ны, и просто дотянуться до него было невозможно. Второпях доставая абор-
дажный крюк, мы наперебой кричали несчастному:
Держитесь, не упадите, не то вам конец!
лицо.
лиже к Далмахою. Беднягу снова качнуло, он пролетел мимо, как маятник,
попробовал было на лету схватиться за крюк одной рукою, но промахнулся;
пролетая обратно, он снова попытался схватить крюк - и снова промахнул-
ся. При третьей попытке он налетел прямо на крюк, уцепился за его лапу
сначала рукой, потом ногой, и мы тут же стали втягивать крюк в корзину,
перехватывая его руками.
его словоохотливости.
лупая вышла история, да и кончиться это могло для меня худо. Благо-
дарствую, Байфилд, дружище, я выпью всего один глоточек - это ничуть не
повредит мне, а только прибавит сил.
люсть, и рука застыла в воздухе.
секунду я услышал еще новый голос: он шел откуда-то сзади, словно бы из
облаков.
лимых страхов и тревог. Гак можно ли винить меня, ежели чувства мои и
ощущения были обострены до предела? Я вздрогнул и, точно стрелка компа-
са, поворотился на этот голос, предвидя новую опасность.
ды. И вот из этой-то кучи постепенно, с трудом, высунулась рука, сжимав-
шая порыжелую касторовую шляпу, потом лицо, как бы несколько негодующее,
с очками на носу, наконец, из кучи вылез, пятясь задом, крохотный чело-
вечек в поношенной черной одежде. Стоя на коленях и упираясь руками в
пол, он выпрямился и с безмерной укоризной посмотрел сквозь очки на Бай-
филда.
виноват... Сейчас все вам объясню... - И вдруг его будто осенило: - Поз-
вольте вам представить, мистер Далмахой, мистер...
лите...
горах его отец пас свои стада - тысячу овец и, естественно, вчетверо
больше ног. Позволить вам, Овценог? Но, дорогой мой, на этой высоте каж-
дая лишняя нога для нас обуза, а у всякой овцы их четыре, стало быть, на
вас учетверенная вина!
Далмахой ухватился для верности за канат и отвесил вновь прибывшему пок-
лон.
тился глазами со мною.
вился я. - Не имею ни малейшего понятия, как и зачем вы здесь очутились,
но вы можете оказаться ценным приобретением. Со своей же стороны, - про-
должал я (мне вдруг пришло на память четверостишие, которое я тщетно пы-
тался вспомнить в гостиной миссис Макрэнкин), - имею честь напомнить вам
несколько строк из неподражаемого римлянина Горация Флакка:
ками. - Призываю вас в свидетели, мистер Байфилд!
толковать вам смысл этих строк, - сказал я и, отворотясь, стал глядеть,
что творится на земле, от которой мы удалялись с неправдоподобной быст-
ротой.
сказал Байфилд, сверясь со своими приборами. Он прибавил, что это еще
совершенные пустяки: самое удивительное то, что шар вообще поднялся, хо-
тя на борту оказалась половина всех лоботрясов города Эдинбурга. Я про-
пустил мимо ушей явную неточность и пристрастность этих подсчетов. Бай-
филд объяснил далее, что ему пришлось сбросить за борт по меньшей мере
центнер песчаного балласта. Я всей душой уповал, что он угодил в моего
кузена. По мне и шестьсот футов - высота, вполне достойная уважения. И
вид сверху открывался просто умопомрачительный.
и безветренную тишину и теперь, освобожденный от уз, легко парил в чис-
тейшей синеве небес. Благодаря какому-то обману зрения земля под нами
словно прогнулась и казалась огромной неглубокой чашей с чуть приподня-
тыми по окоему краями - чашу эту наполнял туман с моря, но нам он казал-
ся легкой пеной, ослепительной, белоснежной, точно сбитые сливки. Летя-
щая тень шара была на нем не тенью, а всего лишь пятнышком, словно бы
аметистом, очищенным от всех грубо материальных свойств и сохранившим
лишь цвет и прозрачность. Временами, колеблемая даже не столько ветром,
как трепетом солнечных лучей, пена вздрагивала и расходилась, и тогда в
глубоких размывах можно было разглядеть, словно в виньетке, сияющую зем-
лю, два-три акра людских трудов и пота - вспаханные склоны Лотианских
холмов, корабли на рейде и столицу, подобную улью, обитателей которого
выкурил озорной мальчишка, - чудилось даже, что и сюда доносится гудение
этого потревоженного роя.
мывов и - подумать только! - в самой глубине, словно в освещенном колод-
це, различил на зеленом склоне холма три фигуры! Там трепетало крошечное
белое пятнышко, трепетало долго, пока не закрылся просвет в тумане. Пла-
ток Флоры! Да будет благословенна бесстрашная ручка, что махала - этим
платком - махала в ту минуту, когда, как я услышал позднее, а впрочем,
догадывался и сам, душа ее уходила в пятки и от страха за меня подкаши-
вались ножки, обутые в башмаки молочницы Дженет. Флора во многих отноше-
ниях была девушка необыкновенная, но как истой представительнице прек-
расного пола ей свойственно было бесповоротное и неискоренимое недоверие
ко всяческим хитрым изобретениям.
слабой былинкой, весьма нежным, тепличным растением. Если мне удалось
правдиво описать мои ощущения во время спуска с Локтя Сатаны, то чита-
тель уже знает, что я до смерти боюсь высоты. Признаюсь в этом еще раз.
По ровному месту я готов передвигаться в самой тряской карете со всей
беззаботностью перекати-поля; подбросьте меня в воздух - и я пропал. Да-
же на шаткую палубу корабля, уходящего в море, я ступаю скорее с привыч-
ной покорностью, нежели с доверием.
ше почти безо всякой качки. Казалось, он совсем не движется, и только по
измерительному прибору да по клочкам бумаги, которые мы бросали за борт,
заметно было, что это не так. Время от времени шар медленно поворачивал-
ся вокруг своей оси, как показывал компас Байфилда, но сами мы об этом
ни за что бы не догадались. Никаких признаков головокружения я уже не
испытывал просто потому, что для него не было причин. Мы оказались
единственным предметом в воздушном просторе, и наше положение в прост-
ранстве не с чем было сравнивать. Мы словно растворились в объявшей нас
прозрачной тишине, и смею вас заверить - конечно, я могу отвечать только
за виконта Энна де Сент-Ива, - что минут пять мы чувствовали себя чище и
невинней новорожденного младенца.
широкой публики, и вы ставите меня в дьявольски неловкое положение.
одиноким путешественником, а здесь, даже если смотреть невооруженным
глазом, нас четверо.
мне ворвались двое сумасшедших...
безбилетному пассажиру.
слово. - Я, видите ли, человек женатый.
для этого путешествия.