Чтение 68–й страницы книги ~Петля~

- Через год после Павла. Ну да моему-то добавили. Вот Пес и увел его
сегодня...
Я больше не могу слышать это обреченное "увел", оно бьет мне по нервам.
Увел, увел... Куда увел? Зачем? На расправу? Или на преступление?
- Куда он его увел? - говорю я вслух.
- Подсмотрела я их место...
- А зачем Павел пошел?
- Почем я знаю...
Голос по-прежнему тусклый, седая голова безвольно опущена на грудь. И эта
тупая обреченность вызывает у меня вдруг злость.
- Ну что же, Ольга Гавриловна, - говорю я с вызовом, - если вы знаете, где
Павел, пойдемте и позовем его домой. Согласны?
Я не ожидал подобной реакции. Она вскакивает с такой готовностью, словно
давно ждет от меня этих слов, и плачущим голосом спрашивает:
- Ей-богу, пойдете? И не забоитесь?
...Мы почти бежим по тихой, заваленной снегом, неведомой мне улице, криво
спускающейся к Волге, со старенькими домиками чаще всего в один этаж, с
покосившимися заборчиками, лавочками у ворот, выбитым, заледенелым
тротуаром и накренившимися чугунными тумбами, к которым когда-то, в
незапамятные времена, извозчики привязывали лошадей. Такую тумбу где-то в
арбатском переулке показал мне однажды отец.
Мы очень торопимся. Я поддерживаю Ольгу Гавриловну под руку. Она тяжело и
хрипло дышит, приоткрыв рот. На обтянутых, пергаментных скулах проступил
багровый, какой-то нездоровый румянец. Темный платок сполз с головы,
из-под него выбились волосы, и Ольга Гавриловна время от времени небрежно
засовывает их обратно. Она совсем не разбирает дороги и поминутно скользит
и оступается. Если бы не я, она давно упала бы. Мы так торопимся, словно
от этого и в самом деле что-то зависит. И нам ужасно жарко.
Между тем по дороге я прихожу в себя, уходит так внезапно нахлынувшее
волнение, И я могу уже трезво оценить возникшую ситуацию.
Конечно, лучше всего оценить обстановку прежде, чем собираешься
действовать. Но мне это, увы, не всегда удается.
Впрочем, сейчас я нисколько не жалею, что поддался первому чувству И это
чувство, как ни странно, было сострадание. Я не мог больше видеть горя
этой женщины, ее страха и ее бессилия. Не мог, и все! Но в конце концов
мне же все равно надо встретиться с Павлом, так или иначе. Если при этом я
еще нарушу кое-какие планы той шайки, то тем лучше. Одним преступлением
окажется меньше, только и всего. А Павел... Мне все-таки кажется, что он
вряд ли во всем с ними заодно. По-моему, он не грабитель и не вор. Так
мне, во всяком случае, кажется. Жестокая драка, даже расправа с кем-то,
какой угодно дерзкий побег - это все-таки не то, что грабеж или кража. Тут
отсутствует один важный психологический фактор - корысть, жадность. Это,
скорей всего, отличает Павла от остальных и это надо на всякий случай
запомнить.
Да, я не жалею, что иду с Ольгой Гавриловной. Только бы не зря, только бы
застать эту компанию, не дать Павлу и другим парням совершить то, что они
задумали! Это будет трагедией для всех и для них самих тоже, может быть,
даже в первую очередь для них.
Мы все убыстряем и убыстряем шаг. Улочка круто идет под уклон, к реке.
Домики по сторонам редеют, длинней становятся заборы, за ними сады,
огороды. Впереди появляется черная, стылая водная гладь, с белой, неровной
лентой ледового припая. Темное небо, словно отяжелев, опустилось на воду.
Здесь свистит и гуляет ледяной ветер, здесь ничто не мешает ему
разбойничать, и кажется, что он сейчас свалит с ног.
Вот и кончились последние заборы, мы доходим чуть не до самой воды и
сворачиваем вдоль берега по протоптанной в снегу дорожке к каким-то
темнеющим впереди сараям.
- Там... - кивает в их сторону Ольга Гавриловна, сгибаясь под
пронизывающим ветром и пряча лицо в платок.
Мы делаем петлю, сойдя с тропинки, и пробираемся по снегу через какие-то
огороды и пустыри, чтобы подойти к сараям сзади, незаметно, с глухой их
стороны. Это разумная осторожность, и Ольга Гавриловна не возражает. Я
вижу, ей страшно.
Возле первого из сараев пушистый, нетронутый снег и вовсе скрадывает наши
осторожные шаги.
Впрочем, все это значения, оказывается, не имеет. Из сарая доносятся
возбужденные возгласы вперемешку с отчаянной руганью и хохотом. Итак, вся
компания в сборе и ни о каких предосторожностях не думает. Надо полагать,
что с ними и Павел. Интересно, сколько их там всего? Я прислушиваюсь,
прильнув вплотную к бревенчатой стене сарая. Кажется, человек шесть-семь,
не меньше.
Ко мне придвигается Ольга Гавриловна, и я шепчу ей, стараясь, чтобы голос
мой звучал спокойно и строго:
- Останьтесь здесь. И не шумите. Я сейчас приду с Павлом.
