возвращения своего посланца с ответным письмом от баронета, с тем чтобы
поступить в соответствии с указанием сэра Роберта.
и запечатанным гербовой печатью Хейзлвуда, на которой красовалась эмблема.
Глоссину и благодарит его за участие, которое он принял в деле, касающемся
благополучия семьи Хейзлвуд. Сэр Роберт Хейзлвуд просит мистера Гилберта
Глоссина доставить арестованного в замок Хейзлвуд для допроса вместе со
всеми упомянутыми доказательствами и документами. А по окончании дела, если
только мистер Гилберт Глоссин никуда в другое место не приглашен, сэр Роберт
и леди Хейзлвуд просят его отобедать с ними.
руку запустить. Но сначала надо как-то сбыть этого молодца. Сдается мне, что
сэра Роберта я сумею обработать. Он чванлив, но не умен и примет во внимание
все, что я ему скажу, чтобы потом действовать в соответствии с моими
соображениями, но уже от своего имени. Таким образом, фактически судьей буду
я, а вся ответственность падет на него".
прекрасной аллее вековых дубов, которые укрывали от глаз старинное здание,
походившее на аббатство. Это был большой замок, который строился в различные
периоды; часть его действительно была когда-то аббатством. После того как в
царствование королевы Марии аббатство это было уничтожено, глава рода
Хейзлвудов получил в дар от королевы замок и все прилегающие к нему земли.
Замок был окружен прекрасным парком, широко раскинувшимся по берегам реки, о
которой мы уже говорили. У всех окрестностей был мрачно-торжественный и
даже, пожалуй, слегка грустный вид, под стать архитектуре самого замка, но
поместье содержалось в образцовом порядке и свидетельствовало о богатстве и
знатности его владельца. Едва только карета Глоссина остановилась у
подъезда, как сэр Роберт стал разглядывать ее из окна. Дворянская гордость
заставляла его несколько пренебрежительно относиться к этому novus homo,
этому Гилберту Глоссину, недавно еще писцу в ***, который
посмел вдруг обзавестись таким экипажем. Но гнев его смягчился, когда он
увидел, что на дверцах кареты были только две буквы: Г. Г. Эта кажущаяся
скромность на деле объяснялась только задержкой со стороны мистера Камминга
из герольдии, который был в это время занят составлением гербов для двух
североамериканских интендантов, трех англо-ирландских пэров и двух богатых
ямайских купцов и проявил не свойственную ему медлительность в создании
гербового щита для новоиспеченного лэрда Элленгауэна. Задержка эта послужила
только на пользу Глоссину - по этой причине баронет отнесся к нему более
благожелательно.
Глоссина провели в так называемый большой дубовый зал - длинную комнату,
отделанную лакированной резной панелью и украшенную угрюмыми портретами
предков сэра Роберта Хейзлвуда. Глоссину, не обладавшему чувством
собственного достоинства, которое в данном случае одно могло уравновесить
его незнатное происхождение, стало не по себе, и его низкие поклоны и
заискивающие манеры показывали, что на какое-то время из лэрда Элленгауэна
он снова превратился в недавнего канцеляриста со всеми привычками
последнего. Ему, правда, хотелось убедить себя, что он только льстит этим
гордому баронету ради своей же собственной выгоды, но чувства его говорили
совсем другое, и он в полное мере испытывал на себе влияние тех же самых
предрассудков, которым рассчитывал польстить в старике.
была одновременно и подтвердить его превосходство и показать, что сам он
настолько великодушен и мил, что может пренебречь этим превосходством и
снизойти до обыкновенного разговора с обыкновенным человеком. Он
поблагодарил Глоссина за то, что тот с таким вниманием отнесся к делу, столь
близко касающемуся "молодого Хейзлвуда", и, указав на висевшие на стене
фамильные портреты, с приятной улыбкой заметил:
сам, за все труды, заботы и беспокойство, которые вы взяли на себя в этом
деле, и я уверен, что если бы они могли говорить, то они вместе со мной
принесли бы вам свою благодарность за услугу, которую вы оказали дому
Хейзлвудов, обременив себя этими трудами и хлопотами, а также за то участие,
которое вы приняли в молодом джентльмене, продолжателе их славного рода.
