заиграл. Не слишком искушенный в португальской музыке ресторатор все же
распознал знаменитую мелодию "Tudo isto e Fado". Император играл так, словно
инструмент был для него родным с детства, а мелодия налипала на слух не
хуже, чем "Две гитары". "Что-то будет, что-то будет, что-то будет..." -
стучало в голове у Долметчера на разных языках. Император возвращался к
рефрену и начинал мелодию вновь - явно наслаждаясь нервным состоянием гостя.
Именно из-за таких мгновений шел в народе слух, что векам император Павел
Второй останется известен под прозвищем "Великий". Однако - и вправду: то
змеиный рецептурник, то португальская гитара! Жизнь полна неожиданностей, а
государь Всея Руси таковые очень и очень любит, и сам устраивает, когда есть
охота.
начал требующие изрядной виртуозности "Коимбрские ночи", "Noites de
Coimbra", притом с переходом всей мелодии в ре-минор. В воздухе и вправду
запахло ре-минорными звуками похоронного марша, даром что играл венценосец
так, будто фамилия его была Браганца, а не Романов.
пальцами по столу. Ниоткуда появился кофе. Ресторатор предчувствовал, что
кофе в его чашке окажется соленым. Так и было, ложка соли на чашку. И в
сердце Долметчера тут же пришло спокойствие. Царь заговорил.
гостившего здесь, на исторической родине, предиктора Класа дю Тойта, и был
поражен его рассказом. Но рассказ этот подтвердил наш собственный предиктор,
известный вам князь Гораций! И я решил не противиться судьбе, тем более, что
ей противиться... чрезвычайно трудно.- царь помолчал, глядя в глаза
Лаппорос, которая выучила русский язык не так давно, но медленную речь царя,
конечно, понимала, - Согласно прогнозу обоих предикторов, мы предоставляем
вам полное гражданство и пост министра трактиров Российской империи. В
России совершенно не отлажено общественное питание простого народа. Вы
сохраните всю вашу зарубежную собственность и свободный доступ к ней, но нам
бы хотелось, чтобы жили вы преимущественно на вашей новой родине. Добро
пожаловать, говорю я вам как простой русский человек простому русскому
человеку.
бледнела, но ладони в момент сильного волнения становились серыми. Царь,
видимо, знал об этом, и усмехнулся.
них отгранены от знаменитого алмаза португальской короны "Браганца", и даже
то, что это вообще-то не алмаз никакой, а очень чистый топаз, не портит его.
Так что и в запонках у вас топазы. Впрочем, это не важно. Мы возводим вас в
древнее дворянское достоинство. В светлейшие князья. Отныне вы будете
светлейший князь Карский: в деле переустройства общественного питания мы
будем двигаться с севера на юг России, от Карского моря - к Карсу и далее.
Герб готов, завтра ознакомитесь. А как вам кофе, сударушка Лаппорос?
По-русски вас будут звать Лапушка...
с той же ноты, на которой прервался. Ну и жизнь. Минуты не прошло -
перестригли дога в сенбернары. Еще и православным сделает. И наверняка с
южноамериканским дядей все согласовал. Это не император, это... змей
какой-то вымерший! Да, такого не зажаришь "де гурмэ..." А царь играл. И
хорошо играл, мерзавец. И все в ре-минор, да в ре-минор...
натуральным зомби, приготовленным по лучшим вудуистским рецептам и готовым к
употреблению. Машина, понятно, ждала внизу. И всего-то отсюда до "Яра" езды
полчаса. По дороге Долметчер спросил жену: понимает ли Лапушка - что
случилось.
князья Карские, значит, северные - значит, нам будут доступны любые русские
меха! Тебе очень пойдут белые соболя!
в этой ситуации могут быть служить полным утешением. Однако про себя
отметил, что одним только русским языком жене его теперь не обойтись -
придется основательно выучить "Историю государства Российского", царь
историк как-никак, и любит новых граждан империи экзаменовать по своему
предмету. А русская история удивительна, темна... и непонятна. О Лаппорос!
Выбрала ты себе не самого простого мужа, не самую легкую участь...
глаза его горели, как топазовые запонки.
