Чтение 68–й страницы книги ~На восток от Эдема~

сноп ячменя? Жертву требуется приносить от самого лучшего, наиценнейшего.

- Так. Понимаю тебя, Ли, - сказал Самюэл. - Но предостерегаю - не дай
Бог тебе пуститься в свои восточные рассуждения при Лизе.

- Да, но почему Бог осудил Каина? - спросил Адам, волнуясь.- Это же
несправедливо.

- А ты вслушайся в слова. Бог вовсе не осуждал Каина. Но ведь даже Бог
может отдавать чему-то предпочтение? Допустим, Богу баранина была милее
овощей. Мне самому она милее. А Каин принес, скажем, пучок моркови. И Бог
сказал: "Не нравится мне это. Приди снова. Принеси то, что мне по вкусу, и
поставлю тебя рядом с братом". Но Каин огорчился. Разобиделся. А человек
обиженный ищет, на чем сорвать досаду, - и Каин сорвал гнев на Авеле.

- В Послании к евреям святой Павел говорит, что Авель был угоден Богу
верой, - сказал Ли.

- В Книге Бытия об этом не упоминается, - сказал Самюэл.- Ни о вере, ни
о безверии. Только о горячем нраве Каина.

- Как миссис Гамильтон относится к парадоксам Библии? - спросил Ли.

- Да никак: она не признает, что там есть парадоксы.

- Молчи, друг. Пойди к ней самой с этим вопросом.

Вернешься постарев, но дела не прояснишь.

- Оба вы над этим думали, - сказал Адам.- Я же лишь мальчиком слушал
вполуха. Значит, Каина изгнали за убийство?

- Да. За убийство.

- И Бог поставил на нем клеймо?

- Ты вникни в сказанное. Знамение, печать Каинова была на нем
поставлена не для погибели его, а чтоб спасти. И проклятье - удел каждого,
кто Каина убьет. Это была ему охранная печать.

- А все же, думаю я, круто поступили с Каином, - сказал Адам.

- Может, и так, - сказал Самюэл.- Но Каин не погиб, имел детей, Авель
же только в сказании этом живет. Мы - Каиновы дети. И не странно ли, что
трое взрослых людей через столько тысяч лет обсуждают это преступление,
точно всего лишь вчера оно совершилось в Кинг-Сити и суд еще не состоялся?

Один из близнецов проснулся, зевнул, посмотрел на Ли, уснул снова.

- Помните, мистер Гамильтон, я говорил вам, что пробую перевести на
английский несколько старых китайских поэтов, - сказал Ли. - Нет, не
пугайтесь. Я не будних читать. Но переводя, я обнаружил, что эта старина
порс. ю свежа и ясна, как утро нынешнего дня. И задумался - почему это так?
А людям, конечно, интересно только то, что в них самих. Если повесть не о
нем, то никто не станет слушать. И вот я вывел правило: повесть великая и
долговечная должна быть повестью о каждом человеке, иначе век ее недолог.
Далекое, чужое не интересно людям - интересно только глубоко свое, родное.

- А как приложишь это к повести о Каине и Авеле? - спросил Самюэл.

- Я брата своего не убивал...- промолвил Адам и запнулся, уносясь
памятью в дальнее прошлое.

- Думаю, приложить можно, - ответил Самюэлу Ли. - Думаю, она потому
известнее всех повестей на свете, что она - о каждом из людей. По-моему, это
повесть-символ, повесть о человеческой душе. Мысль моя идет сейчас ощупью,
так что не взыщите, если выражусь неясно. Для ребенка ужасней всего чувство,
что его не любят, страх, что он отвергнут, - это для ребенка ад. А думаю,
каждый на свете в большей или меньшей степени чувствовал, что его отвергли.
Отверженность влечет за собой гнев, а гнев толкает к преступлению в отместку
за отверженность, преступление же родит вину - и вот вся история
человечества. Думаю, если бы устранить отверженность, человек стал бы совсем
другим. Может, меньше было бы свихнувшихся. Я в душе уверен - почти не стало
бы тогда на свете тюрем. В этой повести - весь корень, все начало беды.
Ребенок, тянущийся за любовью и отвергнутый, дает пинка кошке и прячет в
сердце свою тайную вину; а другой крадет, чтобы деньгами добыть любовь; а
третий завоевывает мир - и во всех случаях вина, и мщение, и новая вина.
Человек - единственное на земле животное, отягощенное виной. И - погодите,
погодите! - следовательно, эта древняя и грозная повесть важна потому, что
дает разгадку души - скрытной, отвергнутой и виноватой. Мистер Траск, вот вы
сказали: "Я брата своего не убивал", и тут же что-то вспомнили. Что именно,
не хочу допытываться, но так ли уж это удалено от Каина и Авеля?..

- А как вам моя восточно-ломаная речь, мистер Гамильтон? Если хотите
знать, я не "восточней" вас.

Самюэл облокотился на стол, ушел лицом в ладони.

- Вдуматься надо, - проговорил он.- Вдуматься хочу, черт бы тебя драл.
Надо увезти это с собой, чтобы в одиночестве разобрать по косточкам и
понять. Ты, может, весь мой мир порушил. А что взамен построить, я не знаю.

