мог. Я старался устроить для нас с Наоко новую жизнь. Ну да ничего,
Кидзуки. Забирай Наоко себе. Наоко ведь выбрала тебя. Удавилась в мрачной,
как ее собственная душа, лесной глуши.
Ну что, Кидзуки. Ты когда-то унес часть меня в царство мертвых. Я порой
чувствую себя смотрителем музея. Такого здоровенного и пустого музея без
единого посетителя. Я смотрю за ним ради себя же самого.
На четвертый день после того, как я вернулся в Токио, пришло письмо от
Рэйко. На конверте была наклеена марка срочной доставки. Содержание письма
было крайне лаконично. Беспокоится, так как никак не может со мной
связаться. Просит ей позвонить. Будет ждать в девять часов утра и вечера у
телефонного аппарата.
В девять часов вечера я набрал этот номер телефона. Не успели отзвучать
гудки, как Рэйко сняла трубку.
- Как дела? - спросила она.
- Да так себе, - сказал я.
- Ничего, если я к тебе послезавтра где-то в гости приеду?
- В смысле, в Токио, что ли?
- Ну да. Хочу с тобой поговорить спокойно.
- Значит, вы оттуда уезжаете?
- Ну а как я к тебе приеду, если отсюда не уеду? - сказала она. - Да и
пора уже уезжать. И так восемь лет уже здесь. Дольше останусь, сгнию
совсем.
Не находя подходящего ответа, я некоторое время молчал.
- Я послезавтра на "Синкансэне" в двадцать минут четвертого на станцию
"Токио" приезжаю, встретишь меня? Лицо мое помнишь еще? Или, может, тебе
какая-то там Рэйко уже не интересна, раз Наоко умерла?
- Ничего подобного, - сказал я. - Еду встречать вас послезавтра на станцию
"Токио" в двадцать минут четвертого.
- Ты меня сразу увидишь. Такие старухи с гитарами ходят нечасто.
Я действительно моментально отыскал Рэйко на станции "Токио". Она была в
мужском твидовом пиджаке, белых брюках и красных кроссовках. Волосы были
такими же короткими и топорщились там и сям, в правой руке она держала
коричневый чемодан, в левой - черный футляр с гитарой.
Увидев меня, она улыбнулась, так что все морщины на ее лице изогнулись
разом. Увидев ее лицо, я тоже расплылся в улыбке. Я взял ее чемодан и
прошел с ней до посадочной платформы центральной линии.
- Ватанабэ, с каких это пор у тебя лицо такое жуткое стало? Или в Токио
модно теперь с таким лицом ходить?
- Да путешествовал долго. Питался, как попало, - сказал я. - Как вам
"Синкансэн"?
- Ерунда полнейшая. Даже окна не открываются. Хотела по пути поесть
купить, да ничего не вышло, я такая злая была.
- А в поезде не продают ничего разве?
- Эти мерзкие сэндвичи за сумасшедшую цену, что ли? Да их даже лошадь,
помирая с голоду, съесть не сможет. А я в Готэмба морского карася любила
есть.
- Да вас все за старуху принимать будут, если будете так говорить.
- Ну и ладно, что я, не старуха, что ли? - сказала Рэйко.
Все время, пока мы ехали на метро до Китидзодзи, она зачарованно смотрела
на пробегающие мимо виды Мусасино.
- Как оно, изменилось все за восемь лет? - спросил я.
- Знаешь, Ватанабэ, что я сейчас чувствую?
- Не знаю.
- Страшно мне, так страшно, что, кажется, с ума схожу. Не знаю, что
делать. Забросило меня сюда одну-одинешеньку, - сказала Рэйко. - А здорово
звучит - "кажется, с ума схожу", как считаешь?
Я засмеялся и взял ее за руку.
- Все нормально. За вас уже можно не беспокоиться, да и оттуда вы же
своими силами ушли.
- В том, что я смогла оттуда уйти, мои силы ни при чем, - сказала Рэйко. -
То, что я смогла оттуда уйти, это благодаря Наоко и тебе. Невыносимо
больше было оставаться там без Наоко, и я почувствовала, что мне нужно
приехать в Токио и спокойно с тобой поговорить. Вот я оттуда и ушла. А
иначе я бы там на всю жизнь застряла.
Я кивнул.
- Что дальше делать будете, Рэйко?
- В Асахигава хочу поехать. Асахигава! - с усилием произнесла она. -
Подруги мои по консерватории там музыкальную школу держат. Они меня уже
два или три года назад теребить стали, чтобы я им там помогала, а я
отказывалась, не хочу, говорила, ехать, где холодно. Естественно ведь, с
таким трудом пришла наконец в себя, и ехать в Асахигаву, чушь какая-то. А
может это дыра какая-то недоделанная?
- Да не так уж там и ужасно, - засмеялся я. - Я ездил туда один раз,
неплохой город. Да и весело там.
- Честно?
- Ага. Получше будет, чем в Токио жить, можете не сомневаться.
