Чтение 68–й страницы книги ~Сторож брату моему~

деревьях, где было тепло, и уют, и женщины, и дети, которые, приходя в
семью, сразу становились своими и пользовались всею любовью, какой
заслуживают дети. Города с их мастерскими, где работали много, но не до
изнеможения, где работать было иногда скучновато, но всегда полезно,
потому что твоя работа нужна была всем.

Все это было их миром, миром этих людей. В нем они родились на свет, в
нем жили и знали, что в нем умрут - но другие останутся.

А теперь им вдруг сказали, что этот мир надо покинуть. Что он обречен,
их мир, и погибнет неизбежно, и разница только в том, погибнут ли с ним и
они, люди, или они спасутся и будут вспоминать потом где-то в чужих,
незнакомых краях о своем мире, прекрасном мире, который они не уберегли и
покинули в смертельной опасности.

Вот что увидели люди взглядом глаз и взором сердца и вот о чем они
думали в эти долгие секунды.

Потом кузнец Сакс сказал:

- Покинуть мир... Скажи, Ульдемир, ты понимаешь, что это значит - уйти
из своего мира? Приходилось ли тебе когда-нибудь вот так - взять и уйти из
своего мира навсегда?.

- Приходилось, - сказал я, хотя и не сразу, и в голосе моем не было
радости, как не было ее и в душе.

- Тебе стало лучше от этого?

- Нет.

- А твой мир, который ты оставил, - он после этого тоже погиб?

Я немного подумал. Что сказать им? Земля не погибла, и люди на ней -
тоже нет. Она цветет и сейчас, подумал я в который уже раз. Но разве она -
мой мир? Это мир Шувалова, Аверова, еще миллиардов людей. Но - не мой.

- Мой мир умер, - ответил я.

- И ты не жалеешь о том, что покинул его?

И снова я не смог ответить сразу:

- Не знаю...

- А вот я знаю, что буду жалеть. И все они тоже пожалеют.

Он повел рукой округ.

- Может быть, ты неправильно понял нас, Ульдемир. Да, мы не захотели
жить в городах. Мы ушли в лес и живем, порой недоедая и не получая новой
одежды. Мы сделали так потому, что нас обуревают мысли и желания, которым
там, в мире Уровня, нет места. Мы не любим Уровня, Ульдемир, мы нарушаем
его, и уверены, что так и надо делать. Но Уровень - еще не весь мир; наш
мир может существовать и без Уровня, он может быть подобен не пруду, вода
в котором, хоть и тепла, но застаивается и начинает плохо пахнуть, - он
может стать похожим на реку, которая не останавливается, несет свои воды
все дальше, вперед и вперед; и он все равно останется нашим миром. Мы
хотели уйти от Уровня - и ушли; но не надо думать, что мы не любим нашего
мира и хотим покинуть и его. Нет, мы хотим остаться в нем и сделать его
таким, каким мы его представляем. Понятно ли я объяснил, Ульдемир?

- Понятно, кузнец. Но, наверное, я говорил не очень ясно, раз ты не
увидел в моих словах главного: не только вам надо уйти, уйти надо всем,
кто хочет спастись и продолжить жизнь - пусть и не в этом мире, а в
другом, - продолжить свою жизнь, и жизнь детей, и их детей, и всех-всех. Я
знаю, что вы любите свой мир; но одной любви бывает слишком мало, чтобы
спасти того, кого любишь. Нужно что-то другое; а этого нет ни у вас, ни у
нас.

- Скажи: нельзя ли погасить огонь, о котором мы говорили, не совсем, а
только немного? Пусть станет холоднее, но не настолько, чтобы жизнь
погибла. С холодом мы примирились бы; даже больше - мы, может быть,
обрадовались бы ему, потому что опасность заставила бы наш Уровень
сдвинуться с места - а мы и не хотим ничего другого. Неужели нельзя
погасить огонь не до конца?

- Мне трудно ответить тебе, кузнец, - сказал я, - потому что я ведь не
ученый, ты знаешь. Но, насколько я знаю, у нас нет такого средства. Мы
можем погасить все сразу - и только так.

- Но, может быть, такое средство можно найти?

- Не знаю, кузнец. Наверное, можно. Но поиски потребуют много времени.
А ждать нельзя.

- Почему?

- Потому, что можно не успеть. Солнце взорвется, и жар его испепелит
мир.

- Хорошо, Ульдемир. Мы верим тебе. Вы поступили как добрые люди,
примчавшись спасти нас. Я не могу, конечно, говорить за весь народ, но я
такой же, как все, и полагаю, что они думают так же, как я. И скажу
откровенно: мы, наверное, скорей согласимся рискнуть, чем бросить свой мир
и удрать. Вы очень похожи на нас, но все же вы - чужие люди, и не решайте
за нас, как нам быть. Это - наше дело.

