Чтение 68–й страницы книги ~Волоколамское шоссе~

Заеву сменить позицию, отойти за ручей, прикрыть нас со стороны
Волоколамска.

Бойцы роты Заева скатываются с крутояра, минуют лощину, перемахивают
вброд через ручей, добегают до загородного кладбища, залегают там среди
могильных холмиков.

...Справа и слева от нашего выгнувшегося дугой батальона тоже полыхает
бой.

В стороне от города торчит среди полей длинное каменное здание
сельскохозяйственного техникума. Нижний этаж скрыт неровностями местности:
виднеются лишь провалы верхних окон, крыша. Над ней то и дело тяжело
взлетает клубящаяся красноватая пыль. Немцы всаживают в здание снаряд за
снарядом, крошат кирпичную кладку, но наши вцепились в этот каменный
редут, бьют под его защитой из пулеметов и пушек, полосуют винтовочным
огнем.

Мы знаем, там обороняется полк Хрымова. Нас разделяет промежуток
шириной около двух километров. В этот промежуток и в другие бреши
постепенно пробираются нам за спину немцы.

...Стрельба в тылу; там затрещали автоматы немцев. Отправляю туда свой
резерв - разведчиков под командой лейтенанта Брудного.

Взвод лишь успел выбежать, как там же, в тылу, неожиданно забарабанил
зенитный пулемет. Треск немецких автоматных очередей почти сразу
оборвался.

Кто же так вовремя, так кстати пришел нам на помощь? Вспоминаю
запрятанную в придорожном хворостиннике зенитную огневую точку.

От всех оторванные, затерянные в поле, полтора-два десятка зенитчиков
не бросили своего орудия, не ушли, вступили сейчас в драку, бьют, бьют по
наземным целям, заслоняя нас.

...Над крышей техникума уже не вздымаются облака пыли.

Что там случилось? Не оставлена ли нами эта кирпичная громада,
простреливаемая со всех сторон? Не отошел ли мой сосед, полк Хрымова,
которому я придан - придан для того чтобы закрыть прорыв на его участке?

...Посылаю Брудного в штаб Хрымова. Смышленый юркий Брудный наверняка
проберется, передаст боевое донесение, принесет новые сведения, принесет
приказ.

...Мы по-прежнему держимся, стреляем, огрызаемся, не даем ходу немцам.

На землю уже пала вечерняя тень, солнце ушло за тучи.

...Брудный возвратился. На том месте, где утром находился в блиндажах
штаб Хрымова, теперь никого не оказалось. В здании техникума - немцы.
Оттуда уже начали хлестать их пулеметы.

К множеству чувств, переполняющих душу, прибавляется возмущение
Хрымовым. Как он смел отойти, не предупредив нас, бросив приданный ему
батальон?

Принимаю решение: отходить. С этим приказом посылаю гонцов в роты.
Назначаю сборный пункт: сосновую рощу, раскинувшуюся среди поля.

...Таковы эти рваные картины - возможно, столь же рваные, как и самый
бой, который мы, разрозненные, раздробленные войска Панфилова, вели в тот
день, когда пал Волоколамск.

7. ОТХОД. ПОСЛЕДНЯЯ ПАЧКА "БЕЛОМОРА"

Приказ об отходе отдан.

Все уже покинули сложенный из дикого камня сарай, что служил нам
помещением штаба, лишь Рахимов еще собирает свое бумажное хозяйство да я
сижу на штабельке теса.

Сделав какую-то последнюю пометку в полевой книжке, Рахимов аккуратно
вкладывает ее в планшет, оправляет портупею, надвигает глубже шапку,
взглядом докладывает: "Готов!"

- Пошли, - говорю я.

Мы выходим из сарая.

На поле опять похолодело: задувает, усиливается ветер; ползет темная
наволочь, заглатывает голубизну неба. Вокруг слышится стрельба. Дуры пули
залетают и сюда, посвистывая на излете: "Фьють! Фьють!"

Неподалеку, у длинного, похожего на конюшню дома - там раньше
находилась ветеринарная лечебница племхоза, - грузится, готовится в путь
санитарный взвод. Тяжелораненые уже вынесены, уложены под кибиточный верх
фуры. Бойцы с легкими ранениями, те, что могут держаться на ногах,
терпеливо ждут команды трогаться; некоторые присели в затишье у дома,
негромко переговариваются, а больше молчат, прислушиваясь не то к посвисту
пуль, не то к себе, к собственной боли.

Около фуры нервно прохаживается наш врач Беленков. Он зябко
поеживается: ворот шинели поднят, платком он утирает нос, оседланный
пенсне. На боку висит вместительная сумка с эмблемой Красного Креста.
Недавно новехонькая - такой она мне запомнилась по учебным маршам
батальона, - эта докторская сумка уже поистрепалась. На брезенте среди
замытых пятен чернеет несмываемый потек разлитого йода. Это след минувшей
ночи, когда доктору пришлось работать при неверном свете керосиновой
лампы. Конечно, он не выспался, устал, нервы пошаливают.

