тоже долго не мог увидать. А потом увидал!
Дубль-Биге, припомнился пьяный Гуг, припомнилась Таека, превратившаяся
вдруг в пантеру... Лоб сразу намок, капельки пота побежали по щекам.
Не приведи Господь! Нет! Нет!! Бедный Крузя! Но Иван дважды сказал:
"Хука тащи сюда живым или мертвым!" Про Крузю он так не говорил.
Почему? Парень надежный, проверенный, надо будет - в огонь полезет.
Парень... уже за сорок, а выглядит на все восемьдесят. Дил Бронкс, не
верящий ни в черта, ни в Бога, мысленно вознес молитву: да, ему
страшно повезло, страшно! уж он-то знал, он видел все своими глазами -
все друзья, вся братва десантная будто проклята была, кто не погибал в
чужих мирах, тот спивался или сходил с ума, влипал в жуткие истории,
превращался из сверхчеловека в тряпку, в дерьмо. Его Бог миловал! Серж
Синицки чокнулся по-тихому. Хук с Крузей спились, Гуг связался с
мафией, по нему каторга плачет, Ивану мерещатся какие-то негуманоиды,
армады, вторжения и прочая чушь. И почти все такие - десятки, сотни
ребят из их Школы. Нет, им всем надо было погибнуть на Сельме, или на
Гадре. Они бы погибли героями. Ведь те, кто сложил там головы,
остались в памяти как герои. А кто они?! И так быстро! Что такое
сорок-пятьдесят лет - четверть жизни! А они выдохлись, они вымотали
себя, износили свои сердца, и никто не хочет им помочь!
бутыль, припрятанную Хуком. Ты прав, мне тут больше не хрена делать.
лапы подбежавшего кибера плоский пакетик с водой, надкусил, надорвал,
плеснул себе в горло.
нежить! Не разберешь, понимаешь, кто на самом деле, а кто мерещится!
бить нехорошо, нашел на ком злость срывать! - Он уже забыл, как сам
поддал бедолаге, обреченному на долгое прозябание в заброшенной
заправочной станции с непонятным названием Эрта-387.
шлюзовой камере, Дил Бронкс подумал, что сперва того следовало бы
хорошенько помыть, почистить, побрить и постричь. Но на Эрте ничего
такого уже не было. Эрга постепенно превращалась в кусок железа,
носящийся меж звездами, в ржавый метеорит, падающий в бездонную Черную
Пропасть.
Образину?!
Крежень и глотнул водки из стакана. На Ивана он не глядел, будто и не
узнавал его, будто и не знаком с ним вовсе, будто и не было дикого
ночного налета, перестрелки, драки из-за мешка... Иван тоже
помалкивал, он ждал своего часа.
щетину на подбородке и уставился на Седого в упор. - Где Лива?
делаем одно дело...
банда, Седой. Парни отменные, один к одному... Была! Мы провернули
столько дел и делишек, что любому синдикату нос утрем! Мы держали в
своих лапах половину Европы! А где сейчас банда? Где мои ребята?!
Господь Бог!
банда! Это не единый кулак! Это мочалка, Седой! И я тебе повторю еще,
ты мне за все ответишь!
пистолет с инкрустированной изумрудами рукоятью, с силой приложил его
к поверхности стола, убрал руку.
когда отправить тебя к черту на рога, понял?!
кабака была уже в хорошем подпитгш, а те, у кого в глазах пока не
троилось, глядели на молоденькую стриженную наголо девицу в черной
маске. Ни сцены, ни подмостков в кабаке не было, и девица выделывалась
прямо перед столиками, перепрыгивая из ряда в ряд, выгибаясь кошкой,
плотоядно оглаживая свои же бедра и беспрестанно тряся выкрашенными в
алый цвет голыми грудями. Чуть выше коленки, прямо по сиреневому
узорчатому чулочку вилась розовая лента, а на ней крепился плетеный
кошель. В него бросали монеты и бумажки, не забывая после этого
ухватить девицу за голую грудь или ляжку, а то и за обе выпуклости
сразу. Девица пела что-то нервное и чувственное, акустическая система
была вделана прямо в браслеты на ее тоненьких ручках.
похлопал ее по заднице, не бросив монеты, девица, не моргнув глазом,
врезала ему в челюсть своей изящной туфелькой, прямо золоченым
кончиком... Босяка уволок биороб. Девице долго хлопали, выражая
поддержку, теперь денег бросали вдвое, втрое больше - от облапивших ее
прелести рук не было ничего видно, но девица лишь призывно хохотала,
разжигая страсти тех, кто не успел до нее дотянуться. Иван подумал,
что она очень недурно зарабатывает, раз в сто побольше самого шустрого
и грамотного работяги, правда, наверняка, делится с кем-то.
в день. Да эта обезьяна, - он кивнул в сторону малайца-бармена, -
наверняка укладывает девочку на ночь с десятком ублюдков, не думай,
что он ее жалеет.
свою работу.
намятыми, наглаженными. Зато сидящие задирали вверх красные ладони,
будто выхваляясь друг перед другом, кто-то старательно и похотливо
вылизывал со своих лап приставшую помаду.
Креженя, - иначе я вышибу из тебя ответ вместе с твоими мозгами!
отвечать, Буйный?! Если я тебе не нужен в банде, я уйду.
сводить, он не держал зла на Седого. Ему надо было пробраться туда,
куда не всем дверца открыта, протиснуться хоть в щелочку... иначе все
впустую. Гуг мог своей резкостью испортить дело.
- Крежень мрачнел на глазах.
почти свекольно-красного стал чуть ли не зеленым, руки задрожали.
Взгляд застыл и остекленел...
стола, но не успел, Гуг придавил его запястье своей тяжелой ладонью.
просвечивающий свежий шрамчик на руке Седого. - Откуда он у тебя?!
окаменел.
горло, сдавил его, притянул голову к себе и прошептал в ухо: - Это
след ее ноготка, это ее метка, сволочь. Ноготок ей вставили на
Гиргейской зоне, понял?! Таких нигде больше не найдешь... Колись,
Седой, я за себя не ручаюсь!
свесилась набок, он потерял сознание от удушья, руки обвисли, с
пересеченной шрамом губы потекла по подбородку слюна.
Ваня, ты был прав, они все ссучились. Да, ссучились и обкладывают меня
будто больного, старого медведя в его берлоге. А Ливочку они убили! -
Гуг зарыдал. Краски возвращались на его лицо, он вновь превращался в
обрюзгшего и багроволицего викинга. Викинга с грустными глазами, но
чугунной челюстью.
ноготки делают из какой-то хреновины, я не знаю, но они всегда режут
так, после них всегда шрам светится изнутри, это неземная керамика.
Каждый такой ноготок - это метка, Ваня! Их не ставят кому ни попадя.
Акунин Борис
Ильин Андрей
Шилова Юлия
Сапковский Анджей
Посняков Андрей
Корнев Павел