Чтение 68–й страницы книги ~Удар "молнии"~

Он на некоторое время забыл о стальном катке старости, распрямился,
приподнял плечи - обдумывал услышанное - и ощущал отдаленную, как эхо,
радость.

- Ну вот, хоть от одного дождался!.. Не зря я тебя за уши вытащил. А
Джохара наказать сможешь? Только давай без вранья... Сможешь?

- Смогу, но требуется время, - твердо ответил директор ФСК. - Три-четыре
месяца. Максимум - полгода.

- Много! Много! - "Генсек" пристукнул кулаком. - Три месяца!

- Постараюсь, но нужно политическое обеспечение...

- Ладно, верю, - перебил он. - Работай!.. Кто там у тебя отличился? С
бомбами?

- Полковник Сыч с группой оперативных работников, - доложил "брандмайор".

- Сычу подготовь документы на генерала, подпишу... Хотя у тебя там
генералов развелось!.. Но этому подпишу. А тебе... Тебе пока ничего не дам,
так много получил... Хотя дам! - "Генсек" налил стакан коньяку. - Пей,
молодец!.. Порадовал! Пей, генерал!

Отказываться было не принято. Коньяк с государева стола провалился в пустой
желудок - позавтракать было некогда, а закусывать у "генсека" на аудиенции
не полагалось. Иное дело бы - в общем застолье...

- А я вот сегодня промазал, - вспомнил он неудачную охоту и почувствовал,
как слабеют плечи. - Стрелял близко, а будто кто под руку толкнул... Да я
знаю, кто толкнул! За спиной стоит, толкает...

Надо было уходить - промедление могло все испортить.

- Разрешите идти? - откозырял директор ФСК.

- Иди, иди... А Джохар еще молодой, усы черные, глаза черные, горят...
Красивый мужик!

Пока "брандмайор" ехал до ближайшего магазина, чтобы телохранитель купил
какой-нибудь закуски, совсем опьянел и уже кусок не полез в горло. Тогда он
откинулся на спинку и попытался заснуть, чтобы протрезветь до Москвы,
однако и проспаться не успел. В свой кабинет заходил полупьяный, сжимал
кулаки, держал себя в руках, старался ступать ровно, глядеть перед собой. А
в приемной уже сидел нахохлившийся Сыч, ждал результатов; за ним - еще
человека четыре с папками в руках, со срочными бумагами. Директор впустил
одного Сыча, остальных отправил к своим замам.

- Тебе генерала, мне - коньяк, - объяснил он. - Так что прими
поздравления... И срок установил - три месяца.

- Это нереально! - сразу запротестовал Сыч. - Поступает очень серьезная
информация о вооруженных силах Диктатора...

- Я сказал примерно так же, - признался "брандмайор". - Наткнулся на
нетерпение... Будем искать выход!

- Барклай-де-Толли не согласится! Людьми рисковать не станет...

- Придется подключать "Альфу", идти на поклон в МВД, просить его спецназы.

- И трупами завалить Грозный!

Директор ФСК перевел дух, потряс головой - коньяк "генсека" имел какой-то
липкий, неотвязный хмель, сквозь который реальность как бы скрашивалась,
сглаживались углы, упрощались проблемы...

- Согласен, Николай Христофорович, - проговорил он. - На сегодня решение
будет одно: занимайся только оперативным планом и операцией. Вместе с
командиром "Молнии". Кто из вас будет старшим - разберетесь, но за все
отвечать будешь ты. Передо мной.

Это напоминало эстафету. Или камешек, сброшенный с вершины в лавиноопасном
районе: чем ниже летел он, тем больше увлекал за собой текущей, как песок,
каменной тяжести...

В тот же день Сыч вылетел на базу "Молнии", прихватив с собой подполковника
Крестинина и последних шестерых офицеров спецподразделения, которых удалось
выманить из финансово-коммерческих структур. Никто из оставшихся не хотел
воевать ни под начальством деда Мазая, ни под крылом самого Архангела
Гавриила.