Завидев меня и Рахимова, Беленков рывком поворачивается к распахнутой
двери ветеринарного пункта, кричит:

- Киреев, что вы там копаетесь? Скорей! Уже штаб уходит.

На крыльце появляется полнотелый, рыхловатый Киреев. Несколько по-бабьи
он держит, в обхват прижимая к животу, большой белый эмалированный таз,
нагруженный какими-то склянками и пакетами. Следом выходит санитар, тоже
нагруженный; в охапке, что он тащит, можно различить мотки веревок, тонкие
сыромятные ремни.

Доктор вновь набрасывается на Киреева:

- Хватит вам таскать всякую заваль! Становитесь! Выступаем!

- Какая же это, Яков Васильевич, заваль? В походе ремешок - первое
дело.

- Зачем вы набрали соды? Куда нам ее столько?

- Для стирки хотя бы, - невозмутимо объясняет Киреев.

- Сейчас надо думать не об этом... Кончайте! Ждать нас не будут!

- Доктор, спокойней, - вмешиваюсь я. - Без вас не уйдем. Киреев, почему
не слушаетесь приказаний?

Моя строгость не пугает старика фельдшера.

- Товарищ комбат, такое добро грех оставлять.

- А ну, какое там добро?

Вхожу в дом вместе с Киреевым. Это аптека племхоза, второпях брошенная
ветеринарами. Всюду разбросана бумага: старые газеты и журналы,
затоптанные, исписанные на машинке и от руки листки. Из прорванных пакетов
на пол просыпался порошок разных цветов, сапогами его разнесли по полу. На
окрашенных белилами полках выстроились обозначенные латинскими надписями
банки. Подоконник уставлен широкогорлыми, запечатанными сургучом бутылями
с бурой, почти черной жидкостью.

Киреев подводит меня к бутылям.

- Ценная штучка, товарищ комбат... Настойка опия... При расстройстве
желудка замечательное средство.

Он собирается продемонстрировать еще и другие ценности брошенной
аптеки, но я прерываю:

- Бери это желудочное снадобье! И на этом точка! И на будущее изволь не
прекословить доктору.

Киреев бережно забирает в объятия драгоценные бутыли. Одна все же не
умещается. Он обращается ко мне:

- Положите, товарищ комбат, сверху.

Исполняю просьбу рачительного фельдшера. Бросив прощальный взгляд на
заставленные полки, печально покачав головой, Киреев со своей ношей
покидает временное пристанище санвзвода.

Минуту спустя он, опять как-то по-домашнему, говорит ездовому:

- С богом!.. Трогай помаленьку...

Медленно тащится санитарная фура. Идущие позади раненые сбились кучкой
- в эти минуты никто не решается отстать.

Мы уже выбрались из дола, из укрытых мест, миновали домик поселка.
Впереди заросшая травой пустошь, простреливаемая с трех сторон. Ее надо
пересечь, чтобы достичь рощи, темнеющей приблизительно в километре, - это
сборный пункт, указанный командирам рот.

Роты еще не начали отход. На пустоши гуляет ветер, прочесывает
истоптанную, выстриженную скотом траву. Порой, при сильных порывах ветра,
кустики травы клонятся сильнее, тогда легкие тени пробегают по пустому
выгону. Туда, напрямик к роще, поворачивает санитарная запряжка, колеса
легко движутся по ненаезженной дернине.

Я на миг задерживаюсь, оглядываю простор. Пора, пора бы уже отходить
ротам.

Словно в ответ на эту мысль, из-за кладбища на луговину выкатывается
вторая рота. Люди бегут гурьбой, некоторые вырвались вперед, среди них я
прежде всего различаю Заева. Согнувшись, прижав локти к бокам, он несется
не оглядываясь. Его пистолет сунут за пояс, карманы шинели обвисли,
оттопырены, туда, наверное, всыпаны патроны. Силясь догнать передовых,
тяжело бегут отставшие. С ними мчится и Бозжанов. Он на бегу вспотел, щеки
влажно лоснятся. Рой разноцветных пуль - красных, желтых, зеленых -
преследует бегущих. Эти светящиеся хлыстики словно подгоняют бойцов. Мне
кажется, я слышу, как стучат сердца топающих по луговине людей, вижу их
замутненные неистовым бегом глаза.

А что будет, если выскочат вдогонку немцы, ворвутся сюда на плечах
наших? Нет, так не пойдет!

Посылаю Лысанку карьером, в полминуты обгоняю бегущих. Осадив коня,
поворачиваюсь им навстречу. Тяжело дыша, подбегают передние.