сильно не нравится, когда пассажиры вмешиваются в корабельные дела. Я только
для того это говорю, чтоб вы не попали в неловкое положение, - прибавил он
кротко.
унынием.
словно бы рассеянно спросил казначей. - Успокойтесь, герр Рибер, не так уж
все плохо, потерпите денек-другой. На все нужно время, - напомнил он, будто
только сейчас открыл эту истину. - Может, мы еще что-нибудь придумаем. А
теперь, - посоветовал он с отеческим добродушием, - давайте-ка выпьем по
кружке пива, может, что-нибудь и изобретем.
терпенья.
час он привык вздремнуть, а тут изволь ублажать дурака пассажира.
ущербу для себя, подавил вполне естественное и похвальное желание как
следует приложиться огромной жирной ручищей к багровой потной физиономии
герра Рибера.
одиночестве, на корабле или в вагоне; свой возраст (сорок шесть) она ощущала
как прямое оскорбление своим эстетическим вкусам. После сорока счет годов
скучен и нерадостен, но сорок шесть - это звучит совсем безнадежно, ты уже
пожилая, уже слишком поздно умереть молодой, вообще же думать о смерти
слишком рано. И какое нелепое время, чтобы появиться на свет - последний
день августа: иссушенный, нескончаемый, знойный конец лета, совсем это ей не
подходит; а меж тем для нее настала пора, когда жизнь человеческая больше
всего схожа с этим месяцем засилья насекомых... на земле в это время цветут
только сорные травы, и, как утверждает недобрая молва, в душе тоже
произрастают одни плевелы. От страха, что жизнь проходит и упущенного не
вернешь, пробуждаются низшие инстинкты и толкают в погоню за сомнительными
наслаждениями. Говорят, сердце охладевает и черствеет, либо, перезрев,
становится чересчур мягким и податливым; по общему мнению, чаще всего теряют
скромность и добродетель женщины. Становятся визгливыми и сварливыми, до
безобразия жиреют или высыхают как палка, втихомолку привыкают выпивать или
пилят мужей; запутываются в постыдных любовных связях; находят себе чересчур
молодых мужей - и за это им воздается по заслугам; если в придачу у женщины
есть какие-то деньги, к ней тянутся всевозможные паразиты, а поодаль
подстерегают еще и лесбиянки, дожидаясь, когда тебя одолеют одиночество и
страх; да и как тут не прийти в ужас, сказала себе миссис Тредуэл и, покачав
головой, опять взялась за журнал.
"Иллюстрасьон", то раздумывала о своем возрасте - прежде он ее никогда
всерьез не тревожил, и вдруг, ни с того ни с сего, оказалось, что само
время, точно огромный паук, неустанно оплетало ее жизнь пыльной паутиной,
ткало и ткало нити, и вот плотно обволокло всю, и уже внутрь не пробивается
свет, слабей бьется сердце, нечем дышать... Смерть, смерть! - сказала она, и
ее захлестнул первобытный, неодолимый ужас, как бывало в детстве, когда она
боялась темноты. Фу, какая нелепость, сказала миссис Тредуэл, встала,
отшвырнула журнал; вспомнилось - когда-то взрослые рассказывали ей
утешительный вздор о том, как это приятно - тихо и мирно стареть; она тогда
сказала наотрез: она вовсе не намерена стареть, пусть даже тихо и мирно. И
она верила в то, что говорила, вот что значит быть ребенком! Да полно, стала
ли она взрослой? Быть может, она и не была "зрелой" женщиной (до чего
неприятное слово!), а, сама того не заметив, прямо перешла из детства в
старость? Ведь всякий знает - пристрастие к печальным раздумьям, к
бесконечным воспоминаниям о прошлом - вернейшие признаки старости. Миссис
Тредуэл подошла к борту (уж очень мал этот корабль, прямо как тюрьма, совсем
некуда пойти!), оперлась на перила, свежий ветерок повеял в лицо, - она
вдохнула прохладу и подумала, что не так уж плох этот день позднего лета в
Атлантическом океане, случалось проводить дни рожденья и похуже. Понемногу
жара спадает, уже не так слепит солнце; уже дважды вечерами вдали вставали
недвижные облачные громады, и от них на волны ложился алый отсвет, и там
глухо погромыхивало и вспыхивали неторопливые зарницы; вот и сейчас окрай
небес сгущаются гряды облаков.
