Чтение 68–й страницы книги ~Шрам~

чувствовал, как вздрагивает каждый нерв ее, каждая натянутая мышца.
Поднявшись на помост, она мельком взглянула на Солля - Эгерт подался
вперед, мысленно поддерживая, обнимая, успокаивая. Фагирра встал у помоста
- по телу Тории прошла судорога, будто близкое присутствие плащеносца было
ей невыносимо.

- Верно ли, что декан Луаян был вашим отцом? - звучно спросил
Фагирра.

Тория - Эгерт знал, какого усилия ей это стоит - повернула голову и
глянула ему прямо в лицо:

- Декан Луаян есть мой отец, - ответила она хрипловато, но громко и
твердо. - Он умер - но в памяти тысяч знавших его он есть.

Зал, притихший было, зашептался.

Губы Фагирры чуть дрогнули - Соллю показалось, что он собирается
улыбнуться:

- Что ж... Дочерние чувства похвальны, но они не оправдывают гибели
сотен людей!

Эгерт ощутил, как Тория рывком пытается преодолеть свою боль и свой
страх:

- Эти люди погублены вами. Палачи в капюшонах, теперь вы рыдаете о
своих жертвах?! В ту ночь, когда явился Мор, - она обернулась к залу, - в
ту самую ночь...

- Не тратьте лишних слов, - резко оборвал ее Фагирра. - В ту самую
ночь вы и ваш отец проводили некие магические действа в наглухо закрытом
кабинете... Да или нет?

Эгерт понял, как ей страшно. Фагирра стоял рядом, вцепившись взглядом
в ее воспаленные глаза; Тория зашаталась под его напором:

- Да... Однако...

Широким красноречивым движением Фагирра обернулся к судье, затем к
залу:

- Всю ночь в кабинете декана горели сотни свечей... Ваши близкие были
еще живы. Наутро завыли собаки по всему городу - а ваши близкие были еще
живы, но вот явился вызванный чародеями Мор...

- Неправда! - хотела крикнуть Тория, но голос ее сорвался. Будто
умоляя о помощи, она глянула на Солля - и он увидел, как умирает ее
надежда.

- Неправда... - эхом донеслось из угла, где притаились студенты;
толпа зарокотала так, что канцеляристу пришлось постучать по столу, а
стражникам - вскинуть пики.

Ободренная неожиданной поддержкой, Тория вновь смогла овладеть собой,
и Эгерт ощутил почти воочию, как сквозь сгущающуюся в ее сознании черную
пелену прорывается яростное желание сопротивляться, обвинять:

- Неправда, что Мор явился по воле моего отца... Это орден Лаш
призвал к нам смерть. Кто из вас знает, что есть орден Лаш на самом деле?!
Кто из вас знает, что за планы они вынашивают под капюшонами? И кто из вас
не подтвердит, что за всю жизнь мой отец никому не причинил зла...
Кто-нибудь, хоть один из вас, припомнит, чтобы он обидел хоть собаку? С
помощью магии или без нее, но он служил университету десятки лет... Он
творил добро, и это он спас всех вас от Мора, он закрыл нас своим телом...
Он отдал свою жизнь, а теперь...

Тория покачнулась от внезапно всколыхнувшейся боли - пытки оставили
на ее теле множество страшных отметин, Эгерт до крови укусил себя за руку.
Толпа глухо гудела; удивленные люди так и сяк повторяли друг другу слова
обвиняемой, передавая их на площадь, и в чьей-то душе, возможно,
зашевелилось посеянное этими словами сомнение. Студенты повернулись друг к
другу спинами, образуя как бы живую крепость, оплот защитников Тории;
краем глаза Солль заметил господина ректора, держащегося за сердце,
протискивающегося к выходу.

Фагирра, невозмутимый, с чуть приподнятыми уголками бледного рта,
проронил негромко:

- Вы усугубляете свою вину, совершая словесное преступление против
Лаш...

Тории мучительно трудно было заговорить снова:

- Вы... Не привели ни одного веского доказательства вины моего отца.
Все, что вы говорили... ничего не... У вас нет... ни доказательств, ни...
свидетелей.

Она говорила все тише и тише. Пытаясь разобрать ее слова, толпа
примолкла, и в душном воздухе зала слышны стали только поскрипывание
подошв да сдерживаемое дыхание сотен людей.

Фагирра улыбнулся-таки:

- Свидетель есть.

Тория хотела что-то сказать, она уже вскинула голову, изливая на
Фагирру весь свой гнев и презрение - но осеклась и замолчала. Эгерт
почувствовал, как вся ее сила, вся воля истекают куда-то, уходят, как вода
сквозь разомкнутые пальцы; надежда, еще теплившаяся до этой минуты и
помогавшая бороться, последний раз дрогнула - и умерла. В наступившей
тишине Тория повернула голову и встретилась глазами с Эгертом.

