света. Я тоже восхищался, но по иным причинам. Эта шахматная доска, эти
игроки, склонившиеся над фигурами, эта дама, читающая у окна, пробудили во
мне уснувшее эхо старой страсти. Представь себе мое удивление: я, считал
ее забытой, и вдруг - бабах! - она вернулась, словно прозвучал пушечный
выстрел. Я ощутил лихорадочное возбуждение и одновременно ужас, словно бы
меня коснулось дыхание безумия.
в лукавой улыбке, как будто ему доставляло особое удовольствие смаковать
это воспоминание.
глубинном ощущении, об этой игре как связи между жизнью и смертью, между
действительностью и мечтой. И пока ты, Хулия, говорила о пигментах и
лаках, я едва слушал: я был поражен тем трепетом наслаждения и какой-то
дивной, утонченной муки, что пробегал по моему телу при взгляде на эту
фламандскую доску. Однако смотрел я не на то, что Питер ван Гюйс изобразил
на ней, а на то, что было в голове у этого человека, этого гениального
мастера, когда он писал эту картину.
посмотрел на девушку.
глоток и улыбнулся, словно прося о снисхождении. - Я решил - сразу, вдруг,
- что мне просто необходимо исчерпать эту страсть до конца. Такая долгая
жизнь, как моя, не проходит даром. Несомненно поэтому я тут же уловил -
нет, не послание, содержавшееся в картине (которое, как впоследствии
выяснилось, являлось ключом к ней), а тот бесспорный факт, что она таит в
себе какую-то захватывающую, ужасную загадку. Загадку, которая, возможно,
- представь себе, какая мысль! - наконец докажет мою правоту.
нечетки, оттенки имеют огромное значение. Ничто не бывает только черным
или только белым, зло может оказаться переодетым добром, безобразие -
замаскированной красотой, и наоборот. Одно никогда не исключает другого.
Человеческое существо может любить и предавать любимое существо, и его
чувство от этого не становится менее реальным. Можно быть одновременно
отцом, братом, сыном, любовником, палачом и жертвой... Ты сама можешь
привести какие угодно примеры. Жизнь - это неясное приключение на фоне
размытого пейзажа, пределы и контуры которого постоянно изменяются,
движутся, где границы - это нечто искусственное, где все может завершиться
и начаться в любой момент, или может вдруг кончиться - внезапно, как
неожиданный удар топора, кончиться навсегда, на никогда. Где единственная
реальность - абсолютная, осязаемая, бесспорная и окончательная - это
смерть. Где мы сами - не более чем крохотная молния между двумя вечными
ночами и где, принцесса, у нас очень мало времени.
- Сесар поднял руку, прося немного терпения. - Кроме того, жизнь - это
последовательность фактов, сцепленных друг с другом, иногда без всякого
участия чьей бы то ни было воли... - Он посмотрел свой стакан на просвет,
как будто в его содержимом плавало продолжение его рассуждений. - И тогда
- я имею в виду тот день, когда я был у тебя, Хулия, - я решил выяснить
все, что связано с этой картиной. И так же, как и тебе, первым делом мне
пришла в голову мысль об Альваро... Я никогда не любил его: ни когда вы
были вместе, ни потом. Но между первым периодом и вторым имелась одна
существенная разница: я так и не простил это ничтожество за те страдания,
которые он причинил тебе... Хулия, достававшая другую сигарету, задержала
движение руки на полпути, с удивлением глядя на Сесара.
никогда не было суждено занять мне. В определенном смысле, - антиквар чуть
запнулся, затем улыбнулся с горечью, - он был моим соперником.
Единственным мужчиной, которому удалось встать между нами.
одно с другим.
его, и все тут. Конечно, это не повод для того, чтобы убивать кого бы то
ни было. Иначе, уверяю тебя, я не стал бы ждать столько времени... Наш с
тобой мир - мир искусства и антикваров - очень тесен. Мне приходилось
временами иметь профессиональные дела с Альваро: это было неизбежно.
Разумеется, наши отношения нельзя было назвать особенно теплыми, но иногда
деньги и заинтересованность сводят людей ближе, чем чувства, создавая
весьма странные союзы. Вот тебе доказательство: ты сама, когда возникла
проблема с этим ван Гюйсом, обратилась к нему... В общем, я поехал к
Альваро и попросил дать мне всю возможную информацию о картине.
Разумеется, он работал не из одной любви к искусству. Я предложил ему
достаточно солидную сумму. Твой бывший - мир праху его - всегда был
дорогим парнем. Весьма дорогим.
