Изверги! Нет, не доставлю им такого удовольствия - не буду
смотреть! Останусь здесь.
места. Порой он шептал:
гроба. Ведь он за меня умирает, за меня... Дорогой друг,
дорогой!..
заслонило амбразуру, и грубый голос крикнул:
побери, зрелище того стоит! Гляди на свою мамашу, на колдунью!
Вот она красуется! Ха-ха!
вскочил бы так стремительно. Он забыл о том, что руки и ноги у
него связаны, и упал на пол; с трудом поднялся он на колени.
встать на ноги. Он взобрался на скамью и, прильнув лицом к
амбразуре, выглянул наружу.
выступили на лбу, когда он увидел, что происходит на площади.
Душа его исполнилась ужасом, и ему показалось, что чья-то рука
сжала его сердце и давит железными пальцами.
людей, прижатые к стенам домов, стояли по сторонам, запрудили
балконы и асотеи. Ближе с середине площади расположились
офицеры, алькальд, должностные лица и местная знать. Почти все
они были в мундирах, и при других обстоятельствах именно они
привлекли бы к себе взоры толпы. Но сейчас куда больший интерес
вызывала другая группа, и на нее-то с напряженным вниманием
были обращены все взгляды.
напротив оконца, в которое смотрел Карлос. На этой группе сразу
же остановился его взгляд. Больше ничего он уже не видел - ни
толпы, ни сдерживающих ее солдат, ни важного начальства и
разряженной знати, - он видел лишь тех, что стояли напротив его
окна. Он не мог отвести от них глаз.
ли раньше. Надо полагать, прежде всего он отправится в погоню
попонами из черной саржи, свисающими до самых ног. На каждом
осле волосяной недоуздок; конец его держит темнокожий погонщик
в причудливой одежде из той же самой черной материи. За спиной
каждого еще один погонщик, так же странно одетый, с плетью из
бизоньей кожи. Подле каждого осла стоит еще и один из отцов
иезуитов, держа в руках неотъемлемые принадлежности своего
ремесла - молитвенник, четки и распятие. Вид у них деловитый:
они находятся при исполнении служебных обязанностей. Но каких?
Слушайте же!
Всадники сидят не свободно, нет - они связаны. Ноги их стянуты
веревками, обмотанными вокруг щиколоток, а чтобы спина
оставалась согнутой, руки привязаны к деревяному ярму, надетому
на шею осла. Головы их опущены, и лица обращены к стене, -
толпа их пока еще не видит.
- это женщины. Последние сомнения рассеются при виде их
длинных рапущенных волос; седые у одной, золотистые у другой,
они закрывают щеки пленниц и свисают на шеи ослов. Но одну из
них нетрудно узнать и без этого. Она сложена, как Венера. Даже
взгляд скульптора признал бы ее беупречной. На другую наложили
печать годы. Она сморщена, костлява, худа, и на нее неприятно
смотреть.
Эти всадницы поневоле - его мать и сестра! Он узнал их
мгновенно, с первого взгляда.
острее. С уст его сорвался сдавленный стон - единственный звук,
который выдал его страдания. Потом он умолк. Лишь судорожное,
отрывистое дыхание говорило о том, что он жив. Он не упал, не
лишился чувств. Он не отступил от окна. Точно изваяние, стоял
он, как стал с самого начала, прижавшись грудью к стене, чтобы
тверже держаться на ногах. Глаза его, застывшие, неподвижные,
прикованы к несчастным женщинам.
торжествуют! Они увидели его в амбразуре. Он их не видел: в эти
минуты он забыл об их существовании.
возвестивший начало гнусной церемонии.
другом, боком к площади. Теперь лица женщин были частично
обращены к толпе, но их почти закрывали распущенные волосы.
Приблизились иезуиты. Каждый избрал себе жертву. Они
пробормотали над пленницами какие-то непонятные слова, помахали
перед их лицами распятием и, отойдя на шаг, шепнули что-то
негодяям, стоявшим сзади.
за рукоятку, каждый полоснул плетью по обнаженной спине
женщины.
счет. Каждый удар оставлял свой рубец на коже. На молодой
женщине они были заметнее; не то чтобы их наносили с большей
силой, но алые полосы отчетливее выделялись на белой, мягкой и
нежной коже.
тихонько всхлипывала, но ни один стон не сорвался с ее губ. А
старуха даже не шелохнулась, ничто не выдало ее мук.
раздался голос:
было наносить удары младшей жертве, свернул свою плеть и
отступил. Второй продолжал свое дело до тех пор, пока не
отсчитали двадцать пять ударов.
остановили на следующем углу.
расптием. Настал черед палачей, но на этот раз только один из
них выполнял свою роль. Толпа потребовала, чтобы девушку
избавили от плетей, однако она все еще сидела на осле в той же
унизительной, позорной позе.
музыка, и процессия направилась к третьему углу площади.
Ужасная пытка возобновилась. Потом двинулись к четвертому,
последнему углу площади. Здесь казнь завершилась: старуха
получила сто ударов - все положенное число.
ушли, и они предоставлены самим себе.
То, что произошло у них перед глазами, почти не вызвало
сочувствия в сердцах этого сброда. Фанатизм сильнее жалости.
Кто станет заботиться о колдунье и еретичке!
руки, которые развязали веревки, растерли мученицам лбы,
накинули на плечи шали, смочили водой губы этих безмолвных
жертв - безмолвных потому, что обе они были без сознания.
никто не знал и никто не интересовался этим. Надвигались
сумерки, и люди, удовлетворив любопытство и к тому же
проголодавшись, стали расходиться по домам. Дюжий возница и два
темнокожих индейца, которыми распоряжалась какая-то молодая
девушка, уложили несчастных в повозку; потом возница взобрался
на свое место, и повозка тронулась. Девушка и помогавшие ей
индейцы пошли сзади.
заросли, подъехали к уединенному ранчо, тому самому, куда
однажды уже привозили Роситу. Ее и на этот раз увезла Хосефа.
уже не страдает. Дочь привели в сознание, и она увидела, что ее
мать мертва.
было напрасно. Мать не услышала отчаянного крика дочери. Смерть
унесла ее в иной мир.
сказали, что он смотрел молча. Это не совсем так. Время от
времени, когда окровавленная плеть тяжелее опускалась на спину
Березин Федор
Маркелов Олег
Свержин Владимир
Шилова Юлия
Круз Андрей
Шилова Юлия