- А разве нельзя построить мир на воспринятой истине? - тихо сказал Ли.
- Разве знание причин не позволит нам избавиться хотя бы от малой толики
боли и неразумия?

- Не знаю, черт тебя дери. Ты порушил мою ладную и складную вселенную.
Ты взял красивую игру-загадку и сокрушил ее разгадкой. Оставь меня в покое -
дай мне вдуматься! Твоя сука-мысль родила уже щенят в моем мозгу. А занятно,
как откликнется на это мой Том! Уж как он будет с этой мыслью нянчиться.
Обмозговывать, повертывать и так и сяк, точно свиное ребрышко на огне. Адам,
очнись. Довольно тебе бродить памятью в прошлом.

Адам вздрогнул. Глубоко вздохнул.

- А не слишком ли просто получается? - спросил он.- Я всегда опасаюсь
простого.

- Да совсем оно не просто, - сказал Ли. - Сложно и темно до крайности.
Но в конце там брезжит день.

- День скоро погаснет, - сказал Самюэл.- Мы уже досиделись до вечера. Я
приехал пособить в выборе имен, а близнецы так еще и не названы. Просыпалось
время песком между пальцев. Ли, ты со своими сложностями держись подальше от
машины наших церковных установлений, а то как бы не повис китаец на гвоздях,
вколоченных в руки и ноги. Церквам нашим любезны сложности, но собственной
выпечки. А мне пора ехать домой.

- Назови же какие-нибудь имена, - сказал Адам с отчаянием в голосе.

- Из Библии?

- Откуда хочешь.

- Ладно. Из всех, ушедших из Египта, только двое дошли до земли
обетованной. Хочешь взять их имена как символ?

- Кто они?

- Кейлеб и Джошуа <Так звучат по-английски библейские имена Халев и
Иисус (Навин).>.

- Джошуа был военачальник - генерал. Не люблю военщины.

- Кейлеб тоже начальствовал.

- Но был не генерал. Кейлеб вроде бы неплохо - Кейлеб Траск.

Один из близнецов проснулся и без промедленья заревел.

- Откликнулся на свое имя, - сказал Самюэл.- Джошуа тебе не по душе, но
Кейлеб именован. Это тот, что хитер и смугл. Вот и второй проснулся. А как
тебе имя Аарон? Оно мне всегда нравилось, но Аарон не достиг земли
обетованной.

Второй близнец заплакал почти радостно.

- Годится, - сказал Адам.

Самюэл вдруг рассмеялся.

- За две минуты разделались, - сказал он.- А перед тем такие турусы на
колесах разводили. Кейлеб и Аарон, ныне вы приняты в братство людей и вправе
теперь нести общелюдское проклятье.

Ли поднял близнецов с земли.

- Запомнили, кто как назван? - спросил он.

- Конечно, - сказал Адам, - Вот этот - Кейлеб, а ты - Аарон.

Пряжав ревущих малышей к себе - одного правой рукой, другого левой, -
Ли понес их в дом сквозь сумерки.

- Еще вчера я их не различал, - сказал Адам. - Аарон и Кейлеб.

- Благодари же Бога, что наша терпеливая мысль разродилась, - сказал
Самюэл.- Лиза предпочла бы Джошуа. Ей любы рушащиеся стены Иерихона. Но и
Аарон ей по сердцу, так что все, кажется, в порядке. Пойду запрягать.

Адам проводил его в конюшню.

- Я рад, что ты приехал, - сказал он.- Снял с моей души тяжесть.

Самюэл взнуздал Акафиста, воротившего морду прочь, поправил оголовье,
застегнул подшеек.

- Может, надумаешь теперь обратить приречную землю в сад, - сказал он.-
Я твои замыслы помню.

Адам ответил не сразу.

- Пожалуй, этот жар во мне погас, - сказал он наконец.- Охота пропала.
Денег на жизнь мне хватит. Я не для себя мечтал о райском саде. Не для кого
красоваться теперь саду.

Самюэл круто обернулся к нему; в глазах у Самюэла были слезы.

- Нет, не умрет твоя тоска по раю, - воскликнул он.- И не надейся. Чем
ты лучше других людей? Говорю тебе, тоска эта умрет только вместе с тобою.

Постоял, тяжело дыша, потом поднялся в тележку, хлестнул лошадь и
уехал, ссутулив плечи и не простясь.

* ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ *

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ

1

Гамильтоны были люди своеобычные, душа в них была тонкая, а где
чересчур тонко, там, как известно, и рвется.

Из всех дочерей Уна была Сэмюэлу наибольшей отрадой. Еще девочкой она
тянулась к знанию, как другие дети тянутся к пирожному за вечерним чаем. Она
была с отцом в секретном книжном сговоре - в дом приносились книги и
читались тайно, и книжные тайны познания обсуждались вдвоем.

По натуре своей Уна была неулыбчивее прочих детей Самюэла. И замуж она
вышла за вечно сосредоточенного темноволосого человека, чьи пальцы были