- Да мне и ехать-то больше некуда, я и багаж уже отправила, - сказала
Рэйко. - Приедешь тогда ко мне в гости в Асахигава, Ватанабэ?
- Конечно, приеду! А вы разве прямо сейчас поедете? Вы же еще в Токио
сперва побудете?
- Угу, дня два или три. Хочу расслабиться немножко, если получится.
Ничего, что я тебя стесню малость? Со мной хлопот не будет.
- Да вопросов нет. Я могу в шкафу в стене спать в спальнике.
- Да неудобно как-то.
- Да ничего неудобного. У меня шкаф широкий.
Рэйко слегка постукивала пальцами по гитарному футляру, зажатому между ее
ног, отбивая ритм.
- Все-таки мне еще освоиться надо, прежде чем в Асахигаву ехать. Мне во
внешнем мире все так непривычно пока. И непонятного много, и напряжение
какое-то. Поможешь мне? Мне кроме тебя опереться не на кого.
- Помогу, сколько угодно, если моя помощь сгодится, - сказал я.
- Не помешаю я тебе?
- Да в чем вы мне помешаете?
Рэйко посмотрела мне в лицо и усмехнулась. Больше она ничего не говорила.
Пока мы ехали на автобусе до моей квартиры, сойдя с метро на Китидзодзи,
ни о чем существенном мы не говорили. Лишь изредка обменивались фразами о
том, как изменились улицы Токио, как она училась в консерватории, как я
ездил в Асахигаву.
Ни слова о Наоко сказано не было. Рэйко я встретил впервые за десять
месяцев, и шагая весте с ней, я странным образом почувствовал душевное
тепло и успокоение. Я осознал, что чувствовал такое с ней и до этого.
Если припомнить, то и шагая по токийским улицам вдвоем с Наоко, я
чувствовал то же самое. Как раньше мы с Наоко вместе владели мертвецом
Кидзуки, так теперь мы с Рэйко вместе владели покойницей Наоко.
Подумав так, я вдруг потерял способность что-то говорить. Некоторое время
Рэйко говорила сама, а потом заметила, что я не раскрываю рта, и тоже
замолчала, и так мы доехали на автобусе до моей квартиры.
Солнце в этот день светило ослепительно ярко, точно как когда я ровно год
назад впервые ездил в Киото навестить Наоко. Облака были белыми и
вытянутыми, как кости, а небо высоким-высоким, точно проваливалось
куда-то. Вот и осень опять, подумал я.
Запах ветра и солнечный свет, цветущие в зарослях травы крошечные цветы и
секундные отголоски звуков говорили мне о приходе осени. С каждым разом,
когда один год сменяет другой, расстояние между мной и умершими людьми
становится все дальше. Кидзуки по-прежнему семнадцать, Наоко по-прежнему
двадцать один. Навсегда.
- В такое место приезжаешь, и на душе легче, - сказала Рэйко, оглядевшись
вокруг, выйдя из автобуса.
- Это потому что тут нету ничего, - сказал я.
Пока я проводил Рэйко через задние ворота по саду к моему домику, она не
скупилась на восторги.
- Какое тут хорошо! - сказала она. - И это все ты сделал? И полки, и стол?
- Ну да, - сказал я, закидывая чай в кипящую воду. - Это все благодаря
Штурмовику. Он из меня чистюлю сделал. Потому и хозяева меня любят.
Чистоту потому что соблюдаю.
- Ах, да! Я схожу с хозяевами поздороваюсь, - сказала Рэйко. - Хозяева же
с той стороны сада живут?
- А вам чего с ними здороваться-то?
- Ну это же естественно! Увидят хозяева, что к тебе какая-то непонятная
дама завалила и на гитаре бренчит, подумают, что это еще такое? Такие вещи
надо заранее предупреждать. Я и подарки привезла специально.
- Здорово вы соображаете, - восхищенно сказал я.
- Возраст. Я скажу, что я твоя тетя, из Киото приехала, так что имей в
виду. Удобно все-таки, что мы по возрасту так отличаемся. Никто ничего
лишнего не подумает.
Она вынула из чемодана коробку с подарками и ушла, а я уселся на веранде,
выпил еще чашку чая и поиграл с котом. Рэйко вернулась минут через
двадцать. Вернувшись, она достала из чемодана коробку с конфетами и
сказала, что это гостинец для меня.
- О чем вы там целых двадцать минут разговаривали? - спросил я, поедая
конфеты.
- О тебе, конечно, - сказала она, беря кота на руки и теребя его за щеку.
- Хвалят тебя, аккуратный, говорят, добросовестный.
- Это я-то?
- Ну да, конечно ты! - сказала Рэйко, смеясь.
Она обнаружила мою гитару, взяла ее в руки, настроила и сыграла
"Desafinado" Карлоса Жобима (Antonio Carlos Jobim). Я ужасно давно не
слышал ее игры на гитаре, но на душе от нее стало точно так же тепло, как
и раньше.
- На гитаре играть учишься?