Унион, даже не приглашая хозяина номера присесть, схватил оторванный
переплет змеиного рецептурника и стал читать по нему, как по писаному (для
него-то кожа расписной змеи была всего лишь легким вечерним чтением):
старый колдун испарился. Ресторатор постоял, подумал, и запустил в
рецептурником в зеркало. Старинное стекло даже не звякнуло, книга,
раскрывшись, глухо ударилась о ковер. Крути, не крути, а мысль в только что
прозвучавших стихах была глубокая и в точности соответствующая моменту.
привилегии. Можно добиться пропуска в закрытую для всех Киммерию, откуда
змеиный рецептурник привезли, хоть и скрывают про нее все, что могут, а
зайдешь к сектантам - все, оказывается, про нее знают. Интересная, наверное,
страна."
он и сам сумеет. А ресторан теперь можно открыть в любом русском городе.
Лучше - древнерусском. И даже не в одном...
Впрочем, невелика разница, если судить по результатам.
26
кучу денег и, по всей видимости, проиграет еще, всегда просыпается в 5 часов
утра.
лежал с закрытыми глазами. Все теперь у него было, - кроме предутреннего
сна. Он, Борис Черепегин, не так еще давно носивший имя Бориса Тюрикова,
получил все, чего хотел: кучу денег, возможность накласть возле этой кучи
много других новых куч, и даже не серебра, - именно серебром наклалась
первая куча, - а золота, преядреннейшего золота с императорским профилем,
именно золота! Сперва надумал покупать не монеты, а золотые бруски, но
вовремя узнал, что на это государева лицензия нужна. Государь же с богатыми
людьми строг, зорок, и приказано верить, что справедлив. Хочешь бруски? Пиши
прошение. С объяснением - зачем тебе золото, почему не годятся тебе простые
империалы. А заодно за переплавку государевых монет в кодексе статья - прямо
минойская, киммерийская. Словом, хочешь золота - вперед, но должно оно быть
государево. Ничего, кроме зубопротезной лицензии, Борис придумать не смог,
да и ту решил не покупать: ладно, чистый вес золота в монетах всего на одну
восьмую ниже номинала. А может быть, и надежней держать состояние в монетах
с завышенным номиналом? Мысли, как и во всякое утро, начинали двигаться по
кругу. Под утро всегда видел Борис во сне рыбный рынок, где шла торговля
щуками... Потрошеными! И жареными! Даже кусками в сухарях...
кровного добра в царских монетах, потом, словно крысы на княжну Тараканову в
картине запрещенного художника Флавицкого, лезли в голову воспоминания.
Снова и снова мерещился долгий свист в ушах, с которым черная лодка
"Кандибобер" из Лисьей Норы летела посуху на благословенную Вологодчину, в
Богозаводск, на скотный двор мещанина во крестьянстве Василия Черепегина, и
не было тому свисту конца - а прекратился он лишь тогда, когда лодка резко
остановилась и мало что соображавший Борис ощутил наброшенную на лицо ему
шубу. Шуба, впрочем, ворочалась, царапалась и орала в ультразвуковом
диапазоне: бобер, не подверженный колдовству покойной госпожи Фиш, прибыл на
двор мещанина Черепегина верхом на лодке "Кандибобер", на серебряном запасе
Киммерии и на Борисе.
бобра с головы, даже если это шуба - скорей, а то ведь и задохнуться
недолго! Но второй мыслью было: вовсе нет никакого бобра, нет по крайней
мере здесь и теперь, никого не нужно скидывать с головы. И сразу, будто
первый удар утреннего колокола, низким басом вступала в мозги Бориса песня
легендарного офени Дули Колобка - "Я от дедушки трах-бах, я от бабушки
трах-бах..." Это было уже свое, хоть и не очень успокоительное - с какой
стороны посмотреть. Борис Черепегин ныне полагал себя провозвестником новой
истинной веры, короче - религии. Такой, которая единственная подлинная.
Впрочем, Дуля Колобок ее, конечно, предвидел... но не провозвестил. Он был
предтечей. Он не осмелился. Зато у Бориса теперь была куча золота, и он
собирался в скором времени возгласить миру свое "Колобковое Упование" -