им удовольствие, те согласились. Каждую субботу вечером между матерями
происходила мена: ночь субботы и весь воскресный день Одетта проводила у
Аннеты, а Марк - у Сильвии. В воскресенье вечером детей возвращали по
принадлежности. В этот период междуцарствия их безбожно баловали. И, ра-
зумеется, они возвращались домой неохотно, капризничали и всю свою неж-
ность сберегали для той, которая только в праздничные дни была и" ма-
терью.
которые она ей поверяла, неутомимой болтовней. Всего этого Аннета была
лишена. Марк, унаследовав пылкий темперамент матери, умел его сдерживать
лучше, чем она. Он не любил откровенничать, в особенности с родными, по-
тому что они могли злоупотребить его доверием. С чужими это не так опас-
но, они многое пропускают мимо ушей... А Одетта была, как Сильвия, экс-
пансивна, ласкова, и притом сердечко у нее было любящее. Она выражала
вслух то, что Аннете хотелось услышать. Заметив, как это ей приятно, ма-
ленькая плутовка стала удваивать дозу нежностей. Она будила в душе Анне-
ты отголоски ее собственных переживаний в детстве. Так по крайней мере
казалось Аннете, и отчасти за это она любила девочку. Слушая ее, она
вспоминала свои детские годы, которые в жарком свете ее нынешних мыслей
представлялись ей совсем иными.
вати (для нее было праздником спать вместе с теткой, удобно примостив-
шись в ее объятиях, а та безропотно терпела пинки ее ножек и боялась ды-
шать, чтобы не разбудить девочку), наблюдала за одевавшейся Аннетой и
чирикала, как воробышек. Оставшись полной хозяйкой в кровати, она вытя-
гивалась поперек, чтобы закрепить за собой эту собственность, и за спи-
ной Аннеты проказничала вовсю. Аннета, причесываясь перед зеркалом,
только посмеивалась, когда видела в нем болтавшиеся в воздухе голые нож-
ки и взлохмаченную черную головку на подушке. Шалости не мешали Одетте
следить за каждым движением тетки, и она пускалась в забавные рассужде-
ния насчет ее туалета. В этой болтовне проскальзывали иной раз совсем
неожиданные серьезные замечания, заставлявшие Аннету насторожиться:
придумывала что-нибудь другое, уже не такое интересное. По временам на
нее находили бурные порывы нежности.
было у нее в крови.)
простыни.
подбегала к кровати:
прическу!.. Этак я никогда не кончу одеваться!.. Оставь меня в покое,
разбойница!
пожалуйста, люби меня!
жизнь!
кой.)
и с видом превосходства, засунув руки в карманы и подняв плечи, уходил
из комнаты. Он презирал женскую болтливость и сентиментальность. Как это
можно выбалтывать все, что чувствуешь! Марк говорил своему товарищу:
мать осыпает Одетту нежными ласками. Сам он от этих нежностей отмахивал-
ся, но ему не нравилось, что их расточают кому-то другому.
наказать ее за неблагодарность, он был с Сильвией в десять раз ласковее,
чем когда-либо с Аннетой. Однако, по правде говоря, как ни баловала его
тетка, он был ею недоволен: она обращалась с ним, как с маленьким, а он
этого не выносил. Каждое воскресенье Сильвия, желая доставить ему удо-
вольствие, водила его в кондитерскую. К сладостям он, конечно, был не-
равнодушен, но ему не нравилось, что она думает, будто это для него так
важно. Это было оскорбительно. И потом он очень хорошо понимал, что те-
тушка его ни в грош не ставит. Она ничуть его не стеснялась, и это дава-
ло Марку возможность удовлетворять свое любопытство, но самолюбие его
страдало, так как он улавливал в этом оттенок пренебрежения. Да, ему бы-
ло бы лестно, если бы Сильвия видела в нем настоящего взрослого мужчину,
а не мальчишку. Наконец (в этом Марк неохотно себе сознавался), наблюдая
Сильвию в интимной обстановке, он утратил всякие иллюзии. Беспечная жен-
щина и не подозревала обо всем, что пробуждается в чистой и беспокойной
душе десятилетнего мальчика, о созданном его воображением сказочном об-
разе женщины, о том, как болезненны первые разочарования. Сильвия при
Марке совсем не следила за своими жестами и словами, как будто он был
домашней собачкой или кошкой. (А в сущности мы ведь не знаем, не оскорб-
ляет ли часто наше поведение и домашних животных!..) Инстинктивно ища
самозащиты от разочарования, которое вызвал в нем его разбитый кумир,
Марк приходил к скороспелым выводам, проникнутым очень наивным цинизмом,
выводам, о которых лучше не говорить. Он усиленно разыгрывал перед самим
собой (о других он тогда не думал) пресыщенного мужчину. И в то же время
с волнением и слепой жадностью невинного ребенка впивал загадочное и
чувственное очарование женщины. Женщина возбуждала в нем и отвращение и
влечение.
