Чтение 68–й страницы книги ~Киммерийское лето~

- А, чтоб ты сдох, - сказал он. - Слушаю вас! Алло!

- Пожалуйста, попросите Дмитрия Павловича, - негромко прозвучал в
трубке голос - нежный, мягкого тембра и с такой доверительной интонацией,
словно сообщал тайный пароль. Игнатьев обмер.

- Ника? - спросил он, не веря своим ушам. - Никион, это я! Откуда ты
звонишь?

- Ой, Дима, здравствуй, я тебя не узнала, ты так сердито закричал. У
тебя совещание какое-нибудь? А я в Ленинграде.

- Как - в Ленинграде? Почему ты в Ленинграде? Ника! Ты что, опять
сбежала?

- Не-ет, что ты! Я просто приехала к тебе в гости, - нежно сказала
Ника. - То есть не то чтобы к тебе, я остановилась у тети Зины, но я
приехала, чтобы встретить с тобой Новый год. Когда ты кончаешь работу, Дима?

- Господи, какая теперь работа! Когда ты приехала?

- Сегодня утром, "стрелой". Просто я не хотела звонить сразу.
Вообще-то, я хотела позвонить вечером, но не утерпела.

- Где ты сейчас?

- На Невском, где угловой вход в Гостиный двор. По-моему, тут рядом
Садовая - по Садовой ходят трамваи? А напротив...

- Ясно, ясно, - перебил он ее и посмотрел на часы. - Значит так, Ника,
слушай внимательно! Сейчас ты выйдешь на Садовую - не переходя Невского! - и
сядешь на трамвай, номера второй или третий, запомнишь? Ехать нужно до
Марсова поля, это близко...

- Я знаю Марсово поле, - сказала Ника, - тетя Зина живет рядом, на
улице Пестеля.

- А, ну прекрасно! Тогда ты видела, что там рядом есть памятник
Суворову, перед Кировским мостом, - так вот, выйдешь к памятнику, повернешь
по набережной влево - перед мостом - и иди прямо, пока не увидишь дом с
часами. Поняла? Там над парадным такой навес, и есть часы, они висят на
кронштейне перпендикулярно фасаду, так что ты увидишь издалека. Это и есть
наш институт, я тебя буду ждать у входа.

- От моста по набережной влево, - повторила Ника. - А если я увижу
другие часы?

- Других здесь нет, наши единственные. Никион! Я ужасно рад, что ты
приехала. Ты надолго?

- На все каникулы! И погода сегодня какая чудесная, а еще говорят, что
в Ленинграде мало солнца... Если бы ты знал, как я по тебе соскучилась!

- А вот я так нисколько. Ты скоро?

- Я скоро, - сказала Ника и добавила шепотом: - Целую!

Игнатьев положил трубку и остался сидеть с отсутствующим видом. Через
минуту, потрясая пачкой фотографий, в комнату ворвался Мамай.

- Слушай, так больше нельзя! - заорал он. - Я отказываюсь работать,
если не будут приняты меры! Эти приматы из лаборатории окончательно потеряли
совесть! Ты посмотри, как они тут напортачили: когда я им специально говорил
печатать только на глянцевой бумаге повышенной контрастности...

- Спокойно, Витя, - сказал Игнатьев и протянул руку. - Покажи.

Отпечатки выглядели действительно неважно. Бегло просмотрев их,
Игнатьев пожал плечами.

- Что ж, пусть перепечатают на нужной бумаге.

- Так ведь не хотят, мизерабли!

- Ничего, я позвоню, захотят. - Игнатьев собрал фотографии в пачку и
вернул Мамаю. - А сейчас я исчезаю.

- Куда?

- По личным делам, Витя. По сугубо личным Вероника приехала, только что
звонила сюда.

- Да ну, - Мамай ухмыльнулся и поскреб в бороде. - Прыткий, однако,
Лягушонок. Так-таки взяла и приехала?

- Так-таки и приехала. Если будут меня спрашивать - придумай
что-нибудь. Скажи, что я в БАНе.

- Скажу, не волнуйся. Лягушонка от моего имели поцеловать не хочешь?

- От твоего - нет.

- Ну, тогда от своего. И не забудь позвонить в лабораторию, накрутить
хвоста этим микроцефалам...

Когда Игнатьев спустился в подъезд, Ники еще не было. Он перешел на
другую сторону набережной, закурил. Его охватило смятение - вдруг Ника
захочет сегодня же побывать у него дома, а комната в страшном виде! Он
застонал потихоньку и даже зажмурился, а потом снова открыл глаза и на
противоположном тротуаре увидел Нику, уже почти поравнявшуюся с телефонной
будкой.

Он наискосок перебежал набережную, едва увернувшись от завизжавшей
тормозами "Волги", - водитель распахнул дверцу и крикнул ему вслед
срывающимся голосом: "Ты что, озверел, дура лопоухая, под колеса кидаться!!"
Игнатьев, обернувшись, успокаивающе помахал рукой и подбежал к Нике - та
стояла с белым лицом, приоткрыв рот и прижав ладони к груди.

