хлебов, семь пецей мякушек, быка-третьяка, бабку с прялкой, дедка с
топорком, девку с ушатом, жонку с коромыслом, и вас, косцей с косами, съем!"
- Хам! И съел! - закричал Ванятка, ликуя. - И теперь баран!
навстречу ему баран, золоты рога. А баран-то и говорит: "Как ты меня будешь
исть? Ты стань под горку, а я на горку. Рот-от открой, а глаза закрой. Я
разбежусь да тебе прямо в рот и заскочу". Глиняшка стал, а баран разбежался,
да в брюхо-то ему и ударил, рогами-то. Глиняшка и рассыпался...
спаслись, и не пропал ни который.
хотелось уходить. Снохе сказала просто:
сына, отводя ручонки:
навестить. Не была давно, сказал бы, что деется. Про московские дела
выслушала молча, покивала головой. Глядя в мягкие, осторожные Коробовы
глаза, спросила:
вас?!
Многие и обижены, и откачнулись после Шелони-то...
новгородскую... Прости, может, не то слово, не так молвила, а все мы в
обиде, и все в ответе! И твое дело, и Казимерово - не сторона. Ну, прощай.
только? Перед Пишей, наедине, изливала душу:
того страшно! Не знать - пожалуют, не знать - казнят! Это теперь он еще
ликуется с ними, а всю волость под себя заберет - ужо и им, что нам, будет!
Пока сила есть, - отбитьце, а силы нет, - и золото не помога!
побывала у Офонаса. Посидели мирно, двое стариков, помолчали о прошлом.
насмешкой.
Груз.
раздумчиво протянула Марфа. - Лучше бы уж Луку вашего!
все нашей стороны!
вышло по-Марфиному, выбрали степенным Феофилата Захарьинича, Филата Скупого,
Порочку - как прозывали все прижимистого, хитроглазого загородского
посадника.
Савелков. Григорий Тучин появился было, сочувствие выразить, и так просто,
по-матерински встретила его Марфа Ивановна, так невзначай напомнила о
совместных делах двинских, что и еще пришел, и еще, и еще.
отпугивает молодежь. И смех зазвучал в доме, и быстрая речь, и замыслы пошли
новые, нешуточные. Да и то сказать! Повзрослели вчерашние юноши.
сотоварищами Дмитрия Борецкого. Обрастал людьми златоверхий терем на горе.
она, что и без Дмитрия не опустел дом, не стало страшно взойти, как бывает:
года идут, а словно гроб с покойным стоит в соседней горнице. И тут сумела,
и тут смогла переломить себя. Даже платье черное, вдовье, сменила на другое.
Не ярко, как встарь, но богато и для глаза не печально: по темно-синему
просверкнет серебро, на густом, почти черном винно-красном бархате - золотые
парчовые цветы. Плат и темный, но - далекой Индийской земли узорочья, черный
повойник - в голубых жемчугах.
встретились после Двины, так словно и не расставались вовсе. Все тот же был
Богдан, не сломило его ничто, не состарило. И словно даже ближе стал как-то.
князей... Под Русой тогда...
Богданович, а для старика - все вчера еще. Перемолчали оба. Богдан поднял
глаза, улыбнулся, сморщил нос:
ненароком, сидел вместе за столом, - Григория Тучина. Спросила и про
Назария. Тучин нахмурился, подумал - рассказать ли? Он продолжал встречаться
с Назарием у попа Дениса, и нет-нет, тот рассказывал ему свои убеждения,
почерпнутые им из древних летописей и из наблюдений за рубежом - о единстве
всего языка русского. На вопросы Марфы Тучин медлил отвечать.
чего и не знал Тучин, а знай - не придал бы, верно, значения. По себе
считал, что личное в делах больших для мужика не так важно, чтобы от того
убежденья ли, поступки менять. Богдан же всегда знал все про всех.
росли вместях! Парень-то видный, и умен, бывал в чужих землях, а - не
родовит. Родион ее за Василья Максимова сына давал. Девке двадцать два, тому
- шестнадцать лет, молоко на губах! Ну, заупрямилась, тоже с норовом,
видать. В монастырь ушла. А теперь Назар Василию Максимову враг первый. Да и
то промолвить: рыжий-то, Максимов, увертлив больно, скользок, что налим,
чего у него на уме, не поймешь! А Назар со зла тоже на все пойти может.
был рад, хоть и чувствовал, что в чем-то обманул Борецкую.
Славлянин, дак пригодится. Тысяцкий к тому ж. А купцов беспременно к себе
надо привлечь. А Назар... Назара улестить как ни-то надоть. Может, женить.
Та девка не так помниться будет!
считай. В Обонежье встречались не раз, одна другой дела поручали. Иван
Есифов, Офимьин сын, возмужал. Полюбил конную скачку. Гневался или говорил
когда - загляденье. Онфимья гордилась сыном. То было за другими тянулся, тут
сам стал - Горошков, Есифа Андреяновича сын! Он да Савелков. Два Ивана, да
Никита Есифов и верховодили. На Прусской улице поговаривали, что на первое
же освободившееся место посадничье его изберут. Оксинью, жену Никиты
Есифовича, Марфа с Онфимьей приняли как равную, учили хозяйствовать.
богатом тереме на Городце. Ширококостная, властная, - годы, как вышла из
молодок, словно перестали трогать, не поймешь, сорок ли, шестьдесят ли,
гордившаяся тем, что звали за глаза славной вдовой Настасьей, она глухо
ревновала к славе Борецкой. Баловала старшего сына, красавца Юрия,
приговаривала: "Чудом ушел тогда с Шелони!" (Чуда-то не было, просто первый
ударился в бег.) Водилась со славлянами, принимала у себя княжьих бояр
московских... Так и не сговорились вдовы. Настасья и добра была до Марфы, и
звала гостить, а будто говорила: у тебя - свое, у меня - свое. А тоже земли
были на Двине, и потеряла немало за князем Московским. И людей имела оружных
- дружины - немало! Так и разошлись, каждая осталась во своем.
наместником на Городце, но пока то только и надобно было. А у Московского
князя, будто с Марфина наговора, то то, то другое стало спотыкаться. Не
удался тогда псковский поход. Холмский воротился, а немцы вскоре опять
пакостить стали. Холмский тем часом поссорился с великим князем. Говорили,
хотел в Литву уйти. Иван имал его, посадил в затворы. В мае церква пала на
Москвы, новая. Успенская, - толковали, по божью запрещению. До Новгорода
слухи доходили один другого диковинней. Уверяли, что и вовсе бояр оттолкнул
от себя великий князь, греков навез. Ожидали, что едва Софья родит дитя,
Иван рассорится с сыном, будет замятня великая... Много чего говорили, да
выходило все опять по государеву хотенью. С Холмским Иван помирился. Софья
родила дочерь, спорить стало не из чего. А за зодчим в папскую землю послал
великий князь. Иван был упорен, задуманного добивался.
требовал, через наместника, чтобы степенным избрали славенского посадника,
угодившего ему, Фому Андреича Курятника. Но степень занял увертливый
Феофилат. Осенью степень обновлялась. Иван опять настаивал, чтобы избрали
Курятника. Но осенью противники великого князя избрали на степень
Семенова Мария
Мурич Виктор
Браун Дэн
Перумов Ник
Шилова Юлия
Каргалов Вадим