46
остановилось для него. И сердце в груди остановилось тоже. Он остался один
в темноте - только холодный ветер на голой коже и беда. Билли с двуколкой
исчезли и не вернутся.
признание невменяемым, но он не горел желанием провести остаток жизни
взаперти в Бродмуре. Впрочем, это было лучше, чем попасть львам на
завтрак. Он ни на мгновение не верил, что вокруг Стоунхенджа бродит
сбежавшее из зверинца животное. Был там хищник во плоти или не был, в
любом случае там скрывался враг.
терять его. Он подумал было, не испробовать ли какие-нибудь из известных
ему африканских напевов и танцев, но сразу же понял - они заведут его не
туда. Придется поверить Крейтону. Он должен следовать за ним, без него он
пропал. Когда Эдвард приготовился отбивать ритм, он услышал смех,
человеческий смех. Он не оглядывался. Он начал ритуал снова,
сосредоточившись на ритме, стараясь не думать о заклятиях, о которых его
предупреждал Крейтон.
Де-де-де-да-де, да-де... Он начал отбивать... Крейтон делал это слишком
медленно. Он начал танец. "Аффалино каспик"... Да де-де-да! "Аффалики
суспино айякайро"...
нюансы, сложные смены, три четверти, левой... правой... четыре пятых,
только ритм, вся жизнь - ритм... Слова сами срывались с языка. Движения
перетекали одно в другое. Он растворился в ритуале. Он вернулся в детство.
Нет, еще раньше - к своим языческим предкам. "Мои отцы танцевали здесь в
незапамятные времена!" Он ощутил отклик, волну энергии, возбуждение,
накатывающее на него и пронизывающее все тело.
учащались - он ощущал их в крови, в костях. Сердце билось еле-еле. Ужас,
восторг, сила. Смех затих. Ноги, голова, локти... руки отбивают
замысловатый ритм, примитивный, изначальный. "Калафано нокте!
Финотоанам..." Сильнее, громче. Он остался один в мире. Он и пульсирующие
слова. Энергия ревела. Что-то пыталось задержать его, и он прорывался,
собрав силы и волю. Чей-то голос взвыл в бессильной злобе. Космос открылся
перед ним, и он ринулся туда.
брошенным в чудовищно огромные тени. Темнота, холод. Скорость.
ощущение было примерно таким. Не физическая боль - душевная. Он и не
подозревал, что на свете может быть такой стыд, такие жуть и отчаяние. Все
его мышцы напряглись от ужаса. Боль стала и физической. Он услышал свой
стон и хотел только смерти.
почувствовал чье-то человеческое участие. Он цеплялся за эту мысль,
цеплялся из последних сил. Дурнота, рвота, и все же кто-то заботился о
нем. И это помогало! Искра надежды в океане смерти.
свело, все кости вывернулись из суставов. Внутренности горели огнем,
сердце рвалось из грудной клетки. "Дайте мне умереть, ну пожалуйста!"
стоны. Неужели это он сам?
жарким и ароматным. Лунный свет, зеленый свет!
47
листья на ветру. Его руки, стиснувшие Элиэль мертвой хваткой, понемногу
начали слабеть. Его глаза были открыты, но он, казалось, ничего не видел.
Он дышал пугающе прерывисто, глотая воздух.
Освободитель.
Она подняла взгляд - Жнец стоял над ней, до невозможности высокий и черный
на фоне неба. Он печально покачал головой в капюшоне. Лицо его оставалось
в тени, но спутать голос она не могла.
моему Господину. Сначала Освободитель, потом ты.
ковыляла через двор, одной рукой опираясь на клюку, другой сжимая меч. Его
острие с противным скрежетом царапало камень.
тебе днями. Если ты уйдешь, пока я разбираюсь с этими двумя, я не трону
тебя.
Старуха уронила клюку и оперлась на плечо девочки. Она не сводила глаз со
Жнеца.
ржавый голос вдруг обрел неожиданную мощь. - Но есть и еще одно, иначе
тебя бы не зачислили в его зловещую шайку. Покайся, говорю тебе, и станешь
свободен!
мной. Обеими руками. Нам надо исполнить пророчество.
костлявых пальцев монахини. Вдвоем они подняли длинный клинок и уставили
его на человека в черном.
которому Элиэль так привыкла.
к моему Господину!
Элиэль разобрала только несколько слов. "УхосвятойИрепит...
переведиэтот... идаувидит... дабынеплатилбольше..." Меч, казалось,
качнулся сам собой. Жнец вскрикнул и упал. Сестра Ан сгорбилась. Меч со
звоном упал на камни.
храма кружились вокруг нее. Она прижала ладонь ко рту. Колени подгибались.
Потом она увидела, что опасность миновала. Дольм Актер лежал бесформенным,
неподвижным черным пятном. Старуха сидела на камнях, сложившись пополам и
уронив голову на колени.
темная кровь.
Бескровные губы шевельнулись, но Элиэль ничего не услышала.
старухи. Сколько крови!
Твоя начинается. Твой выход, Элиэль, - ненадолго.
морщинистое лицо, как горячий воск, оставив только улыбку. Меч не коснулся
ее - и все же сразил. Одна мертвая женщина и четверо мертвых мужчин, и...
тех ужасов, которые еще готовит ей эта ночь. Он оказался гораздо моложе,
чем она ожидала, скорее высокий подросток... если только он не бреет усы,
конечно. В этом случае, решила она, его можно будет считать вполне даже
взрослым мужчиной. Его волосы были темными, но широко открытые глаза -
светлыми. Кровь из ссадины на голове окрасила половину его лица, шею и
грудь черным.