первый свой поклон он отвесил в честь стоявшего перед ним баронета, второй -
в знак почтения перед молчаливыми фигурами, которые спокойно и терпеливо
взирали на пего с украшенных резьбою стен, и третий - в честь юноши,
достойного носителя их благородного имени. Сэр Роберт был чрезвычайно
польщен учтивостью, проявленной таким roturier, как его
гость, и с дружественной любезностью продолжал:
мне воспользоваться вашим знанием законов, чтобы приступить к этому делу.
Судебная деятельность не очень-то мне по душе, она больше под стать людям,
которым не приходится уделять своим семейным делам столько времени, внимания
и забот, сколько мне.
готов к услугам господина баронета, но, коль скоро имя сэра Роберта
Хейзлвуда стоит одним из первых в списке судей, он, Глоссин, никак не может
считать, что его помощь окажется нужной или полезной.
практически этим не занимался и могу не знать коекаких мелочей
судопроизводства. Я ведь обучался юриспруденции и даже одно время мог
похвалиться своими успехами в области умозрительных, отвлеченных и туманных
положений нашего административного права. Но в нынешнее время у человека
семейного и состоятельного так мало возможностей для продвижения в этой
области; она стала достоянием всяких проходимцев, готовых ратовать за
какого-нибудь Джона или Джека с тем же рвением, что и за самого знатного
дворянина, и потому адвокатура, откровенно говоря, мне очень скоро
опротивела. Действительно, первое дело, которое мне пришлось разбирать,
просто вывело меня из себя. Надо было разрешить спор мясника со свечником, и
я увидел, что от меня хотят, чтобы я испоганил свои губы не только низкими
именами, но и разными техническими названиями и словечками их нечистого
ремесла. Поверьте, что с тех пор мне даже запах сальных свечей опротивел.
услышать, что способностям баронета было найдено столь недостойное
применение в этом прискорбном деле, Глоссин сказал ему, что Хейзлвуд может
использовать его либо в качестве секретаря, либо как заседателя, словом -
распорядиться им так, как ему будет угодно.
этого несчастного ружья стрелял именно он, а не кто другой, по-моему, будет
нетрудно. Если же он станет отрицать этот факт, то я думаю, что мистер
Хейзлвуд сумеет его уличить.
находчивый Глоссин. - Право же, вряд ли стоит об этом сейчас говорить. Меня
больше всего смущает, что мистер Хейзлвуд, как мне стало известно, по своей
мягкости и снисходительности склонен смотреть на это покушение как на
случайное и никак не злонамеренное, в силу чего виновник его может оказаться
отпущенным на свободу и наделать еще больше зла.
королевского адвоката, - с важностью ответил сэр Роберт, - но я думаю, я
вполне уверен, что самому факту ранения Хейзлвуда, даже если увидеть в нем
одну только простую неосторожность, то есть если подойти к делу с нарочитой
мягкостью и представить его в самом благоприятном для виновника свете и в то
же время в самом не правдоподобном виде...так вот, я уверен, что он сочтет
преступника заслуживающим не только тюремного заключения, но скорее всего
даже и ссылки.
судебным делам, - я целиком разделяю ваше мнение; только не знаю, почему так
получается, но мне приходится видеть, как эдинбургские судьи, а иногда и
королевские чиновники, хвастаясь своим беспристрастием, разбирают судебные
дела невзирая на происхождение и звание человека; поэтому я опасаюсь...
меня уверить, что таких взглядов придерживаются люди благородные, да еще
ученые законоведы? Нет, сэр, если вещь на улице украдена, то это воровство,
а если это содеяно в церкви, это уже святотатство, поэтому, следуя
существующей в обществе иерархии, оскорбление тем значительнее, чем выше
лицо, во вред которому оно учинено, нанесено или задумано.
но заметил, что в самом худшем случае, то есть если
власти станут на ту не правильную точку зрения, на которую он только что
намекал, закон неминуемо должен осудить Ванбеста Брауна еще и за другие
преступления.
Хейзлвуда из Хейзлвуда оказалась в опасности, чтобы пуля размозжила его
правую ключицу, чтобы несколько дробинок попало в акромион, как об этом
пишет домашний врач, и чтобы все это было делом рук какого-то нечестивца без
рода и племени по имени Ванбест Браун!
попросить у вас тысячу извинений и вернуться к тому, о чем начал говорить.
Одноименное лицо, как явствует из этих бумаг (тут он вытащил бумажник Дирка