перейдете к нам.

Искренне ваш М.Готлиб".

- Я всей душой полюблю Нью-Йорк, - сказала Леора.

Дом Мак-Герка. Отвесная стена, тридцать голых этажей стекла и камня,
где-то на узком треугольнике, откуда Нью-Йорк правит четвертью мира.

Первое знакомство с Нью-Йорком не ошеломило Мартина; после года в
чикагской "Петле" [самый населенный и шумный район Чикаго, ограниченный
берегом озера Мичиган и петлей железных дорог] Манхэттен показался
лениво-спокойным. Но, увидев с надземной железной дороги небоскреб
Вулворта, он пришел в неистовый восторг. Архитектура до сих пор для
Мартина не существовала; здания были для него ящиками побольше или
поменьше, содержащими одни более, другие менее интересные предметы. Самое
горячее, что ему случалось сказать насчет архитектуры, было: "Вот славный
домик с верандой, недурно бы в нем пожить". Теперь же он думал: "Хорошо бы
видеть эту башню изо дня в день... видеть, как проносятся за нею облака и
ветры и всякая штуковина... Какое-то чувствуешь удовлетворение".

Он шел по Сидер-стрит в грохоте грузовиков, кичащихся товарами со всего
света; пройдя в бронзовые двери Дома Мак-Герка, пошел по коридору с
ярко-терракотовыми стенами; на фресках толпились перуанские индейцы,
пираты пенили Вест-Индские моря, поезда везли под охраной золото, высилась
твердыня Картахены. В том конце коридора, что выходил на Сидер-стрит (один
этот коридор - особая частная улица в целый квартал длиною), помещался
Андо-Антильский банк (председателем правления - Росе Мак-Герк), в
раззолоченном святилище которого рыжие янки-экспортеры переводили чеки на
Кито и счетоводы без передышки лаяли по-испански на грузных женщин. У того
конца, что выходил на Либерти-стрит, вывеска гласила: "Пассажирская
контора пароходства Мак-Герка. Рейсы в Вест-Индию и Южную Америку
еженедельно".

Рожденный среди прерий, никогда надолго не отрывавшийся от вида
кукурузных полей, Мартин сразу перенесся в экзотические страны, к
необыкновенным приключениям.

На одном из лифтов за бронзовой решеткой значилось: "Экспресс в
Институт-Мак-Герка". Мартин гордо вошел, чувствуя себя уже членом этого
союза праведников. Кабинка быстро летела вверх, и перед глазами Мартина
только мелькали на полсекунды матовые стеклянные двери с наименованиями
рудничных компаний, лесопромышленных компаний, центрально-американских
железнодорожных компаний.

Институт Мак-Герка, может быть единственный среди всех
научно-исследовательских институтов мира, помещается в одном здании с
деловыми конторами. Он занимает двадцать девятый и тридцатый этаж Дома
Мак-Герка, а крыша дома отведена под виварий института и под кафельные
дорожки, по которым (над миром стенографисток, и счетоводов, и серьезных
джентльменов, жаждущих продать аргентинским богатеям самые лучшие
костюмы), разгуливают ученые, восторженно грезя осмосом в Spirogyra [род
пресноводных водорослей].

Позже Мартин заметил, что приемная института была меньше, но еще
холодней и учтивей - с белой своей панелью и стульями "чиппендел", - чем
приемная клиники Раунсфилда; но в этот день он не замечал комнаты, не
слышал резкого стаккато секретарши, сознавая только одно: сейчас он увидит
Макса Готлиба, впервые за пять лет.

Жадно раскрыв глаза, он остановился в дверях лаборатории.

У Готлиба были те же смуглые втянутые щеки, что и раньше, тот же
орлиный твердый нос, горячие глаза глядели так же взыскательно, но волосы
его поседели, складки у рта углубились, и Мартин едва не расплакался,
увидев, с каким трудом он поднялся. Старик долго глядел на Мартина с
высоты своего роста; положив руку ему на плечо, но сказал только:

- Ага! Это хорошо... Ваша лаборатория - дальше по коридору, третья
дверь... Но я возражаю против одного пункта в хорошей статье, которую вы
мне прислали. Вы говорите: "Равномерность исчезновения стрептолизина
позволяет думать, что можно найти математическую формулу..."

- Но, в самом деле, можно, сэр!

- Тогда почему же вы ее не вывели?

- Да, право... не знаю. Оказался плохим математиком.

- Так не надо было печатать, пока не совладали с математикой!

- Я... Скажите, доктор Готлиб, вы в самом деле думаете, что у меня
достаточно знаний для работы здесь, у вас? Я страшно хочу добиться успеха.