что не станет перед ужином пить коктейль.
Шпекенкикер: та в большом волнении толковала что-то загадочное и непонятное,
что-то случилось в кают-компании, какие-то произошли важные перемены, теперь
все рассажены по-другому.
заговорите!
вышло!
замечательно, я ужасно рада, и меня смех разбирает.
смеялась бы гиена, если б на нее напала истерика. Тогда-то она и ушла из
каюты: лучше остаток дня провести на свежем воздухе и почитать журнал. Что
это крикнула ей вдогонку Лиззи, когда она уже затворяла за собой дверь?
"Спросите герра Фрейтага, он все знает!" Сейчас, вспоминая это напутствие,
миссис Тредуэл мысленно услыхала в тоне Лиззи некий намек, которого прежде
не заметила. Может быть, и правда поискать Фрейтага? Он был очень мил, когда
они в Гаване посидели часок за пуншем. Можно выпить с ним коктейль,
послушать последние сплетни, попросить оркестр сыграть "Ich bin die fesche
Lola" и, пожалуй, даже после ужина немножко потанцевать. Она отправилась на
поиски и застала Фрейтага в одной из маленьких гостиных - он как раз вставал
из-за стола с запечатанным конвертом в руке. Увидел ее и застыл, но она
сразу заговорила, не успев разглядеть, какое у него стало лицо.
- Сегодня у меня день рожденья.
поверил своим ушам:
герр Фрейтаг?
угодно? Чего ради вы сюда явились? Самым подлым образом меня предали,
обманули мое доверие, наболтали про мою жену этой ведьме Сплетенкрикер,
заварили кашу, которую я должен расхлебывать, а теперь...
Тредуэл съежилась, ее даже затрясло - не от страха, но от угрызений совести:
она все вспомнила, поняла, о чем он, поняла, что попалась в ловушку, которую
ей расставила Лиззи.
растерянно протянула руки ладонями вверх. - Она сказала, вы знаете...
- Мало вам того, что вы натворили, вы еще и насмехаетесь? Прикидываетесь,
будто... да вы что, не знаете, что эта... эта... - он едва не обругал Лиззи
последними словами, но поперхнулся, - да она за столом при всех разболтала,
что вы напились пьяная...
стул.
откровенности... а капитан, эта вонючая свинья...
головой, словно пытаясь вытряхнуть из ушей его крик. - И я не была пьяная,
это поклеп...
пестуют собственное свинство! Он своим свинством похваляется, навязывает его
всем вокруг. Он и думает, и говорит по-свински, жрет и чавкает по-свински,
он сам - воплощенное свинство, ему бы куда удобней и куда больше к лицу
ходить на четырех ногах!
рушащихся на нее слов. - Иначе я не стану больше слушать!
непостижимым вихрем оскорбленных чувств, - и умолк, точно ему зажала рот
невидимая рука.
спросила миссис Тредуэл. - Неужели вас это и правда возмущает?
свое, ему непременно надо было заставить ее понять и признать, что это она
во всем виновата. Пусть ее увиливает и выкручивается сколько угодно, он ей
выложит все начистоту.
унизить меня, а через меня - мою жену, но он не может нас унизить. Он только
и способен на нахальство, этот гнусный...
довольно.
Никитин Юрий
Сертаков Виталий
Белогорский Евгений
Корнев Павел
Володихин Дмитрий
Роллинс Джеймс