Чтение 68–й страницы книги ~Пещера~

- Завтра, - голос сделался печальным, - это уже не будет иметь смысла... Не
скрою, господин Кович, у нас для вас печальные известия. Как известно, на
генеральном прогоне присутствовала комиссия по общественной нравственности...

Раман положил трубку.

Плевать.

Он плевать хотел на все постановления Триглавца. Он не подчиняется
Триглавцу, его непосредственное начальство сидит в Управлении...

Девятый час вечера. Кому, кому звонить?!

- Я вам покажу, - бормотал он, лихорадочно потроша записную книжку. - Я вам
покажу - комиссия по нравственности...

Потом схватило сердце - резко, как никогда в жизни, он успел только
схватить воздух ртом и опуститься на пол, судорожно прижимая к груди все тот же
бесполезный телефонный справочник.

"Прекрати ломать комедию, - сказал трезвый внутренний голос. - Ты знал.
Надо было, чтобы ребята сегодня отпраздновали..."

- Плевать, - сказал он, корчась от боли.

И свет желтой настольной лампы медленно померк в его глазах.

В десять вечера она вздрогнула от телефонного звонка.

- Павла, - сухой голос Тритана в трубке. - Собирай вещи.

Она не удержалась и всхлипнула. Все это время

ей было плохо, очень плохо. Черно, непроглядно, тяжело и душно.

- Павла, - голос в трубке чуть смягчился. - Ничего страшного. Просто собери
свои вещи, не много, один чемодан... Все, что ты хотела бы взять. У тебя есть
время.

- Я Стефане позвоню, - сказала она сквозь всхлипы.

Тритан помолчал.

- Знаешь... Не стоит. Она ведь сразу примчится, будет... Короче говоря,
подумай, стоит ли?

- Я человек, - сказала она еле слышно. - Я хочу просто... хочу спокойно
жить.

- Так будет, - сказал Тритан неожиданно ласково. - Не плачь. Все образуется
- скоро... Я приеду к двенадцати, будь готова, ладно?

- Я ведь ХОТЕЛА тебе сказать, - прошептала она через силу. - Я ведь
собиралась... сказала бы, я...

- Ничего страшного. Теперь не имеет значения... Пока.

Короткие гудки.

Около одиннадцати вечера в квартире Ковича раздался звонок у двери.

Раман сидел в кресле. "Скорая" пять минут как уехала; в комнате пахло так,
как никогда не пахнет жилье здорового человека, но Раман чувствовал себя лучше.
Уже ничего.

Когда прозвучал звонок, Раман подумал о двух молоденьких врачицах из
"скорой", которые, возможно, решили, что двух автографов на двух открытках будет
недостаточно, что за труд по всаживанию шприца в режиссерский зад следует
добавить еще что-нибудь, например, анализ мочи на сувениры...

- Входите! - крикнул он. Вряд ли крик получился хоть сколько-нибудь
звучным.

Тот, кто звонил у двери, воспользовался приглашением и вошел. И по шагам
его, широким и мягким, Раман понял, что никакие хохотушки из "скорой" тут ни при
чем.

- Раман? Это я.

Кович приподнялся в кресле -г но тут же опустился обратно.

Вот как. Пришел поставить точку. Увидеть его слабость, увидеть трясущиеся
руки, может быть, если повезет, даже и слезы...

Егерь.

Темная фигура в дверях перегородила свет, падающий из кухни.

- Раман? Я пришел сказать, что вы великий режиссер.

Кович молчал.

Надо было попросить хохотушек оставить открытой форточку. Тогда
предательские запахи больницы выветрились бы скорей.

- То, что вы сделали... это великий спектакль. Вы талантливее самого
Скроя... Хоть его зовут Вечным Драматургом. Вы поставили вечный спектакль.

- Издеваетесь? - спросил Раман хрипло. Тот, что стоял в дверях, покачал
головой:

- Нет. Если бы ваш спектакль был бездарен... ну, ординарен хотя бы. Ну
просто удачен... он имел бы право на жизнь.

На улице пели. Шли, вероятно, обнявшись, веселые студенты и пели, пели,
горланили...

- Все, что родилось, - сказал Раман через силу, - имеет право на жизнь.

- Кроме тех случаев, когда оно несет в себе смерть.

Раман поймал его взгляд. Тритан смотрел на коробку кассеты, сиротливо
лежащую на краю стола.

- Искусство, - сказал Раман яростно, - не может нести смерть.

Песня под окнами отдалялась и отдалялась, чтобы там, где-то уже на соседней
улице, взорваться смехом и девчоночьим радостным визгом.

Человек, стоящий в дверях, поднес к глазам циферблат часов:

- У меня мало времени. Пять минут.

- Зачем вы пришли?!

