наконец уверенностью, когда приходит осознание победы, когда начинаешь уважать
самого себя.
свете серебрилась пыль, волнуемая в воздухе легким ветром. Трудно было
поверить, что сейчас они находятся не в какой-нибудь очередной пещере, а в теле
пусть и сверхъестественного, но живого существа. И тем не менее это было так.
было. Светлело чуть ли не с каждым шагом, и скоро у них заслезились глаза.
Восторг распирал людей, но они боялись проронить лишнее словцо, дабы не
сглазить удачу, дабы случайно не накликать новую беду.
все чудеса Шеола были ничто по сравнению с этим грандиозным зрелищем.
прозрачным и невесомым не только окружающее пространство, но и все материальные
предметы, включая людей. Они просто растворились в этой бездонной голубизне.
испытываемые людьми при его созерцании, нельзя было определить иным словом,
кроме блаженства. Ведь недаром, наверное, многие народы поклонялись небу как
божеству.
одного только неба. Присутствовала здесь и твердь - серая, местами почти бурая,
плавно-холмистая, напоминающая застывшую на булочке сахарную глазурь, не
имеющая ничего общего с той прежней землей, о которой рассказывали люди, по
счастливой случайности пережившие Черную Субботу.
ложбинках проблескивали лужицы воды и кое-где росла высокая жесткая трава,
похожая на свиную щетину.
существа - грандиозного порождения неведомых вселенских далей, зыбким облаком
странствовавшего в космической пустоте и внезапно смертоносной метелью
обрушившегося на случайно встретившуюся (а может, и заранее облюбованную)
планету.
человека участь мельчайших живых существ, гибнущих при каждом его шаге, при
каждом вздохе, при каждом глотке воды, при каждой гигиенической процедуре?..
Что такое род человеческий в масштабах вселенной, где ежесекундно вспыхивают и
гаснут тысячи звезд, где время и пространство жадно пожирают друг друга, где
проваливаются в тартарары целые галактики и где ничего не значит даже сам этот
левиафан, возраст которого, возможно, превышает даже возраст солнца? Ничто!
Гораздо меньше, чем ничто...
однако, соединившееся в единое целое из мириада разрозненных частиц, оно
начинает функционировать - не только питаться и расти, но и защищать себя от
любого вредоносного воздействия, будь то живая материя или энергия слепой
природы вроде вулканов и ежедневных приливов. Недаром ведь левиафан снизил силу
тяжести до приемлемых для себя размеров и отодвинул подальше луну.
случае, его разум был несовместим с разумом человека.
чудовищу и ничтожному микробу.
переполнявшим его чувством восторга.
еще не успели приспособиться, мешал детально осмотреться, но темнушник тем не
менее оказался прав. Со стен и потолка свисали химеры, ничем не отличимые от
той, что недавно погубила Герасима Ивановича Змея.
сталактиты, но путники хорошо знали, сколь обманчиво это впечатление. В самый
неожиданный момент химера могла развернуться, как стальная пружина, обрушиться,
как камнепад, и овладеть намеченной жертвой раньше, чем та успеет зажмуриться
от ужаса.
спину - топай, дескать, дальше.
что химеры выходящих не трогают. Вот и докажи это на деле.
ноги как циркули, двинулся вперед. Без всяких происшествий миновав последнюю из
химер, он приостановился и сделал приглашающий жест рукой - пошли, мол, за
мной.
двигаться...
хотя в общем-то достойной жизни.
и его лезвие глубоко вонзилось Юрку в затылок. Звук при этом получился
негромкий и краткий, словно скромный девичий поцелуй. Умеют светляки точить
свои топоры, ничего не скажешь!
однажды где-то слышанный Кузьмой (вспомнить поточнее мешало душевное
потрясение). - Шустрый очень, вот и подвернулся...
похолодел. - Ты это нарочно сделал!
пистолетом мертвого Юрка. - Стой на месте, Кузьма Индикоплав. С пяти шагов я и
во тьме не промахнусь, а уж при свете и подавно.
как же... Обитель Света, полумрак огромной кельи, черные иконы, мерцание
багровых нечеловеческих глаз.
продолжало трясти, но усилием воли он постарался овладеть собой. - Ты мне,
признаться, сразу не понравился. Но тогда я посчитал тебя всего лишь лукавым
пустобрехом, дорвавшимся до власти прощелыгой, а ты оказался злодеем.
до самого последнего времени прикидывавшийся (и небезуспешно) заурядным
послушником. - Сегодня тебя ждет немало иных треволнений... А за этого
темнушника не переживай. Он с самого начала был обречен. Мог умереть и раньше,
а умер последним... или предпоследним. Да и со смертью ему повезло. Славная
смерть, ничего не скажешь. Даже после раны в сердце человек еще мучается минуты
три, пока не истечет кровью. А так умереть, - он взвесил в левой руке топор, -
одно удовольствие. То же самое, что уснуть.
вокруг, сначала на Венедима, творящего скорбную молитву, потом на волхва, в
недоумении топтавшегося снаружи: ни с той, ни с другой стороны помощи ждать не
приходилось.
многозначительно произнес игумен. - Сам ведь знаешь, ради какой цели было
задумано это странствие. Теперь, когда верный путь определен, надлежит вывести
людей из преисподней в царство Божье. Не всех, конечно, а только избранных.
Столь великое деяние будет равносильно мученическому подвигу Спасителя.
Кузьма. - Кто же поведет этих избранных? Не ты ли сам?
обитель Света. Можно представить, что из этого получится. На мою помощь можешь
не рассчитывать. - Кузьма демонстративно скрестил руки на груди.
речи игумена ощущался до поры до времени скрытый подвох. - Вот только
прозорливости и сообразительности не хватает. Кем бы я был, связывая с тобой
все свои чаяния? Наивным простаком. Ты столь же слабодушен и глуп, как и все
те, кто начал этот поход, но не дожил до его завершения. Хотя надо признать,
что каждый из них выполнил свое предназначение, пусть даже и не догадываясь об
этом. Больше я не нуждаюсь в чьей-либо помощи. Слышишь, Кузьма Индикоплав?
Обратную дорогу я отыщу самостоятельно.
когда капюшон немного сдвинулся назад, из-под него сверкнули глаза... нет, не
глаза, а два ярко тлеющих угля.
тот самый неблагодарный пациент, после операции на глазах сбежавший из
метростроевского лазарета.
Только о какой благодарности может идти речь? Опыты надо мной ставили насильно,
как над попавшей в ловушку крысой. Просто чудо, что я не ослеп вместе с другими
пациентами. Пусть метростроевцы и наделили меня даром видеть сквозь мрак, я
навсегда возненавидел их... Благодарен я этим жабам совсем за другое. От них я
перенял искусство коварства, изворотливости и лукавства, которое потом очень
пригодилось мне в жизни. Иначе как бы я стал пастырем в этом стаде блудодеев и
сонных обжор, именуемых обителью Света. Не возмущайся, брат, - покосился он на
Венедима, вздрогнувшего от предыдущих слов. - Я не богохульствую. Я просто
называю вещи своими именами. Укорять себя мне не в чем. Все, что делается ради
торжества веры, заранее прощено на небесах. Сам Спаситель позволял себе
использовать одни злые силы против других. Вспомни историю с изгнанием бесов.
Любой способ дозволен, лишь бы он способствовал освобождению заблудших душ из
тенет сатаны...