отношений, даже в профессиональном плане. Никогда нельзя быть уверенным в
том, что под пеплом не тлеет уголек... Но было и еще кое-что. Для меня эта
картина была связана со слишком сокровенными чувствами. - Он сделал жест в
сторону столика, на котором стояли шахматы. - С частью меня самого, от
которой, как думалось, я отрекся навсегда. В этот уголок я никому, даже
тебе, принцесса, не мог позволить войти. Это означало бы распахнуть дверь
для вопросов, обсуждать которые с тобой мне никогда не хватило бы
смелости. - Он взглянул на Муньоса, слушавшего молча, не вмешиваясь в
разговор. - Думаю, наш друг сумел бы лучше меня просветить тебя на эту
тему. Не правда ли? Шахматы как проекция своего "я", поражение как крах
разгоревшегося, но так и не реализованного желания, ну и прочие
очаровательные гадости в том же духе... Эти длинные, глубокие диагональные
движения слонов, скользящих по доске... - Он провел кончиком языка по краю
своего стакана и слегка вздрогнул. - Вот так. Старик Зигмунд мог бы многое
рассказать тебе про это.
медленно поднял стакан по направлению к Муньосу, опустился в кресло и
развязно закинул ногу на ногу.
это имеет к Альваро?
хотел получить от него достаточно простую историческую информацию. И, как
я уже сказал, собирался хорошо заплатить за нее. Но все осложнилось, когда
и ты решила обратиться к нему... В принципе, в этом не было ничего
страшного. Но Альваро, в порыве профессионального благоразумия, достойного
всяческих похвал, ни словом не обмолвился тебе о моем интересе к
фламандской доске, поскольку я потребовал держать все в строжайшей
тайне...
спиной?
Может быть, он подумал, что я хочу преподнести тебе сюрприз, сообщив
неизвестные данные... А может - что я собираюсь обойти тебя. - Сесар
несколько мгновений с серьезным видом размышлял над этим вариантом. - Вот
сейчас, когда я хорошенько подумал... честное слово, за одно это стоило
его убить.
Гюйс вошел в моду
значащим предупреждением он вроде бы выполнял свой джентльменский долг по
отношению к тебе, но оставался чист и по отношению ко мне. Он всем делал
хорошо, получал свои денежки, а кроме того, еще и оставлял двери открытыми
на случай, если захотелось бы воскресить в памяти нежные сцены из
прошлого... - Он поднял бровь, сопроводив это движение коротким смешком. -
Но я ведь рассказывал тебе, что произошло между мной и Альваро. - Он
заглянул в свой стакан. - Через два дня после моего визита к нему ты
сказала, что на картине имеется скрытая надпись. Я постарался ничем не
выдать себя, но на самом деле это сообщение подействовало на меня, как
удар тока: оно подтверждало то, что уже подсказала мне интуиция. С
фламандской доской действительно связана какая-то тайна... А еще я тут же
понял, что это означает большие деньги, поскольку цена на ван Гюйса
наверняка взлетит до небес, и, насколько помнится, так я тебе и сказал.
Это, вместе с историей картины и ее персонажей, открывало перспективы,
которые в тот момент показались мне чудесными: мы с тобой вместе займемся
исследованием, углубимся в эту загадку, будем искать решение... Это было
бы как в прежние времена, понимаешь? Поиски сокровища, но на сей раз
сокровища реального, настоящего. Ты, Хулия, стала бы знаменитостью. Твое
имя появилось бы в специализированных изданиях, в книгах по искусству.
Я... Ради одного того, что я сейчас перечислил, уже стоило бы заняться
этим делом. Но, кроме того, для меня погружение в эту игру означало... не
знаю, как тебе объяснить, это сложно... означало некий вызов - личного
порядка. В одном могу тебя уверить: амбиции здесь ни при чем. Ты веришь
мне?
случилось потом. - Сесар позвенел льдом в стакане, и этот звук как будто
помог ему выстроить свои воспоминания в нужном порядке. - Когда ты ушла, я
позвонил Альваро, и мы договорились, что я заеду к нему около полудня. Я
поехал - без каких бы то ни было плохих намерений. Должен сознаться, что я
весь дрожал, но это только от возбуждения. Альваро рассказал мне то, что
ему удалось выяснить. Я с удовольствием убедился, что ему ничего не
известно о существовании скрытой надписи, а уж сам, естественно, не стал