- Чтобы кое-что вам сказать. Тритан чуть отступил- желтая полоска света,
пробивающегося из кухни, легла ему на лицо,

- Я пришел сказать вам, Кович, что вы гениальный режиссер. Я пришел
сказать, что вы жалкий самовлюбленный эгоист. Слепец, прущий напролом. Я
прекрасно понимаю, что вы сейчас испытываете - но мне вас не жаль. Я хочу, чтобы
вы знали: своим спектаклем... я же просил, я же предупреждал!.. своим спектаклем
вы, кажется, погубили Павлу.

Стало тихо. Не шумели под окнами, и даже сорняки, разросшиеся за лето в
цветочных ящиках на балконе, не шелестели под первым осенним ветром. И молчал
поселившийся на кухне сверчок.

- Вы реализовались, - сказал Тритан шепотом. - Вы сделали это, вас есть с
чем поздравить... Вы заставили их думать о Пещере, о том, какая Пещера гадкая и
страшная... Вы никогда не видели, как тысячи людей прут друг на друга, стенка на
стенку. Как взрываются... бомбы, и летят в разные стороны руки и ноги, виснут на
деревьях... Война... Вы такого слова... не осознаете. И уж конечно вы не
представляете, как это - на сто замков запирать двери, ходить по улице с
оглядкой, входить в собственный подъезд, держа наготове стальную болванку...
Каково это- бояться за дочь, которая возвращается из школы. И ничего, ничего с
этим страхом не сделать. Вы никогда... Вы заставили добрых зрителей плакать о
бедных влюбленных и бояться злого егеря, а ковровое бомбометание?! А ядерные
боеголовки?! А миллион влюбленных, истребленных в течение дня?! А ямы, где по
колено воды, где людей держат месяцами? А "лепестки"... Когда идешь по черному
полю и трава рассыпается у тебя под ногами, с таким характерным... треском...
Раман проглотил слюну.

Тритан Тодин стоял в дверях, хотя ему не так просто было удержаться на
ногах. Раман никогда не думал, что егерь может испытывать подобные чувства.

Стоящий в дверях человек увидел его реакцию. Губы его растянулись в подобие
усмешки:

- Да, удивляйтесь. Удивляйтесь, господин Вечный Режиссер.

- Что вы говорили о Павле? - спросил Раман хрипло.

Улыбка Тритана превратилась в оскал:

- Павла... Обстоятельства сложились таким образом, что сам факт
существования Павлы... есть угроза современной цивилизации. Сегодня, в
отсутствие координатора Охраняющей главы, мне удалось добиться отсрочки...
Потому что Охраняющая и Познающая тянут, как обычно, в разные стороны. Потому
что сегодня меня еще слушали... Но завтра...

- Только троньте ее, - сказал Раман, вдруг ощутив в себе достаточно силы,
чтобы подняться из кресла. - Пусть только ее тронут, сокоординатор, и я...

- Дурак вы, - сказал Тодин тихо. - Во-первых, после сегодняшнего я уже не
сокоординатор. Во-вторых... что вы знаете о вакуумной бомбе, сааг семь тысяч
прим?!

На какое-то мгновение Раману показалось, что Тодин рехнулся.

- Что? - переспросил он механически.

- Сааг семь тысяч прим, - устало сказал Три-тан, - это ваш
идентификационный номер в базе данных... в большом компьютере Триглавца.

Снова стало тихо, но осенний ветер на этот раз осмелел, и сорняки в
цветочном ящике зашелестели негромко и сухо, как бумага.

- Где Павла?! - резко спросил Кович. Тодин отвернулся:

- О Павле следовало думать раньше^ И вам, да и... Но если б я знал, что это
будет ТАКОЙ спектакль! Я не остановился бы перед тем, чтобы поджечь весь ваш...
театрик...

Он повернулся и двинулся к выходу - опрокидывая на ходу какие-то табуретки,
коробки, давно заполонившие безнадежным хламом просторную прихожую Рамановой
квартиры.

Раман хотел кинуться следом- но у него подкосились ноги.
Врачицам-хохотушкам из "скорой" следовало вколоть ему что-нибудь поэффективнее.

Тритан вернулся, как и обещал, к полуночи; в четверть первого пришла
машина, а еще спустя пять минут затрезвонил телефон, и, вероятно, сообщение было
радостным, потому что машина ушла в ночь не солоно хлебавши, а Тритан, к
которому ненадолго вернулось обычное расслабленное состояние, обнял Павлу и
прижал ее к себе так, что чуть не хрустнули ребра.

- Мы не поедем?- спросила она, полузадушенная.

- Мы поедем завтра, - сказал он рассеянно. - Или даже послезавтра... А
может быть - чем черт не шутит?- и вообще не поедем... Давай спать.

Но спать не пришлось.

Они очень долго лежали в темноте, взявшись за руки; у обоих не было сил на
любовь, оба не могли уснуть.

- Выпьем микстуры? - предложила Павла шепотом.

- Выпьем, - тоже шепотом согласился Тритан. - Только давай не микстуры, а
вина...

Павла радостно согласилась. Тритан поднялся, полез в шкаф и нашел там
коробку длинных, как сталактиты, витых зеленых свечей:

- Устроим себе "Ночь"... Ресторанчик "Ночь", ты помнишь?