Чтение 68–й страницы книги ~Любовники в заснеженном саду~

сделала.

На стеллаже Ангела нашлась и ручка (иначе и быть не могло, на этом
чертовом стеллаже при желании можно было найти все, что угодно, включая
раннемезозойские отложения трилобитов, слепок челюсти покойного Робеспьера и
исподнее покойного Мартина Лютера Кинга). А в качестве блокнота я
использовала обратную сторону листков "скорее всего договора". И через
полчаса непрерывного прослушивания стенограмма Ленчикова сообщения,
старательно записанная русскими буквами, была готова. А еще через две минуты
я покинула квартиру Ангела.

А еще через десять, в самом конце Риеры Альты, я обнаружила у себя на
пальце дешевенькое кольцо, которое машинально прихватила. И забыла снять,
вот хрень. Случайно ли?.. Вот вопрос...

***

- ...И ты предлагаешь, чтобы я это перевела? - зло спросила у меня Динка.
- Муть, которую ты настрочила? Могу тебя обрадовать: переводу это не
подлежит.

Вот уже полчаса мы сидели в саду, на излюбленном Динкином месте - под
оливковым деревцем у собачьей площадки. Я смотрела на Динкины колени, слегка
припорошенные сухой пылью; Динкины острые колени, так хорошо изученные мной
за два года. Я смотрела на Динкины колени и чувствовала себя полным
ничтожеством. Самое время застрелиться из пистолета, унесенного с Риеры
Альты.

- Но, может быть... Может быть, есть какой-то выход, а?

- Никакого. Я ничего не понимаю. Господи, мне самой нужно было поехать
туда.

- Что ж не поехала? - Я все-таки нашла в себе силы огрызнуться.

- Ладно... Давай попробуем так. Читай мне эту галиматью вслух...
Попытаемся разобраться еще раз...

Динка прикрыла глаза, задрала подбородок вверх и уперлась ладонями в
колени. Теперь она больше всего напомнила медитирующего мальчика-будду,
который не знает еще, что он - Будда. Странные, неясные и мучительные, как
заноза в пятке, мысли о Динке давно преследовали меня. А здесь, в запущенном
испанском саду, предоставленные сами себе, они становились просто
невыносимыми. Я по-прежнему тихо ненавидела ее - за взбалмошный нрав, за
похотливую всеядность, за разнузданный жертвенный пах, готовый принять в
себя каких угодно паломников... Но еще больше - за ее громкую,
демонстративную ненависть ко мне. И еще? Еще...

За рабскую от нее зависимость. Эта зависимость была иной, чем светлая,
ничем не замутненная зависимость от бестиария. При всей необузданности его
персонажей я научилась кормить их с руки, я приручила их: даже мантикора
подчинилась мне, дружелюбно оскалив три ряда окровавленных зубов и выплюнув
по этому знаменательному случаю ошметки чьей-то средневековой руки... Даже
мантикора, не говоря уже об обитателях побезобиднее. Обо всех этих unicornis
, talpa , vultur ...

А Динку... Приручить Динку не представлялось возможным. Не представлялось
возможным сломить ее ненависть, еще в самом начале "Таис" я пыталась это
сделать, но все мои попытки так ни к чему и не привели. Перечить Ленчику
было опасно, перечить Виксан - бессмысленно, перечить Алексу - невыносимо
скучно. Я - совсем другое дело. Со мной можно не стесняться в выражениях,
меня можно втаптывать в грязь, блондинистую любимицу продюсера, безмозглого
Рысенка с экстерьером овцы. И Динка отрывалась на мне по полной, она яростно
мстила за псевдолесбийскую ересь псевдолесбийского дуэта; она, кондовая
натуралка, которую заставили жить по странным законам. Ненавистным ей
законам. Разве можно было вдохновиться моими немощными блеклыми губами,
когда ее ждали совсем другие губы: жесткие, терпкие, хорошо
заасфальтированные, укатанные, утрамбованные - мужские.

Да и меня саму... Разве меня саму могли вдохновить Динкины губы? С
привкусом запретных песенок, запретных удовольствий, запретных жестов,
запретных запахов... Губы, такие живые для всех и такие мертвые для меня...
Безнадежно мертвые, как раздавленная на трассе бродячая собака, как
раздавленный в песке морской конек, как раздавленное у самого берега
желеобразное тело медузы...

Вот и сейчас...

Вот и сейчас я смотрела на ее чертовы шевелящиеся губы цвета давленой
вишни - и ненавидела Динку. Ненавидела, ненавидела, ненавидела - сильнее,
чем когда либо. От этого острого приступа ненависти - такого же острого, как
и Динкины колени, - у меня заложило уши и перехватило горло. Пришить бы эти
губы из пистолета Пабло-Иманола Нуньеса! Пришить бы, даром что я и
стрелять-то толком не умею и не стреляла никогда, все равно - пришить.
Пришить без всякой жалости. А потом смотреть, как они теряют блеск и влагу -
пусть на это уйдет вся оставшаяся жизнь, но я увижу их жалкий, засиженный
мухами каркас, никому не интересное о них воспоминание... И только тогда
успокоюсь.

