Архангельском фронте, вначале предполагали двинуть в Вологду,
но с дороги вернули, и через Москву направили на Восточный
фронт.
годы, до своей службы в Петербурге. Стороной узнав о его
несчастии, жена кинулась разыскивать его в Вологду, чтобы
вызволить из труд-армии. Но пути отряда разошлись с ее
розысками. Ее труды пропали даром. ВсЈ перепуталось.
Ниловной Тягуновой. Его остановили на перекрестке Невского как
раз в ту минуту, когда он простился с нею на углу, собравшись
идти по делу в другую сторону, и среди мелькавших по Литейному
пешеходов видел еще вдалеке ее спину, вскоре скрывшуюся.
руками и толстою косой, которую она с глубокими вздохами
перебрасывала то через одно, то через другое плечо себе на
грудь, сопровождала по доброй воле Притульева в эшелоне.
Притульев, липнувшие к нему женщины. Кроме Тягуновой, в другой
теплушке эшелона, несколькими вагонами ближе к паровозу, ехала
неведомо как очутившаяся в поезде другая знакомая Притульева,
белобрысая и худая девица Огрызкова, "ноздря" и "спрынцовка",
как, наряду с другими оскорбительными кличками, бранно
называла ее Тягунова.
друг другу. Огрызкова никогда не показывалась в теплушке. Было
загадкою, где ухитрялась она видеться с предметом своего
обожания. Может быть, она довольствовалась его лицезрением
издали на общих погрузках дров и угля силами всех едущих.
11
послала Васю из деревни в учение к дяде в Питер.
вызвали для объяснений в Совет. Он ошибся дверью и вместо
комнаты, указанной в повестке, попал в другую, соседнюю.
Случайно это была приемная комиссия по трудовой повинности. В
ней было очень людно. Когда народу, явившегося в этот отдел по
вызову, набралось достаточно, пришли красноармейцы, окружили
собравшихся и отвели их ночевать в Семеновские казармы, а
утром препроводили на вокзал для погрузки в Вологодский поезд.
распространилась в городе. На другой день множество домашних
потянулось прощаться с родственниками на вокзал. В их числе
пошли провожать дядю и Вася с теткой.
минутку за решетку к жене. Часовым этим был ныне
сопровождавший группу в четырнадцатой теплушке Воронюк. Без
верного ручательства, что дядя вернется, Воронюк не соглашался
отпустить его. В виде такого ручательства дядя с тетей
предложили оставить под стражей племянника. Воронюк
согласился. Васю ввели в ограду, дядю из нее вывели. Больше
дядя с тетей не возвращались.
заплакал. Он валялся в ногах у Воронюка и целовал ему руки,
умоляя освободить его, но ничего не помогало. Конвойный был
неумолим не по жестокости характера. Время было тревожное,
порядки суровые. Конвойный жизнью отвечал за численность
вверенных ему сопровождаемых, установленную перекличкой. Так
Вася и попал в труд-армию.
тюремщиков при царском и нынешнем правительстве и всегда
сходившийся с ними на короткую ногу, не раз обращал внимание
начальника конвоя на нетерпимое положение с Васей. Тот
признавал, что это действительно вопиющее недоразумение, но
говорил, что формальные затруднения не позволяют касаться этой
путаницы в дороге, и он надеется распутать ее на месте.
как пишут царских рынд и Божьих ангелов. Он был на редкость
чист и неиспорчен. Излюбленным развлечением его было, сев на
пол в ногах у старших, охватив переплетенными руками колени и
закинув голову, слушать, что они говорят или рассказывают.
Тогда по игре его лицевых мускулов, которыми он сдерживал
готовые хлынуть слезы или боролся с душившим его смехом, можно
было восстановить содержание сказанного. Предмет беседы
отражался на лице впечатлительного мальчика, как в зеркале.
12
свистом обсасывал заячью лопатку, которой его угощали. Он
боялся сквозняков и простуды. -- "Как тянет! Откуда это?" --
спрашивал он, и все пересаживался, ища защищенного места.
Наконец он уселся так, чтоб на него не дуло, сказал: "Теперь
хорошо", доглодал лопатку, облизал пальцы, обтер их носовым
платком и, поблагодарив хозяев, заметил:
к предмету спора. Вы неправы, доктор. Жареный заяц -- вещь
великолепная. Но выводить отсюда, что деревня благоденствует,
это, простите, по меньшей мере смело, это скачок весьма
рискованный.
на эти станции. Деревья не спилены. Заборы целы. А эти рынки!
Эти бабы! Подумайте, какое удовлетворение! Где-то есть жизнь.
Кто-то рад. Не все стонут. Этим всЈ оправдано.
взяли? Отъезжайте на сто верст в сторону от полотна. Всюду
непрекращающиеся крестьянские восстания. Против кого, спросите
вы? Против белых и против красных, смотря по тому, чья власть
утвердилась. Вы скажете, ага, мужик враг всякого порядка, он
сам не знает, чего хочет. Извините, погодите торжествовать. Он
знает это лучше вас, но хочет он совсем не того, что мы с
вами.
вековой сон о жизни особняком, об анархическом хуторском
существовании трудами рук своих, без зависимости и
обязательств кому бы то ни было. А он из тисков старой,
свергнутой государственности попал под еще более тяжкий пресс
нового революционного сверхгосударства. И вот деревня мечется
и нигде не находит покоя. А вы говорите, крестьянство
благоденствует. Ничего вы, батенька, не знаете и, сколько
вижу, и знать не хотите.
вы! Зачем мне всЈ знать и за всЈ распинаться? Время не
считается со мной и навязывает мне что хочет. Позвольте и мне
игнорировать факты. Вы говорите, мои слова не сходятся с
действительностью. А есть ли сейчас в России действительность?
По-моему, ее так запугали, что она скрывается. Я хочу верить,
что деревня выиграла и процветает. Если и это заблуждение, то
что мне тогда делать? Чем мне жить, кого слушаться? А жить мне
надо, я человек семейный.
Александровичу доводить до конца спор с Костоедом, придвинулся
к краю полатей и, свесив голову, стал смотреть, что делается
внизу.
Тягуновой и Васей. В виду приближения родных мест, Притульев
припоминал способ сообщения с ними, до какой станции доезжают,
где сходят и как движутся дальше, пешком или на лошадях, а
Вася при упоминании знакомых сел и деревень вскакивал с
горящими глазами и восхищенно повторял их названия, потому что
их перечисление звучало для него волшебной сказкой.
он. -- Ну как же! Наш разъезд! Наша станция! А потом, небось,
берете на Буйское?
Наш поворот. Оттеда пойдет к нам всЈ вправо, вправо. К
Веретенникам. А к вам, дядя Харитоныч, видать, влево, прочь от
реки? Реку Пелгу слыхали? Ну как же! Наша река. А к нам будет
берегом, берегом. И на этой самой реке, на реке Пелге повыше,
наши Веретенники, наша деревня! На самом яру! Берег кру-у-той!
По-нашему -- залавок. Станешь наверху, страшно вниз взглянуть,
такая круть. Как бы не свалиться: ей-Богу правда. Камень
ломают. Жернова. И в тех Веретенниках маменька моя. И две
сестренки. Сестра Аленка. И Аришка сестра. Маменька моя, тетя
Палаша, Пелагея Ниловна, вроде сказать как вы, молодая, белая.
Дядя Воронюк! Дядя Воронюк! Христом Богом молю вас... Дядя
Воронюк!
Курылев Олег
Андреев Николай
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Витковский Евгений
Маккэфри Энн