эту пору жизни в Марке сильнее говорило отвращение. Но даже отвращение
имело острый привкус, по сравнению с которым все другие переживания его
сверстников казались пресными. Одетту он презирал и считал, что дружба с
такой маленькой девочкой унижает его достоинство.
девочке уже проявлялась женщина. Вопреки теориям известных педагогов,
которые делят детство на резко разграниченные периоды, приписывая каждо-
му периоду какую-нибудь характерную черту, уже в детстве, уже в раннем
детстве проявляются все задатки человека, становится ясен его двойной
облик - настоящий и будущий (не говоря уже о Прошлом, огромном и непрог-
лядном, определяющем собой тот и другой). Но, чтобы различить этот об-
лик, надо быть очень внимательным: в предутреннем сумраке детства он
возникает только проблесками.
Она была скороспелка. Очень здоровая физически девочка таила в себе
чувственные инстинкты, не соответствовавшие ее возрасту. От кого она
унаследовала их? От Аннеты или от Сильвии? Аннете казалось, что она уз-
навала в этой девочке себя, какой она была в ее годы. Но она ошибалась:
она была далеко не такой скороспелкой. Наблюдая Одетту, она вспоминала
свое детство и в простоте души приписывала этому возрасту страсти, пере-
житые ею в четырнадцать-пятнадцать лет.
Здесь птицами проносились первые неуловимые вспышки любви, рождая свет и
тени. Минуты безмятежного довольства сменялись нервной взвинченностью;
девочке иногда без причины хотелось плакать, а иногда громко смеяться.
На смену приходили усталость, вялое безразличие ко всему. А там, смот-
ришь, неизвестно почему, чье-нибудь слово или жест, истолкованные ею
по-своему, снова развеселят ее, и она счастлива!.. Изнемогая от счастья,
опьяненная им, как дрозд, наглотавшийся винограду, она болтала, болта-
ла... И вдруг - бац!.. Одетта исчезла, никто не знал, куда она девалась,
а потом ее находили спрятавшейся в углу чулана, где она упивалась своей,
неведомо откуда налетевшей, радостью, которую ей самой трудно было по-
нять. Словно стая птиц прилетали и улетали в ее душе, быстрее молнии
сменяя одна другую...
эти чувства, существовавшие задолго до них, приходят к ним из неведомой
дали прошлого, дети первые им удивляются и, словно стремясь проверить
их, превращаются в актеров, изображающих эти переживания. Такая способ-
ность бессознательно раздваиваться - инстинктивное средство самозащиты,
ибо она помогает им нести бремя, непосильное для их хрупких плеч.
иногда и вовсе ни в кого, и влюбленность эту она невольно выражала с не-
которой театральностью, не всегда громогласно, иногда тихонько, в моно-
логах, которые она произносила наедине, только для того, чтобы излить
душу. Выражая свои чувства в словах и жестах, она как бы ослабляла их
напор. Такие приливы нежности чаще всего бывали у нее к Аннете, или к
Марку, или к обоим вместе, и часто, думая о Марке, она объяснялась в
любви не ему, а Аннете, потому что Марк насмехался над ней. Марк ее пре-
зирал, и она его за это ненавидела. Она страдала от унижения и ревности
и жаждала ему отомстить... Но как? Как сделать ему больно? Очень-очень
Шилова Юлия
Роллинс Джеймс
Николаев Андрей
Лондон Джек
Контровский Владимир
Афанасьев Роман