его горло, во всю глотку распевая "Битву при Мальдоне", но тут
Враг впился когтями ему в руку и принялся колотить коленями по
спине, так что Рэнсом отлетел в сторону.
двумя наркозами, что снова, должно быть -- в тысячный раз,
двинулся навстречу Врагу, отчетливо понимая, что драться больше
Кембрия.
но он сразу понял, что это уже бред. Он пошатнулся. И тут его
охватило чувство, которое на Земле хороший человек испытать не
может, -- чистая, правая, неистовая ненависть. Прежде ненависть
всегда соединялась у него с догадкой, что он не сумел отделить
грех от грешника, и он каялся, а теперь она была чистой
энергией, обратившей его руки и ноги в пылающие столпы. Перед
ним стояло не существо с испорченной волей, а сама Порча,
подчинившая себе чужую волю. В незапамятные времена это было
личностью, но обломки личности были теперь лишь орудием
яростного и внеличностного отрицания. Наверное, трудно понять,
почему Рэнсом не ужаснулся, но обрадовался. Как мальчишка,
добывший топор, ликует, обнаружив дерево; как мальчишка, у
которого есть цветные мелки, ликует, обнаружив целую стопку
ярко-белой бумаги, так и он ликовал, узнав наконец, для чего
существует ненависть. Он был счастлив, что чувство его и объект
этого чувства совершенно соответствуют друг другу. В крови,
дрожа от усталости, он знал, что сил у него хватит; и когда он
снова бросился на воплощенную Смерть, вечный нуль вселенской
математики, он и удивился, и (где-то глубже) не удивился своей
силе. Руки обгоняли веления мысли; они учили его страшным
вещам. Ребра у Нелюдя хрустели, хрустнула и челюсть, он просто
трещал и раскалывался под ударами. Своя боль значения не имела.
Рэнсом знал, что может хоть год драться вот так, ненавидеть вот
такой, совершенной ненавистью.
случилось, не мог поверить, что Нелюдь бежит. Этот миг
замешательства помог Врагу -- когда Рэнсом опомнился, тот как
раз исчезал среди деревьев, сильно хромая и воя на бегу; одна
рука бессильно свисала вдоль тела. Рэнсом бросился за ним, не
сразу разглядел его среди стволов, потом заметил и припустил со
всех ног, но Нелюдя не догнал.
то вниз по колеблющейся земле. Они пробежали мимо дракона, мимо
Королевы, улыбавшейся во сне. Тут Нелюдь склонился над ней,
занес левую руку, и впился бы в жертву ногтями, но Рэнсом уже
настигал его, и он не посмел задержаться. Они пробежали мимо
оранжевых птиц -- те спали, стоя на одной ноге, спрятав голову
под крыло, словно цветущие подстриженные кусты. Они пробежали
мимо желтых кенгуру -- и пары, и целые семьи спали, сложив
лапки на груди, как крестоносцы на старинном надгробье. Им
пришлось нагнуться, когда они пробегали под деревьями -- на
ветках спали древесные свиньи, уютно, по-детски похрапывающие.
Они прорвались сквозь заросли пузырчатых деревьев, и душ на
мгновенье смыл с них усталость. Они вылетели из лесу и
понеслись по широким полям, то желтым, то серебристым, по
щиколотку, а то и по пояс проваливаясь в душистую росу. И снова
они вбежали в лес, он ждал их в укромной долине, но, пока они
приблизились, успел подняться на вершину горы. Догнать врага
Рэнсом не мог, и удивлялся, как же такое искалеченное созданье
несется с такой быстротой. Оно хромает -- значит, вывихнул
ногу, и должен на каждом шагу терпеть ужасную боль. И тут
явилась жуткая мысль: а что, если вся боль достается уцелевшим
останкам Уэстона? Подумав о том, что в этом чудовище и сейчас
томится существо его рода, вскормленное женщиной, он
возненавидел его вдвое, и ненависть эта была совершенно особой
-- она не отнимала, а прибавляла силы.
возникло море. Нелюдь бежал так, словно для него не было
разницы между водой и сушей. Раздался громкий всплеск. Рэнсом
различил темную голову на фоне медноцветного моря и
обрадовался, что Уэстон выбрал именно этот путь: из всех видов
спорта только в плаваньи Рэнсому удалось достичь успеха.
Нырнув, он на секунду потерял врага из виду, а затем,
приподнявшись над водой и отбрасывая с лица мокрые волосы (они
сильно отросли за последнее время), увидел его прямо на воде,
словно тот сидит на поверхности моря. Приглядевшись, Рэнсом
понял, что сидит он на рыбе. Видимо, волшебная дрема зачаровала
только их остров -- скакун, которого оседлал Уэстон, был вполне
бодр. Всадник все время наклонялся к нему и что-то делал.
