оставить мятежников с носом, - ответил, смягчившись, адмирал и добродушно
закивал головой, перед тем как осушить бокал. - Но, если действительно
существует такая опасность, перевезите вино на мой корабль, и я найду для
него место, хотя бы в своей собственной каюте. Уверяю вас, что ни янки, ни
французы, ни испанцы не отважатся осадить крепость, которой я командую.
многозначительно переглянулись, но никто не нарушил молчания, словно то, о
чем все подумали, было предметом слишком деликатным, чтобы о нем говорить
вслух в присутствии главнокомандующего.
принимал участия в общей беседе, решился вставить и свое замечание - со
сдержанностью человека, не уверенного в том, как будут приняты его слова.
вымолвил он. - Летом они, без сомнения, доставят нам немало хлопот. Нельзя
отрицать, что все их батареи стреляют метко, особенно та, которую они
поставили на берегу. Я даже побаиваюсь, как бы они не захватили острова,
тогда положение нашего флота станет опасным.
моряк с нескрываемым изумлением. - Счастливым будет для Англии тот день,
когда Вашингтон со своим сбродом подойдет к нам на расстояние пушечного
выстрела!
поле, - воскликнул Хау, - тогда мы бы покинули наши зимние квартиры. Я
говорю - зимние квартиры, потому что, надеюсь, никто из вас, господа, не
рассматривает эту банду вооруженных мужиков как осаждающую нас армию. Мы
занимаем город, они - окрестности, но, когда придет срок... Ну, в чем дело,
любезный? - прервав свою речь, спросил он у лакея, который уже несколько
минут стоял за его стулом, почтительно ожидая, когда на него обратят
внимание.
услышанным присутствующими и в то же время испытывая неловкость от того, что
ему приходится говорить шепотом. Почти все из вежливости отвернулись, но
старик адмирал, сидевший слишком близко, уловил слово "дама", и после столь
обильных возлияний оно чрезвычайно его развеселило. Громко ударив рукой по
столу, он крикнул с развязностью, на которую, кроме него, никто из гостей
Хау никогда не решился бы:
дружище? Под королевским или мятежным? Вот так недоразумение! Или повар
запоздал с ужином, или дама слишком рано пришла. Ха-ха-ха! А вы живете в
свое удовольствие, господа сухопутные генералы!
расхохотался, чрезвычайно довольный своим остроумием. Однако никто не
разделял его веселья: все делали вид, что не понимают его намеков, хотя
некоторые и обменивались украдкой с соседями насмешливыми взглядами. С явной
досадой, закусив губу, Хау строго приказал слуге громко повторить свои
слова.
превосходительство. Она дожидается этой чести в библиотеке, сударь.
господин острослов! А скажи мне, приятель, эта особа молода? И хороша собой?
очень молода. Но лицо ее скрыто капюшоном.
Будь я проклят, Хау, но скромность - редкая добродетель среди сухопутных
офицеров.
легко, - с улыбкой сказал Бергойн, делая движение, чтобы подняться со стула.
- Вероятно, она пришла просить вспомоществования или разрешения выехать из
города. Позвольте мне переговорить с ней и избавить вас от неприятной
необходимости ей отказать.
недостоин занимаемого мною поста, если бы отказывался принимать просителей.
Господа, поскольку дело касается дамы, я позволю себе злоупотребить вашей
снисходительностью. Адмирал, я предлагаю вам услуги моего дворецкого, он
славный малый и сумеет описать вам подробно, какое плавание совершила эта
бутылка с той минуты, как она покинула остров Мадейру.
простодушного адмирала, который, однако, смеялся один: все остальное
общество с благовоспитанной сдержанностью обратилось к другим темам
разговора.
минуту мысли и воображение всех его гостей, несмотря на их притворное
безразличие. Со свободой и непринужденностью военного, не знающего над собой
власти, он вышел на средину комнаты и с подчеркнутой, хотя и несколько
двусмысленной любезностью спросил:
взяла на себя труд сама посетить меня?
будет просить недостаточно горячо, - прозвучал из-под складок капюшона
нежный, трепещущий голос. - Дело мое не терпит отлагательств, а просить об
аудиенции значило бы терять драгоценное время, и я взяла на себя смелость
явиться к вам сама.
галантностью, которая более приличествовала бы генералу, предлагавшему
заменить его.
капюшон:
этом уверен, сказать больше, чем слова. Кого я имею честь принимать? И
какого рода ваше дело?
капюшон, и пристальному взгляду Хау открылось нежное личико Сесилии.
генерал, но едва она произнесла их, как в смущении потупилась и густо
покраснела, сохраняя, однако, внешнее спокойствие. Генерал посмотрел на нее
с восхищением, хотя и с некоторым недоумением.
требующий размышления. Я вижу, что говорю с дамой необычайной красоты, но
дозволено ли мне спросить, как я должен вас величать?
наших общих предков оно слывет благородным, и, быть может, мистер Хау слышал
его: я дочь покойного полковника Дайнвера.
некоторая вольность его обращения тотчас сменилась почтительностью. - Я
давно знаю, что вы живете в Бостоне, как знаю и то, что вы прячетесь от нас,
словно принадлежите к нашим злейшим врагам, - прячетесь от внимания, которое
каждый офицер нашего гарнизона был бы счастлив вам оказать, начиная от меня
самого и кончая самым юным прапорщиком.
от подобных обвинений, - возразила она. - Но если мало одного моего имени,
чтобы получить от вас милость, которой я добиваюсь, то я должна просить о
ней от имени того, кого я разыскиваю.
есть все основания быть довольным своей судьбой.
- ответила Сесилия и в смущении невольно опустила на лицо капюшон, так как
понимала, что приближается минута, когда ей придется назвать имя человека, с
которым она связала себя нерасторжимыми узами.
вздрогнул, услышав хорошо знакомое ему имя офицера, пользующегося таким
большим уважением в армии. Однако на его смуглом лице появилась
многозначительная улыбка, когда он с удивлением повторил ее слова:
Европу для поправки своего здоровья!
было видно, что известие это его встревожило.
тоном. - Вы говорите, сударыня, что он покинул город, и это без моего ведома
и согласия?
Линкольна. - Его толкнуло семейное несчастье; при других обстоятельствах он
первый осудил бы такой поступок.
страшным, чем любые слова. Сесилия минуту смотрела на гневное лицо генерала,
словно хотела проникнуть в самые тайные его мысли, затем с чувствительностью
женщины, поддавшись самым худшим своим опасениям, воскликнула:
пролил он свою кровь ради вас? Многие месяцы был он на краю могилы, потому
что защищал ваше дело. А теперь вы усомнились в нем? Но, сударь, хотя случай