Навсегда.

- Ну фиг л и ты молчишь, Ры-ысенок? - вывел меня из транса Динкин голос.
- Давай, читай, что ты там наваяла!

И я, засунув подальше ненависть, принялась читать свои собственные
заметки на полях. Мне пришлось прочесть написанное раз десять, прежде чем
Динка, сплюнув и кашлянув, вынесла свой вердикт.

- Уже кое-что... С самого начала нужно было так сделать.

- Кое-что - это что? - робко поинтересовалась я.

- Это его третье сообщение. Наш обожаемый продюсер прилетает завтра в
девять тридцать утра... Приедет прямо сюда, заморачиваться с городской
квартирой не стоит... И...

Динка повернула ко мне голову, и я поразилась выражению ее лица. Ничего
человеческого в нем не было. Вернее, в нем не было ничего, что делало
человека живым. За какие-то десять минут Динка умудрилась стать
пергаментной, высушенной столетиями страницей из бестиария. И я... Я сразу
же почувствовала к ней такую нежность, что сердце у меня рухнуло прямо в
живот. И его накрыло волной, и этой же волной снова вынесло наверх, под
сверкающую сферу легких.

- Ты чего? - удивилась Динка. - Чего это ты так на меня уставилась?

- А ты?

- А что я?.. Будешь слушать финал? Очень интересный, между прочим.

- Давай финал...

- Надеюсь, что к завтрашнему утру. все будет сделано.

- Что сделано? - не поняла я.

- Все.

- Что - все?

- Не будь идиоткой, Рысенок. Вспомни его первое письмо. Ты же сама его
переводила. Все - это все... Все то, о чем они договорились... Козлы..
Неужели не понимаешь?

"Ангел, дорогой мой!

Куда ты пропал, я не могу с тобой связаться. Надеюсь, все в порядке.
Сегодня я ее закончил, поставил последнюю точку. Это не убийство, это всего
лишь самоубийство двух сумасшедших, никто ничего не заподозрит. Главное -
доза. Не мне тебя учить. Хотя с Р. придется повозиться. Предсмертную записку
я привезу. Убийца - они сами. Перезвоню тебе на Риера Альта, не позднее 12,
сообщу рейс. Л."

Чертовы строчки из Ленчикова электронного письма сами собой всплыли перед
моими глазами, их не смогли заслонить даже Динкины губы, моментально
сменившие темно-вишневый цвет на нежно-абрикосовый... Их не смогло заслонить
даже ее пергаментное лицо, на которое вышли попастись все звери бестиария..

- Ну? Теперь поняла? - спросила у меня Динка.

"Это не убийство, это всего лишь самоубийство двух сумасшедших, никто
ничего не заподозрит". "Надеюсь, что к завтрашнему утру все будет
сделано..."

Все будет сделано. Я молчала.

- Теперь поняла? - Динке не терпелось получить ответ от притихшей овцы.

И она его получила. Не сразу, но получила.

- Поняла. И что теперь будет?

- А ничего не будет.

Динка широко улыбнулась, и волшебных зверей из "De bestiis et aliis
rebus" как ветром сдуло с ее лица. И благородный пергамент уступил место
живой, хотя и несколько потрепанной в постельных баталиях коже... Ах, Динка,
Динка... Зачем, зачем... Твоя физиономия образца 1287 года смотрелась не в
пример романтичнее...

- Ничего?

- Конечно, ничего. Ведь наш испанский любовник не в курсе Ленчиковых
ближайших планов. Так что ничего не будет. Самоубийство двух сумасшедших
переносится на неопределенный срок.

- А что будет? - снова упрямо повторила я.

- Не знаю. Для начала нужно дождаться Ленчика. Это как минимум.

- А как максимум?

- Как максимум - потолковать с ним.

- Интересно, каким образом ты собираешься толковать с ним?

Я хотела добавить "каким образом ты собираешься толковать с человеком,
который так недвусмысленно хотел тебя замочить", но целомудренно промолчала.

- Каким образом?

- Каким? - Динка сверкнула влажными зубами.

- Да. Каким. Каким образом ты собираешься справиться с двумя мужиками?

Обычный Динкин способ не пройдет, коню понятно...

- Ну-у... Хотя бы при помощи этой твоей пушки. Пушка кого угодно сделает
кротким. И разговорчивым... Очень хотелось бы посмотреть на их гнусные морды
сквозь прицел... А тебе не хотелось бы?

- Мне - нет.