Рэнсом не видел, что именно, но уж конечно это чудовище знало,
как подогнать живое существо.
любят человека морские скакуны. Почти тут же он обнаружил, что
вода вокруг просто кишит рыбами -- они прыгали и играли,
старясь привлечь его внимание. Хотя они изо всех сил старались
помочь, он с трудом вскарабкался на скользкую спину того, кто
первым попался под руку, и расстояние между ним и врагом
увеличилось. Наконец он взобрался на рыбу и, усевшись за
большой пучеглазой головой, сдавил коленями бока, подтолкнул
своего коня пятками и зашептал ему на ухо что-то ласковое,
всячески стараясь пробудить его пыл. Рыба мощно рассекала
волны, но, как он ни напрягал зрение, Рэнсому не удавалось
заметить впереди Нелюдя -- все загородила надвигавшаяся волна.
Несомненно, Нелюдь был уже за ней.
указывали ему дорогу. Склон волны пестрел огромными рыбами,
каждую окружала желтая пена, а многие выбрасывали вверх длинные
струи воды. Видимо, Нелюдь не учел инстинкта, который неуклонно
вел этих рыб вслед за той, которую избрал человек. Все они
мчались вперед, к какой-то цели, словно гончие, идущие по
следу, или перелетные птицы. Поднявшись на гребень волны,
Рэнсом увидел под собой широкую впадину, похожую на долину
среди его родных холмов. Далеко впереди, ближе к другому ее
склону, виднелась темная, маленькая, словно игрушечная фигурка;
между нею и Рэнсомом в несколько рядов растянулась рыбья стая.
Теперь он не мог упустить врага, рыбы тоже гнались за ним, а уж
они-то его не упустят. Рэнсом расхохотался. "Псы у меня
прекрасные! -- проревел он. -- И чуткие, и быстрые!"
сражается, даже стоять не должен. Он попытался усесться
поудобнее, но тут же выпрямился от резкой боли в спине. Как
последний дурак, он завел руку за спину, чтобы ощупать раны, и
просто взвыл от боли. Вся спина превратилась в кровавые
лохмотья, теперь они намертво присохли друг к другу. Тут же он
понял, что у него еще и выбит зуб, с костяшек содрана кожа, а
все тело с головы до пят пронзает какая-то глубинная, более
опасная боль. Он и не знал до сих пор, что настолько изувечен.
застывшему телу не так-то легко наклониться к струящейся под
ним воде. Сперва он думал нагнуться, опуститься почти что вниз
головой, но с первой же попытки отказался от такой затеи.
Пришлось зачерпнуть воду в сложенные ковшиком руки, но и это
далось лишь с большим трудом его цепенеющему телу, он стонал и
задыхался. Он очень долго добывал крошечный глоток воды, лишь
раздразнивший жажду. На то, чтобы ее унять, ушло по крайней
мере полчаса -- полчаса отчаянной боли и непомерного
наслаждения. В жизни не пробовал он ничего прекраснее этой
воды, и, утолив жажду, все черпал и плескал на свое измученное
тело. Мгновения эти были бы лучшими в его жизни, если 6 только
спина поменьше болела, да если б он не боялся, что Е когтях у
чудовища есть яд. Ноги просто прилипли к бокам рыбы, отдирать
их было трудно и больно. Он потерял бы сознание, но твердил:
"Нельзя", -- стараясь сосредоточить взгляд на том, что близко,
и думать о чем-нибудь простом.
исчезая, рыбы плыли ему вслед, а Рэнсом плыл вслед за рыбами.
Их вроде бы стало больше -- наверное, по дороге они встречали
другие стаи и, словно снежный ком, увлекали их за собой. Вскоре
появились и другие существа. Птицы, похожие на лебедей, --
Рэнсом не мог разглядеть, какого они цвета, на фоне неба они
были черные, -- покружились и покувыркались в воздухе, а потом
выстроились длинными клиньями и тоже устремились вслед за
Нелюдем. Порой раздавался их крик -- самый вольный, дикий,
одинокий голос, какой только слышал Рэнсом, да и вообще мог бы
слышать человек. За долгие часы плавания еще ни разу не
встретилась суша. Рэнсом плыл по океану, по тем пустынным
местам, в которых он не был с того времени, когда прибыл на
Переландру. Море неумолчно гремело в ушах, и запах его
непрестанно проникал в сознание. Да, пахло именно морем,
странно и тревожно, как на Земле, но не враждебно, а сладостно,
словно запах теплый и золотой. Если бы он был враждебен, он не
был бы так чужд -- враги ведь как-то связаны друг с другом,
знакомы, даже близки. Рэнсом понял, что ничего не знает об этом
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Ильин Андрей
Быков Василий
Пехов Алексей
Шилова Юлия