он. - Чего вы вообще лезете туда? Зачем вам нужен "Шторм"? Не выходит - и
бог с ним.
Надо отсидеть выдержки, понимаете? А главные коэффициенты выше!
и окружили их. Несколько минут стояла тишина. Толмазин посмотрел на водолаза
в размышлении.
что он течет одной струей. Это нелогично. По закону гидродинамики поток
должен расширяться и терять скорость. Противотечение Кромвелла на многое
раскрыло глаза. Вот посмотрите... - Он стал водить пальцем по динамической
мазне. - Видите эти дуги? Вот ваш компенсирующий всплеск, образующий поток.
Все глубинные течения противоположны поверхностным. А здесь поток
поворачивает с течением. Что это значит?
пятисот километров. Изучали переходный слой между течениями. Предположение
такое: выравниваются давление, плотность пластов. Течение становится одно.
Но это только предположение. Поэтому привязывать "Шторм" к модели Полыньи
очень опасно.
что швырял в него цилиндрами океанов, сейчас изумлял нерешительностью в том,
что очевидно. - Мы здесь сидим, а он - там!
стола свои тонкие руки. И в руки этого интеллигента Суденко сейчас отдавал
жизнь, корабль, все? Еще несколько минут назад такое показалось бы ему
чудовищной нелепостью. Случился парадокс, который он не мог объяснить.
Впрочем, там будет видно.
7
волн. А сейчас лишь сверял свои впечатления по карте, полуслепой, из белых
пятен, в частых пометках Азбукина, которые были больше похожи на тайные
знаки, чем па штурманские определения.
Такого выражения нет. Или стояло в кружке: "40С" - сорок градусов севернее?
Но откуда сорок, если линия лежала в другой четверти? И откуда север, если
шли на чистый юг?
навигационном ориентировании, но попросту не различал сторон горизонта. Все
это поначалу мешало, отвлекало внимание. Но потом притерпелся, отошел.
Просеков. Вся в оползнях, в мелях, с искаженным рельефом, река,
распластанная на карте, напоминала больную измученную женщину, нуждавшуюся в
срочном лечении и опасную своим беспомощным неистовством. Но даже такая, с
надорванным здоровьем, она была прекрасна: загадочны были изгибы ее русла,
удивительным казалось вращение струй, разное под берегами, и, думая о ней,
как о женщине с исковерканной судьбой, чья любовь дарит незабываемые
мгновенья, Просеков неторопливо одолевал километр за километром: отдыхал с
Диком на приступках каменных террас, прохлюпывал торфяные болотца, где Дик
вспугивал парочку куропаток, продирался сквозь метелки выгоревшего камыша и
папоротники, обсаженные каплями, и отмывал сапоги в луже с закатом, которую
выхлебывал Дик. Все было в точности, как представлял. И дом стоял на месте:
старый маяк с большой лампой и колоколом, отлитым из восемнадцати пудов
старинной меди. В туман надо звонить - два удара через три минуты. А еще
надо смотреть, чтоб точно шли часы. На этой вершинке, вознесшейся огоньком,
жила природа, блистали ее глаза. И если так случилось, что ничего другого
для него нет, то лучше уснуть здесь, где никто его не знал, объемля сердцем
гигантскую тишину. А там осмотрится в новом мире, сделает его своим и,
цепляясь за эту ниточку, возникнет опять, если дело позовет. А если не
позовет, то хоть останется, не обидевшись, прежняя жизнь: как бы там ни
было, а свет в ней был и не исчезнет просто так.
приманки в капканы. На палубе остались сохнуть тюленьи шкуры, растянутые на
щитах, похожие на художественные полотна. Отдельно сушились мужские органы
зверей, которые стармех Бутылкин заготовлял для нужд фармакологии. Подходило
время обеда, который на таких судах ждали задолго. Вначале они ожидали
завтрак, потом обед, затем ужин. И так, в томительном ожидании, у них
проходил день.
удивление толстая деваха, неуклюже поднимаясь по трапу, наверное, зацепила
какой-то ларь: сразу понесло кислой капустой.
ехать, то надо принимать и их обычаи. Обед так обед, для всех один. Баня так
баня - тоже. Направился в столовую, где, строго-оживленные, под картиной с
медведями сидели экспедиторы. Буфетчица потянула в сторону, в отдельный
угол.
никогда не задумывался над тем, что ест. Азбукин был еще предупредительней,
чем прежде. В нем нравилось то, что не было шутовства, хитрого заискивания,
использования связи для бахвальства. А было то, что он воспринимал Просекова
как друга, как брата, как желанного гостя.
рядами тяжелых и легких фигур: наливок, напитков, квасков, настоянных с
ягодой, травой, кленовым листом, а теперь разлитых в кувшины; с разноцветьем
закусок, где выделялись копчености, соления из омуля и осетра и разные
тонкости для разврата желудка. Азбукин посетовал, что не осталось
качественного лосося - одни самцы.
на самку.
голосом. Вот и пойдут на запах самцы. Один за другим, как чумные.
Обдумал все, взвесил?
вряд ли возможен для "Кристалла". Да и какой в нем толк? На флот, без
отпуска, не вернут. Что еще оставалось? Оставалось выяснить одно: поедет ли
с ним Настя? Подумав о ней, Просеков внезапно почувствовал, как радость,
которую он испытал от близости с рекой, обламывается в душе, как тонкий
ледок, раскрывая глубокую пропасть отчаяния...
рыбак.
стоял сам и не приглашал садиться. - Беда в другом, Стась.
прокричит...
Я буду жить, Егор. А он - нет, Стась. И за это я тебя люблю, - проговорил
он, обняв Просекова. - Не за деньги твои и славу - за это! Что ты не такой,
как я.
тайной и мог, как дикий медведь, восстанавливать силы в продолжительном сне.
А Просеков, человек глубокий, жаждущий забытья, такого преимущества не имел.
Все это казалось невыносимой несправедливостью.
бочку.
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Афанасьев Роман
Куликов Роман
Громыко Ольга