Чтение 68–й страницы книги ~Каторга~

хочет. А ведь где-то за нами еще сражается отряд капитана Полуботко.

Матросы так устали, что попадали на траву:

- Давай, Архип, ложись и ты. Дождемся Полуботко...

Арцишевский увел свой отряд в лес; матросы залегли возле дороги и
дождались отступавший отряд Полуботко.

- Вы чего здесь валяетесь?

- Вас ждем, - поднялись с земли матросы.

- А где же отряд полковника Арцишевского?

- Вон туда пошел, - махнул рукою Макаренко.

- А что там? - спросил его капитан.

- Откуда я знаю, если вы сами не знаете. Сказывали, что за лесом еще
две деревни. Мы устали и легли. Все!

Полуботко долго разглядывал какой-то клочок бумаги, на котором
химическим карандашом были накорябаны от руки течения рек и дороги Сахалина,
а Макаренко отошел к матросам:

- У него такая шпаргалка, что заведет нас на кудыкало, где Баба Яга
горе мыкала... Тоже мне - господа офицеры!

Полуботко махнул рукой, показывая в даль дороги:

- Вперед во славу отечества...

На ночь укрылись в лесной чаще, костров не разводили, слышали неясный
шум с дороги, но не придали ему значения. Утром миновали Хомутовку, а
крестьяне сказали им:

- Вы соображение-то имейте: ежели на Владимировку путь держите, прямо к
японцам и попадетесь...

Полуботко совал Макаренко свою шпаргалку:

- Ты грамотный? Так куда делся отряд полковника?

- Говорил, что есть две деревни, мол, одна Ближняя, а другая Дальняя,
где они, я не знаю. У вас-то что нарисовано?

- Да у меня точка стоит - деревня Луговая.

- Так я нездешний, - отвечал Макаренко. - Что вы прицепились ко мне по
географии Сахалина? Со школы я слышал, что есть такой, но никогда не мечтал
о Сахалине.

В чащобе густого леса Полуботко скомандовал:

- Стой! Составить все оружие в козлы...

Солдаты, матросы и дружинники исполнили его приказ, и тогда капитан
Полуботко, после короткого совещания с офицерами, объявил, что отряд
окружен, а спасенья нет:

- Конечно, в воле каждого поступать как он хочет, но мой совет - лучше
сдаться на милость победителя...

Макаренко выдернул свою винтовку из козел.

- Вот ты сам и сдавайся! - крикнул он.

Вслед за матросами похватали винтовки и другие. Полуботко сел на землю
и стал воюще, противно плакать.

- Да не предатель же я, - всхлипывал он. - Я ведь только добра вам
хочу... Куда нам идти? Где спасаться?

- Веди прямо в бой! - отвечали ему солдаты. "Но капитан Полуботко,
ссылаясь на боль в ногах, отказал подчиненным" (выписка из официальных
бумаг). Пока они там препирались, японцы стали окружать отряд. Полуботко
кричал:

- Куда вы все разбежались? Стойте, мать вашу так... Не хотите меня
слушать - вам же хуже будет!

Тяжко дыша от усилий, матросы подымались на вершину сопки, задержавшись
на ее лесистом склоне. Издали они видели, что японцы не спеша подошли к
капитану Полуботко, который показывал им свою "шпаргалку". Японские офицеры
стали сравнивать ее со своими картами, затем они смеялись. Вся эта сцена
произвела на матросов ужасное впечатление. Архип Макаренко прицелился в
Полуботко, потом опустил винтовку:

- Патрона жаль! Пошли, братва.

- А куда?

- Пошли в лес. Там спросим.

- У кого спросим? У медведя, что ли?

- Да уж куда-нибудь выберемся...

На пятый день пути, оборванные и голодные, они случайно встретили отряд
капитана Таирова, тащившегося в сторону бухты Маука от самого села
Петропавловского... Таиров не обрадовался матросам, только спросил - где
мичман Максаков?

- Ушел в Корсаковск и не вернулся.

- Знаем мы эти фокусы. Он сейчас с японцами шампанское распивает, а вы,
как дураки, по лесам шляетесь...

Эти подозрения вывели Макаренко из себя.

- Не только мы шляемся, - ответил он Таирову. - Вы шляетесь,
Арцишевский шляется, а Полуботко дошлялся до того, что в штаны наклал,
теперь его самураи от дерьма отмывают.

- Ты не хами мне! - возмутился Таиров.

- А что вы мне сделаете?

- Шлепну наповал, и дело с концом.

- Да шлепай! Не ты, так японцы шлепнут...

