и Немецким морями... помяните мое слово, "Альтона - Киль" будет и дальше
интриговать; они могут проложить конкурирующую линию: Восточная Голштиния
- Неймюнстер - Нейштадт, это отнюдь не исключено. Но мы не можем позволить
им запугать нас; прямое сообщение с Гамбургом нам необходимо, как хлеб
насущный.
значит... Меня очень интересует наша железнодорожная политика, это у нас в
семье... Мой отец уже в пятьдесят первом году был членом правления
Бюхенской железной дороги, чем, вероятно, и объясняется, что меня в
тридцать два года тоже избрали в члены... личные мои заслуги еще так
незначительны...
или хотя бы доказать наличие доброй воли с моей стороны. Я должен быть
всей душой благодарен отцу, деду и прадеду за то, что они проложили мне
путь: большая доля доверия и уважения, которое они снискали в городе,
теперь механически переносится на меня, иначе разве бы мне удалось развить
такую энергичную деятельность?.. Чего только не сделал мой отец после
сорок восьмого года и в начале этого десятилетия для преобразования нашего
почтового ведомства. Вспомните-ка, Венцель, как он настаивал в городской
думе на объединении почты с компанией гамбургских дилижансов, а в
пятидесятом году без устали осаждал сенат, в те времена еще возмутительно
неповоротливый, своими проектами присоединения к германо-австрийскому
почтовому союзу... (*47) Если у нас теперь низкая пошлина на письма и
бандероли, если у нас есть почтовые ящики и телеграфная связь с Берлином и
Травемюнде, то, право же, отец не последний, кому мы этим обязаны, - если
бы он и еще несколько человек не докучали непрестанно сенату, то мы так до
сих пор и оставались бы при датской и турн-таксийской почте (*48). И
конечно, теперь, когда я высказываю свое мнение по таким вопросам, к нему
прислушиваются...
гамбургской железной дороги, то не далее как третьего дня бургомистр
доктор Эвердик говорил мне: "Когда дело дойдет до подыскания в Гамбурге
подходящего участка для вокзала, мы пошлем туда консула Будденброка, в
таких делах он смыслит больше любого юриста". Это были его точные слова.
помыльте еще, а то будет недостаточно чисто... Да, короче говоря, надо нам
пошевеливаться! Не хочу сказать ничего дурного об Эвердике, он уже стар,
но, будь я бургомистром, многое, думается мне, пошло бы значительно
быстрее. Не можете себе представить, какое я испытываю удовлетворение от
того, что у нас уже ведутся работы по устройству газового освещения и
наконец-то исчезнут эти дурацкие керосиновые фонари на цепях; а в этом
деле, откровенно говоря, есть доля и моего участия... Но сколько же еще
необходимо сделать, Венцель! Времена меняются и налагают на нас множество
новых обязательств. Когда я вспоминаю свое отрочество... ну, да вы лучше
меня знаете, как все у нас тогда выглядело. Улицы без тротуаров, на
мостовой трава по щиколотку, дома с бесконечными и самыми разнородными
выступами... Средневековые здания, обезображенные пристройками, постепенно
разваливались, потому что у отдельных горожан, конечно, водились денежки,
да и вообще никто с голоду не умирал, но у государства ломаного гроша не
было, и все шло настолько "шаля-валя", как говорит мой зять, господин
Перманедер, что о ремонте и благоустройстве города нечего было и думать.
Это были счастливые, довольные жизнью поколения! Помните закадычного друга
моего дедушки Жан-Жака Гофштеде? Он только и знал, что разгуливать по
городу и переводить непристойные стишки с французского... Но дольше так
продолжаться не могло; многое с тех пор изменилось и еще изменится. У нас
уже не тридцать семь тысяч жителей, но пятьдесят, как вам известно, - а
следовательно, и весь облик города должен стать другим. Везде выросли
новые здания, пригороды расширились, улицы стали благоустроеннее, у нас
появилась возможность реставрировать памятники былого величия... Но все
это в конце концов внешнее. Самое важное еще только предстоит нам,
любезный мой Венцель. И вот я, в свою очередь, возвращаюсь к ceterum
censeo (*49) моего покойного отца - к таможенному союзу! Таможенный союз
нам жизненно необходим, Венцель, это уже не подлежит обсуждению; и вы все
должны меня поддержать в моей борьбе за него... Можете быть уверены, что в
качестве коммерсанта я лучше разбираюсь в этих делах, чем наши дипломаты;
их страх утратить свободу и самостоятельность в данном случае просто
смешон. Так мы установим связи с остальными немецкими землями, не говоря
уж о Мекленбурге и Шлезвиг-Голштинии, что было бы тем более желательно
теперь, когда наши торговые отношения с севером в известной степени
разладились... Все в порядке, берите полотенце, Венцель, - заключал
консул.