Она бросает на меня испуганный взгляд и кивает. Я чувствую, она боится за
меня, сейчас только за меня. И ободряюще улыбаюсь ей. При этом как-то уже
заученно, почти машинально проверяю в кармане пальто пистолет и пальцем
спускаю собачку предохранителя. Если говорить честно, то я заставляю себя
идти.
Я осторожно пробираюсь вдоль стены, огибаю сарай и чутко прислушиваюсь к
долетающим до меня голосам. Слов разобрать невозможно, но кажется, что там
идет спор или даже ссора и накал ее все возрастает. Видимо, я появляюсь в
самый неподходящий, а может быть, и в самый подходящий, даже нужный
момент. Как знать? И все же выяснить это необходимо, прежде чем начать
действовать.
Стена кончается, я заворачиваю за угол и двигаюсь уже вдоль другой,
короткой стены. Голоса от меня отдаляются. Да и ветер здесь сильнее и
пронзительно свистит в ушах.
Я заворачиваю еще за один угол и вижу впереди двустворчатые широкие ворота
сарая, сколоченные из грубых, потемневших досок, и в них узкую дверцу с
железной, погнутой ручкой. Ворота плотно закрыты, и на них висит огромный
ржавый замок. Но дверца не заперта и даже плохо прикрыта. И я медленно
продвигаюсь к ней, стараясь ступать как можно бесшумнее по глубокому
месиву из земли и снега.
Добравшись наконец до дверцы, я приникаю глазом к узкой щели в ней, но
ничего не могу разобрать. Хотя в сарае удивительно светло, но щелка
слишком узка, и увеличить ее я не рискую, дверь может оказаться скрипучей.
А выдавать свое присутствие раньше времени я не собираюсь. Вместо этого я
прикладываю к щели ухо.
Теперь я прекрасно различаю отдельные слова в доносящихся до меня
выкриках. В основном это ругань, дикая, яростная, похабная, на обычном
хулиганском надрыве, почти на истерике, чтобы до предела взвинтить и себя
и других. Мелькают чьи-то клички, имена. Но кричат и другое:
- Пес, врежь ему!.. Ну!..
- Ставь на нож!..
- Чего ржешь?! Хватит языком лякать!..
Я только не могу уловить, о чем именно идет речь. Но мне ясно одно: это
ссора, серьезная ссора, которая может кончиться бедой. И скорей всего, для
Павла.
После одного, особенно яростного, исступленного выкрика я с силой толкаю
узкую дверцу и, перешагнув через выступ ворот, вскакиваю в сарай.
Немая сцена достойна Гоголя.
Все прекрасно видно: под потолком горит яркая, наверно, двухсотсвечовая
лампа без абажура.
Человек семь парней окружили бревна, сваленные вдоль стены сарая. Парни
эти разного возраста, все раскрасневшиеся, всклокоченные, распаленные, в
расстегнутых куртках и пальто.
При моем появлении они расступаются.
Последним неохотно отходит в сторону невысокий, круглолицый, улыбчивый
парень, светлые пшеничные волосы расчесаны на пробор, толстые губы
растянуты в улыбке чуть не до ушей, рот большой и полон острых зубов.
Почему-то рот и зубы прежде всего привлекают внимание в этом парне, и
кличка Пес конечно же относится к нему.
С бревен тяжело, с усилием приподнимается другой парень, долговязый,
сумрачный, у него длинные руки с тяжелыми кистями, бледное, с мешками под
глазами лицо, темные прямые волосы падают на лоб. Я привык по сообщаемым
мне приметам узнавать людей. И в этом парне я без труда узнаю Павла. Да,
вовремя я успел, однако.
Немая сцена не может длиться долго, и тут важно не упустить инициативу.
Тем более что эти ребята не сосунки, привыкли к быстрым и отчаянным
решениям и к жестокой расправе. Их надо мгновенно ошеломить и озадачить, и
тогда только удастся заставить выполнить мой приказ.
Я делаю стремительный шаг в сторону, выхватываю из кармана пистолет и
отрывисто, властно приказываю:
- Пес - на месте! Павел - тоже! Остальные поодиночке выходи! Прямым ходом
в город, по домам пока что! И не оглядываться! Ну, живо!.. Ты!..
И пистолетом я указываю ближайшему из парней на распахнутую дверцу в
воротах.
Парень как завороженный пятится к выходу, не сводя глаз с пистолета в моей
руке.
Вид у меня, наверное, грозный, решительный и немного дикий, так что
сомнений в том, что я выстрелю, попробуй только кто-то ослушаться моего
приказа, ни у кого из них не возникает. Да и само мое внезапное появление
подействовало на них как гром среди ясного неба и вызвало вполне понятную
панику.
И вот уже первый из парней вылезает через дверцу из сарая, и я краем глаза
вижу, как он, не оглядываясь, со всех ног бежит к темнеющим вдалеке домам.
А за ним к выходу уже неуверенно двигается второй парень.
Все происходит в полной тишине, только изредка слышится мое угрожающее:
- Ну!.. Быстрее!..