Но такой поворот меня вовсе не устраивал.

- Нет, кузнец Сакс, не только ваше... Потому что...

Мне очень не хотелось говорить, я помолчал, перевел дух и опустил
глаза, но тут же снова поднял их:

- Потому что если ваше солнце все-таки взорвется, то это будет угрожать
не только вашему миру, но и нашему. Ваш погибнет сразу; наш тоже - хотя и
не сразу, а постепенно. Нет, ваше солнце надо погасить обязательно, нельзя
опоздать!

Снова была тишина.

- На этот раз я, кажется, понял тебя, Ульдемир. Вы прилетели вовсе не
для того, чтобы спасти нас, или, вернее - это для вас не главное: вы
прилетели, чтобы спасти себя!

- Не совсем так, но в общем верно.

- Да! Значит, вы думаете о себе - и ради этого, ради себя, готовы
просто-напросто пожертвовать нашим миром!

- Не забудь: это мы могли сделать даже не показавшись вам на глаза! Но
мы пришли для того, чтобы спасти и вас.

- Даже не спрашивая нашего согласия! Не зная, чего мы хотим, что
думаем! Но тогда скажи, что же такое - насилие? А в нашем мире очень не
любят насилия. Видишь, мы живем здесь, в лесу - но нас не трогают, хотя
остальных куда больше, чем нас!

"Ну что ж, - подумал я, - теперь деваться некуда. Только вперед".

- Вас не трогают, да. Но что стало с людьми, что жили тут до вас? Кто
убил их? Кто разрушил их город, от которого остались развалины,
погребенные теперь под землей? Мы, что ли, прилетели и убили тех, чьи
кости вы находите в глубине?

- Откуда ты знаешь, что их убили? Может быть, это была болезнь и они
умерли...

- Здесь был город, не такой, как сейчас, при Уровне; здесь был город,
как в том мире, откуда пришел я, - город с электричеством, с пластиком, со
многими хорошими вещами, который вы сейчас еще только пытаетесь придумать,
хотя люди их знали задолго до вашего рождения! Кто убил этот город и
людей? Кто разрушил дома? Мы - или вы? Так кто же должен говорить о
насилии?

Только теперь на поляне поднялась настоящая буря. Гремели голоса.
Взлетали кулаки.

- Не верим!

- Докажи!

- Я могу доказать! Но что толку доказывать вам - вы так уверены в
безгрешности своего мира, что не захотите признать, что когда-то вонзили
нож в спину другому!

- Докажи нам! И если мы поверим...

- Ну, что же будет тогда? - подзадорил я.

- Ты сказал, что тот город был таким, как твои города - там, в твоем
мире? Как это могло быть?

- Очень просто: ведь люди прилетели сюда из моего мира. Тот мир -
настолько же ваш, как и мой! И, улетев отсюда, вы возвратитесь домой, а не
на чужбину!

Гул на поляне медленно улегся.

- Докажи нам! Сейчас же! Идем! И если ты прав, тогда...

- Хорошо, - сказал я им. - Но, откровенно говоря, что в том толку? Вас
несколько сот, а сколько всего людей на планете?

- Конечно, намного больше. Но мы пойдем тогда в столицу. Мы будем
говорить людям, кричать им: ваш Уровень построен на крови, это нечестный
Уровень! Наш мир должен был быть лишь частицей другого, большого мира.
Вернемся же в тот мир, чтобы потом, став намного сильнее, снова
прилететь-сюда... и, может быть, заново разжечь солнце: ведь если уже
сегодня его можно погасить, то, может быть, завтра люди научатся и
зажигать его заново?

- Может быть, кузнец.

- Покажи нам тот город. Иди, мы за тобой!

Люди покинули лес.

Колонна двигалась на столицу, и я вел ее.

Это была странная колонна. Она двигалась с лязгом, скрипом, свистом.
Нарушители Уровня, конструкторы странных вещей, наступали на столицу во
всеоружии.

Грохотали паровые телеги. Их было четыре, ни одна не походила на
другую.

На одной из телег было установлено грозное оружие: в толстом цилиндре
было высверлено множество отверстий - каналов, и в каждый был заложен
пороховой заряд и забита пуля. На Земле в свое время из такой конструкции
родился пулемет. Тогда люди сгоряча решили было, что войнам пришел
конец...

Лесные жители несли ружья, что заряжались не круглыми, как до сих пор,
а продолговатыми, заостренными пулями. В стволах ружей были сделаны
нарезы, заставлявшие пулю вращаться в полете.