рожь, скатившихся уже до пятидесяти пяти талеров и, увы, обнаруживавших
дальнейшую тенденцию к понижению, или о каком-нибудь семейном событии,
после чего Венцель удалялся по винтовой лестнице и выплескивал на улицу
пену из блестящего маленького тазика, а консул поднимался наверх в
спальню, целовал в лоб Герду, к этому времени уже проснувшуюся, и начинал
одеваться.
оживленным деятельным дням, насыщенным размышлениями, разговорами, делами,
писаньем бумаг, производством расчетов, хожденьем по городу и приемом
посетителей в конторе. Благодаря своим путешествиям, знаниям, обширному
кругу своих интересов Томас Будденброк не был так по-бюргерски ограничен,
как большинство людей, его окружавших, и, может быть, больше других ощущал
узость и мелочность жизни своего родного города. Но и за пределами этого
города, в обширном его отечестве, после подъема общественной жизни -
естественного следствия революционных годов, наступил период
расслабленности, застоя и реакции, слишком бессодержательный, чтобы дать
пищу живой мысли. И у Томаса достало ума сделать своим девизом известное
изречение о том, что вся человеческая деятельность лишь символ, и всю свою
волю, способности, воодушевление и временами даже практическое вдохновение
поставить на службу маленькой общине, где его имя произносилось в числе
первых, а также на службу семье и фирме, которую он унаследовал; достало
ума, чтобы одновременно иронизировать над своим стремлением достичь
величия и мощи в этом маленьком мирке и принимать это стремление всерьез.
отправлялся в контору на Менгштрассе. Там он обычно оставался не больше
часа: писал два-три неотложных письма, составлял несколько телеграмм,
делал то или иное указание - словно маховое колесо, давал толчок всему
механизму предприятия, предоставляя надзор за дальнейшей его работой
вдумчивому г-ну Маркусу.
готическими аркадами биржи на Рыночной площади, с инспекционными целями
отправлялся в гавань и амбары, выполняя свои обязанности судохозяина,
совещался с капитанами. И так до самого вечера, с небольшим перерывом для
завтрака со старой консульшей и обеда с Гердой, после которого он позволял
себе полчаса посидеть на диване с сигарой в зубах, читая газету. Одно дело
сменяло другое: были ли то хлопоты, связанные с его собственной фирмой,
либо вопросы пошлин, налогов, городского строительства, железных дорог,
почты, общественной благотворительности. Он старался вникнуть даже в
области ему чуждые, отведенные "ученым"; и в одной из них, а именно в
финансовой, проявил поистине блестящие способности.
рвением в исполнении этих своих обязанностей он не отличался; он торопливо
входил в последнюю секунду, когда жена его бывала уже совсем одета, а
экипаж с добрых полчаса дожидался у подъезда, и со словами: "Прошу
прощенья, Герда, дела", спешно облачался во фрак. Но когда сборы уже
оставались позади, на обедах, балах и раутах он умел живо интересоваться
всем, что творилось вокруг, и быть неизменно галантным и занимательным
собеседником. Дом его и Герды в светском отношении нимало не уступал
другим богатым домам, их кухня и погреб считались "тип-топ"; сам консул
Будденброк слыл радушным и любезным хозяином, а остроумие его тостов
значительно превышало средний уровень. Свободные от выездов или приемов
вечера он проводил наедине с Гердой, курил, слушая ее игру на скрипке, или
же читал ей вслух немецкие, французские и русские романы, по ее выбору.
Несмотря на уменьшение капитала вследствие выдела Христиана и второго
замужества Тони, дела фирмы в эти годы шли превосходно. И все же заботы
временами лишали консула мужества, ослабляли остроту его мысли, омрачали
состояние духа.
Бурмистер, весною 1858 года скоропостижно скончался от удара. Наследники
покойного изъяли у фирмы его капитал, и консул весьма настойчиво советовал
брату выйти из предприятия, зная, как трудно вести дело сравнительно
крупного масштаба при внезапном и резком уменьшении оборотного капитала.
Но Христиан упрямо держался за свою самостоятельность; он принял на себя
актив и пассив фирмы "Бурмистер и Кь", и теперь оставалось ждать
неприятностей.
детьми ее брак с пастором Тибуртиусом, особенно горевать не приходилось;
Клара Будденброк никогда о детях не мечтала, и материнство, бесспорно, не
было ее призванием. Куда больше тревожило консула то, что, судя по ее
письмам и письмам ее мужа, головные боли, которыми Клара страдала еще
молодой девушкой, теперь стали периодически возвращаться, причиняя ей
невыносимые мученья.
еще не утвердилась надежда на продолжение рода. Герда относилась к этому