Первые же сообщения, полученные от "тройки" Отрубина и касающиеся
вооруженных сил Чечни, ставили на планировании обычной "полицейской"
операции если не крест, то большой вопрос. Все последующие блоки
развединформации лишь подтверждали первоначальную информацию: режим
Диктатора имел под ружьем около трех дивизий, прекрасно оснащенных
вооружением, боевой техникой и авиацией, хорошо обученных для ведения
оборонительных, наступательных боев и широкомасштабной партизанской войны.
Подготовка к боевым действиям началась еще три года назад и все это время
ведется усиленными темпами, на что ориентированы все государственные
структуры, созданные режимом, финансовая политика и все незаконные
финансовые операции. В самом городе Грозном еще два года назад построено
тройное кольцо оборонительных сооружений, в девяносто первом году
объявлена, по сути, тотальная мобилизация - призывались все мужчины от
пятнадцати до пятидесяти пяти лет. Но еще не все было потеряно, поскольку
Отрубин сообщал, что в республике назревает внутренний кризис, появилась и
крепнет оппозиция Диктатору, устремления которой пока неясны, а возможно,
просто несформированы и выглядят пока как протест режиму. Геноцид против
русского населения выбросил в соседние области России огромное количество
беженцев, настроение оставшихся - бежать отсюда, чем скорее, тем лучше,
ибо, по их мнению, законности и порядка в этой республике установить уже
невозможно, большая и долгая война неотвратима. То же самое говорит и
казачье население, костяк которого пока еще существует на территории Чечни,
но не выступает как оппозиция. Похоже, кризис режима имеет чисто
национальную основу и противники Диктатора объединяются по родоплеменному
признаку.

В подтверждение своих выводов Отрубин несколько дней назад выслал
видеоматериалы, местную прессу и некоторые документы, полученные в воинских
частях и отрядах режима оперативным путем.

Наверняка многое из того, что сейчас сообщала разведка "Молнии", давно было
известно в правительственных кругах, однако ни грозная исполнительная
власть, ни "четвертая", над умами и душами, никак не касались этих проблем,
и можно было предполагать, что существует некий тайный запрет, связанный с
высшими соображениями геополитики.

Во всем этом следовало разобраться самому, без всякой помощи, без чьих-то
определенных взглядов и мнений, по принципу "че-че". Как всякий битый волк,
дед Мазай не хотел участвовать в чужих играх и служить ничьим интересам,
кроме отечественных. Всякий здравомыслящий человек, хоть самый
воинственный, понимает, что не следует дразнить даже прирученного медведя.
Кто хочет мира, тот ищет его, кто жаждет войны, тот лезет в драку, собирает
камни; диалектика войны и мира была стара и проста, как трехлинейная
винтовка, а мишура и флер вокруг этого назывались политикой и выполняли
роль камуфляжа, чтобы скрыть истинные намерения.

Полная тишина вокруг готовящейся к войне Чечни была удобным видом
маскировки. Командование дивизией стратегической авиации наложило
психологический отпечаток на генерала, сформировало определенный тип
мышления. Должно быть, считая себя стратегом, он намеревался нанести
сокрушающий удар в жизненно важные точки противника и особенный эффект
рассчитывал получить за счет внезапности. Он не бряцал оружием, не делал
резких заявлений, не скандалил с Россией, но тихой сапой высасывал ее
ресурсы в виде денег, топлива, военных специалистов - всего, что требуется
для войны. И Россия постепенно привыкала к нему, смирялась с мыслью о
неотъемлемости его существования, как вшивый человек привыкает и смиряется
с вошью: почешется и дальше терпит: поймать не так-то просто, не просто
раздавить, вычесать, избавиться от гнид... А всякая революция, как было
давно замечено, дело вшивое.

Дед Мазай не мог выехать в Чечню сам - опасался оставлять еще
недоформированную "Молнию", тем более, что вокруг нее ощущался скрытый
интерес других силовых структур. Местонахождение генерала постоянно
отслеживали, и появление его в республике, даже конспиративное, могло
вызвать непредсказуемую реакцию среди "опричнины", а если секретные бумаги
директора ФСК непременно попадают на стол к Диктатору, то не исключено, что