Он сидел один на бесконечно длинной скамье, скорчившийся, обреченный
на предательство; в глазах Тории стоял тоскливый вопрос, на который Солль
не мог ответить. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и он
чувствовал, как борются в ее душе жалость, отчаяние, презрение к его
слабости; потом на смену им пришла смертельная усталость. Тория медленно
опустила голову, сгорбилась, и, волоча ноги, без единого слова вернулась
на свое место.

Несколько секунд в зале все еще было тихо, потом, быстро нарастая,
пронесся гул; канцелярист хотел было ударить по столу - едва заметным
движением Фагирра остановил его, и никем не сдерживаемый зал какое-то
время свободно изъявлял и удивление, и возмущение, и гнев по отношению к
колдунье, сдавшейся перед лицом неопровержимых доказательств.

Наконец, Фагирра щелкнул пальцами, канцелярист загрохотал по
столешнице, а стражники заколотили в пол древками пик. Толпа, хоть и не
сразу, примолкла. Судья что-то сказал, Солль не расслышал; канцелярист
звонко повторил его фразу, но до Эгерта, пребывавшего в муторном отупении,
эти слова дошли только тогда, когда стоящий за спиной стражник крепко взял
его под локоть и поднял со скамьи.

Он затравленно огляделся - Фагирра смотрел на него из-под капюшона, и
в глазах его стоял доброжелательный и одновременно властный приказ.

Эгерт не помнил, как оказался на помосте.

Там, за стенами, вероятно, вышло солнце, и два луча его упали в два
высоких зарешеченных окна. В своем углу оживились подавленные было
студенты, Эгерт услышал свое имя, повторяемое по многу раз, повторяемое
возбужденно, тише и громче, повторяемое равнодушно, или с изумлением, или
с радостью и надеждой. Те, кто много дней делил с Соллем жилье и стол, кто
сидел с ним рядом на лекциях и распивал вино в веселых кабаках, те, кто
знал о намечающейся свадьбе, вправе были ожидать от него слов,
приличествующих честному человеку.

Палач снова вздохнул, пытаясь оттереть от своего балахона темное
пятнышко; клещи в его мешке чуть слышно звякнули, и Эгерт ощутил первый
толчок вечного животного страха.

Тория глядела в сторону, по прежнему сгорбившаяся, утомленная,
равнодушная.

- Вот свидетель обвинения, - веско сказал Фагирра. - Имя этого
человека - Эгерт Солль, последнее время он был вхож в кабинет декана и
близок к его дочери... Потому его свидетельство так важно для нас - в ту
роковую ночь он присутствовал на отвратительном колдовском ритуале... Мы
слушаем вас, Солль.

Во всем мире стояла гробовая, неестественная тишина. Два окна
смотрели на Эгерта, как два пустых прозрачных глаза; он молчал, и в
столбах света танцевали пылинки, и Тория, замершая на своей скамье, вдруг
подняла голову.

Наверное, ей передалась его боль и его тоска - но в эту самую секунду
он вдруг ощутил, как, осознав ужас и отчаяние любимого человека, она ищет
его взгляда.

Он молчал, не в силах выдавить ни звука. Фагирра усмехнулся:

- Хорошо... Я буду задавать вопросы, а вы отвечайте. Верно ли, что
ваше имя - Эгерт Солль?

- Да, - механически произнесли его губы. По толпе пронесся вздох.

- Верно ли, что вы прибыли из города Каваррена около года тому назад?

Эгерт увидел башни и флюгера, отразившиеся в воде весенней Кавы,
вымытую дождем мостовую, лошадку под нарядным детским седлом, звонко
хлопнувший ставень и смеющуюся мать с ладонью у глаз...

- Да, - ответил он отрешенно.

- Хорошо... Верно ли, что все это время вы жили при университете,
тесно общаясь с деканом и его дочерью, что она уже почти стала вашей
женой?

Он наконец уступил молчаливым просьбам Тории и решился посмотреть на
нее.

Она сидела, подавшись вперед и не сводя с него глаз; Эгерт
почувствовал, как, поймав его взгляд, она чуть расслабляется, и лицо ее
теплеет, и искусанные губы пытаются сложиться в улыбку. Ей радостно видеть
его даже сейчас, на пороге предательства, и она спешит излить на него
неистребленную пытками, почти материнскую, исступленную нежность, ведь его
тоже пытают, пытают, может быть, горше и больнее, на глазах всего города,
на глазах любимой женщины, она понимает, каково ему, что с ним сейчас, что
будет потом, она все понимает...

Ему легче было бы пережить презрение, нежели сострадание. Он перевел
на Фагирру замутненные, полные ненависти глаза:

- Да!

И в этот момент во взгляде Тории что-то дрогнуло. Солль снова
встретился с ней глазами - и волосы зашевелились у него на голове, потому
что он понял тоже.