- Ты с ума сошел, - сказала она, - тебя ведь чуть не задавили... я так
испугалась!

- Пустяки, все обошлось, - Игнатьев счастливо рассмеялся. - Шофер
обозвал меня лопоухой дурой - хорошо, правда? Здравствуй, родная...

Он поцеловал ее в прохладную, пахнущую морозом щеку, снял с ее рук
перчатки и стал целовать теплые ладошки, пальцы, запястья.

- Пусти, пусти, - в панике зашептала Ника, отнимая руки, - Дима, ну на
нас же смотрят...

- Не на нас, а на тебя, - возразил он, - и правильно делают - я бы тоже
смотрел. В Питере не часто можно увидеть такой румянец. А минуту назад ты
была совсем бледная.

- Это от испуга... я ведь так испугалась, - повторила Ника. - У меня до
сих пор коленки дрожат. Ты что, не видел машину.

- Я видел тебя, - объяснил Игнатьев. - Ты не представляешь, что это
значит - вдруг вот так взять и увидеть.

- Почему же не представляю... я ведь тоже увидела тебя вдруг. Ой, Дима,
я так рада, что мы вместе! Но я не оторвала тебя от чего-нибудь важного?

- Оторвала, и хорошо сделала. Третий день сижу над статьей, будь она
проклята...

- О чем?

- Да вот об этом нашем поселении... Знаешь, я все-таки совершенно
убежден, что оно чисто греческое.

- Я в этом никогда и не сомневалась, - важно сказала Ника. - Интересно,
что мы найдем этим летом...

- А ничего не найдем, нам отказали в деньгах на будущий полевой сезон.

Ника ахнула.

- Как, совсем? Значит, в этом году не будет никаких экспедиций?

- Почему же, будут. Русисты, например, начинают раскапывать, Копорье...
здесь, под Ленинградом.

- А нам туда нельзя?

Игнатьев рассмеялся:

- Милая моя, я ведь античник, что мне делать в средневековой крепости?
А тебя в этом году я бы не взял даже в Феодосию.

- Почему? - обиженно спросила Ника. - Я что-нибудь напортила там?

- Да нет, просто тебе нужно будет готовиться к экзаменам. Не хочу
пугать, но в прошлом году чуть ли не восемьдесят человек подавало документы
на археологическое отделение, а приняли всего пятерых.

- Ужас, - сказала Ника беззаботно. - Так это и есть ваш институт?
Красивое здание. И какое большое!

- Тут ведь три института - мы, востоковеды и еще какие-то электрики...
О, смотри-ка, кто появился, - узнаешь?

- Мамай! - радостно закричала Ника. - Виктор Никола-а-а-ич!
Здравствуйте!

Вышедший из подъезда Мамай, со своей бородой и в боярской шапке похожий
на купца Калашникова, оглянулся, помахал рукой и степенно направился к ним.

- Приветствую вас на брегах Невы, Лягушонок, - он церемонно поцеловал
Нике руку и повернулся к Игнатьеву. - Командор, побойтесь вы бога! Я всем
говорю, что вы в БАНе, а у вас не нашлось лучшего места, чем торчать под
окнами! Меня бы не подводили, если уж вам наплевать на собственную
репутацию...

- Кто же ходит в баню среди рабочего дня? - изумилась Ника.

- Да не в баню, - улыбнулся Игнатьев. - БАН - это библиотека Академии
наук. Исчезаем, Витя, ты прав...

- Так что, Лягушонок, - подмигнул Мамай, - ухнули наши планы купаться в
Черном море?

- Да, Дмитрий Павлович мне уже сказал, - Ника вздохнула. - Ужасно
жалко, в самом деле!

- А вы небось уже и купальничек какой-нибудь сверхмодный приготовили?
Ну ничего, будете загорать у стен Петропавловки, тут тоже неплохо.

- Ника решила ехать в Копорье, - сказал Игнатьев.

- А что, это мысль - сплавить ее к Овчинникову. У него в отряде такие
подбираются мальчики!

На углу Мамай торжественным жестом приподнял свою боярскую шапку и
распрощался, сказав, что идет обедать к теще.

- Поздравляю с наступающим, Лягушонок! Встречать-то как будете,
сепаратно?

- Сепаратно, - сказал Игнатьев.

- Откалываетесь, значит, от коллектива. Тогда давайте хоть на Рождество
соберемся, встретим масленицу по-православному. Хорошо бы всем феодосийским
отрядом, а? Лия Самойловна, правда, хворает, но "лошадиные силы" я организую
- пригоню табуном...

- Ну, а у тебя какая программа? - спросил Игнатьев, когда Мамай скрылся
за углом Запорожского переулка.

- Сейчас мы тоже пойдем обедать, к моей тетушке.

Игнатьев задумался.

- А она что, ждет нас вдвоем?