Обстановка в отряде Таирова была неважная, и Макаренко сразу заметил,
что солдаты не доверяют дружинникам, а дружинники сторонятся солдат. Однако
именно каторжане и поселенцы пригласили матросов к своим кострам, предложили
им каши с мясом. Матросы присыпали кашу своей солью:

- Соль наша, а каша ваша...

Крупные чистые звезды всходили над Сахалином. Еще ничего не было решено
в судьбе этих людей, но каждый, засыпая, думал, что смерть ходит на цыпочках
где-то рядом.

- Корсаковск на проводе, - доложили Ляпишеву.

- Слава богу! - обрадовался губернатор, беря трубку телефона. - Это вы,
барон Зальца?

Телефон донес до него едкий смешок Кабаяси:

-- Добрый день, дорогой Михаил Николаевич! Теперь в Корсаковске
окружным начальником буду я, и к вам в Александровск скоро приедет управлять
делами Такаси Кумэда, ныне майор славной армии великого японского императора
Муцухито...

Только теперь Ляпишев понял, что Южный Сахалин во власти японцев, и
генерал-лейтенант юстиции кричал в трубку:

- Мы не признаем власти вашего императора на русской земле! Я, как
юрист, заявляю, что Япония не имела никаких прав для нападения. Ваши
операции против русского Сахалина - это неправомочное действие, его нельзя
оправдать никакими положениями военного трава, где сильный побеждает
слабейшего. Вы, японцы, навязали жителям Сахалина войну именно в тот момент,
когда Токио само выразило желание к миру, а Россия уже дала согласие на
ведение мирных переговоров в американском Портсмуте... Русский народ этого
преступления не забудет! Он не забудет и никогда не простит.

- Провод оборван, - доложили Лялишеву.

В трубке телефона давно царила противная тишина: губернатор приводил
свои доводы в пустоту. Сахалин перелистывал страницы своей новой истории -
страницы гордости и позора.

6. УЧИТЕСЬ УМИРАТЬ

"Сейчас я живу в Найбучи на самом берегу Охотского моря, в заливе
Терпения, и здесь пока тихо, а слухи о всяких японских мерзостях кажутся
выдумкой злого волшебника. Дорогая мамочка, не буду скрывать, что рядом со
мною хороший и заботливый человек, некто В. П. Быков, он уже в чине
штабс-капитана, но давно стремится в Акад. Ген. шт., чтобы ускорилось его
продвижение по службе. Он уже сделал мне предложение, но я..." - Клавочка
Челищева писала письмо матери, совсем не уверенная, что оно дойдет от
мерзкого Найбучи до ослепительного Петербурга; она писала его в местной
лавке, сидя на мешке с затхлой мукой, среди неряшливых кульков с конфетами и
ящиков с негодными консервами, когда с улицы вдруг громко всхрапнули усталые
кони, скрипнули расхлябанные рессоры коляски, и знакомый мужской голос,
когда-то вкрадчивый, проникающий до глубин сердца, а теперь властный,
произнес:

- Вот и все! Кажется, мы достигли сахалинского Монрепо, где наша жизнь
пока в безопасности... Клавдия Петровна вышла на крыльцо лавки.

- Добрый день, - сказал ей Полынов.

- Добра не жду, - ответила Клавочка, исподтишка оглядывая Аниту,
вылезавшую из пролетки, и при этом Челищева с чисто женской неприязнью
заметила, как та похорошела, как она выросла, а девичья грудь резко
обозначилась под ее запыленным платьем. - Я всегда забываю, как вас зовут.

- Меня? - удивилась Анита, весело смеясь.

- Нет, не вас, а вашего властелина...

Полынов пояснил с предельной ясностью:

- Сейчас мне очень нравится изображать корсаковского судебного
следователя Ивана Никитича Зяблова...

Анита поднялась по ступеням крыльца прямо в магазин, откуда послышалось
шуршание раскрываемых ею кульков с конфетами.

- А вам, сударь, еще не надоело менять фамилии?

Полынов разнуздывал лошадей, выпрягая их. Он делал это умело, будто всю
жизнь служил в ямщиках.

- Напротив! - отвечал он. - Каждый раз, влезая в чужую шкуру, я
испытываю некоторое облегчение, какое, наверное, испытывает и гадюка,
выползающая из одряхлевшей кожи...

Челищева вспомнила о недописанном письме к матери, где на середине
оборвана фраза: "Он уже сделал мне предложение, но я..." "Какой ужас! -
вдруг подумала Клавочка. - Почему я завидую этой девке Аните, которая,
словно худая крыса на помойке, копается в кульках с чужими конфетами...
воровка!"

- Скажите своей мадам Монтеспан, чтобы она не ковырялась в чужих
товарах, в этих краях карамель стоит денег.